Юванко из Большого стойбища - Виктор Савин

— Вы сами знаете, какая была позапрошлогодняя зима, — начал он. — Снежищу выпало — уйма! На лесных дорогах невозможно разъехаться: свернул с дороги — и конец, лошадь из сил выбьется. Да и сам как сошел с лыж — по грудь увяз. И вот представьте, как чувствовали себя звери: лоси, косули. Ну, про лосей не станем говорить. У них ноги длинные. Да и насчет корму они неприхотливые, много ходить не надо, подошел к рябине — и жуй ветки, в них даже, говорят, витаминов много. А каково-то пришлось бедным косулям? До травы ногой не докопаешься. В Ильменском заповеднике о них позаботились, с лета стожки сена поставили — приходите да ешьте на здоровье. А у нас тут, в Горнозаводской даче, стога-зароды не для них приготовлены. Сенокосные угодья отведены рабочим, служащим да пенсионерам. Тот коровку держит, этот — овечек, козушек, а кто и лошаденку. Косулей же наших никто во внимание не принял. Но ведь они тоже есть хотят. Спервоначалу они на горках обитали, где ветер сдувает снег. Потом от стожка к стожку тропки проторили. У меня на Осиновой горе сено было приготовлено для бычка, откормить хотел. Ну, в этом случае бычка пришлось продать, а сено пожертвовал лесным козочкам. Они его скоро поели, на самой вершине стожаров только шапки остались, торчат, как грибы. Срубил стожары, но уж какое тут сено! Стали мои косули другие стожки искать, новые тропки торить. А легко ли это?

Кузьма Терентьевич на минуту прервал свой рассказ, обвел взглядом охотников: мол, все ли слушают, и продолжал:

— Я слышал по радио, читал в газетах, в журналах, выступают ученые, доказывают: дескать, животные не имеют ума. В данном случае не берусь спорить с авторитетными людьми. Однако меня поразила смекалка и находчивость моих подопечных козочек. Оказавшись в беде, они объединились в большие стада. Раньше встречал табунки по четыре, по пять голов, а тут, гляжу, собрались вместе два-три десятка. Придут, уничтожат стожок — и дальше. Идут гуськом, выискивая корм. Передний идет в целину, пробивает путь ногой и грудью, а как выбьется из сил — ложится. На его место становится второй, потом третий, четвертый, передние постепенно оказываются самыми задними, В коллективе-то, выходит, они ищут спасение. Как по-вашему, товарищи охотники?

— Так, так, Кузьма Терентьевич!

— Теперь слушайте дальше. Уже про людей. Про хапуг, про которых говорить противно. Порядочные люди стожки свои заблаговременно развезли, по домам — кормить коровушек и прочих там животных, А те, которых в судах да в милиции называют гражданами, сено оставили на покосах, на глухих еланях, а вокруг него капканы расставили да замаскировали. А потом ездят-ходят к стожкам проведывать: мол, кабы кто не украл, не увез сено… Есть такие? Скажите, товарищи.

— Есть, есть, как нет!

— То-то вот и оно… Кое-кого я поймал с поличным, захватил на месте преступления. Ночами пришлось не спать. Ну, судили их, штрафовали. А всех разве поймаешь, укараулишь? А свою совесть каждому такому не раздашь. Ходил я к своему начальству в лесхоз, ходил в горсовет, с депутатами вел речь о козочках. Говорил, дескать, не мои они собственные, а наши, народные, — помогите! Помогли, конечно, в меру сил. Лесную стражу усилили и прочее. А вот совести все-таки гражданам хапугам не прибавили. Только еще пуще разозлили их. Записки мне стали подкидывать. Словно злодеем-то стал я, а не они. Не велели мне на узких дорожках попадаться, А однажды в окно бабахнули, да, видно, руки у них дрожали.

— Запугать хотели?

— Да где им запугать меня! Они ведь не меня запугивали. Многие нас пугали. Только ничего из этого не вышло. И не выйдет. Кабы я один был да не на нашей земле.

— Ну, а охотники? Разве охотники не помогают вам, Кузьма Терентьевич, бороться с браконьерами? Надо было охотников мобилизовать. Это их долг. Они же заинтересованы тут больше всего.

— Знаю, товарищи, что заинтересованы. Но и охотники бывают разные. Вы на заводе работаете, для вас охота — отдых, развлечение, курорт. А иного на завод палкой не загонишь. Он ищет себе заработок полегче да поденежней. Зачем, мол, мне на производство идти, пыль глотать, у меня рубли-то в лесу растут, я их из нор достану, с деревьев сниму. Заберется такой «охотник» в наши угодья и начнет шерстить направо-налево, как волк в овечьем стаде. Летом идет в лес за кротами, а под полой ружье несет. Да еще собаку с собой прихватит. А собака в лесу в неположенное время наделает дел не меньше всякого хищника. Это к слову пришлось… Так вот опять о козочках, о косулечках. Зиму они кое-как перезимовали, а весной для них пришла новая беда, еще более страшная. В ту весну изрядно прибавилось у меня седины. Снег таял медленно, с большой затяжкой, образовался наст. Человека на лыжах он держит, а козочки совсем стали беспомощные. Ножки тоненькие, копытца — что твой острый наконечник. Провалится козочка в снег, до земли ногами не достает и лежит, точно подвешенная, ни туда, ни сюда. Подходи к ней и бери живьем. Этой бедой опять стали пользоваться браконьеры. Встанет такой бандит на лыжи — и пошел в лее. Ружья при нем нет, придраться не к чему. Мало ли зачем человеку в лес понадобилось. Заберется подальше от жилья, найдет козьи следы посвежее, и айда — пошел по насту-то, только хруст идет. Ну, конечно, догонит бедняжек, достанет из-за голенища нож и учинит страшное побоище, ни одну козочку не пощадит. Иного и захватишь за этим делом, но что ему? Ну суд, ну штраф. А что для него штраф? Он на своем подлом деле кругленький капитал нажил. Выложит указанную сумму, прикинет, что у него в барышах осталось, — и опять за то же берется.

— Правильно, Терентьич, правильно!

— Как неправильно! Тут, по-моему, в наших судебных кодексах послабление допускается. Если из кладовой украл — судят, как положено, а если из леса — послабление дают, одними штрафами отделываются. Недостает только еще, чтобы но головке погладили. А лес разве не государственная кладовая, не народная собственность? В лесу-то для нашего человека, для его блага, для его души бесценные богатства находятся. Вот вы неделю у горячих печей работаете, в пыли, в копоти, а придет выходной день, собрались да и пошли на чистый воздух, на природу, а чтобы не зря ходить, чтобы заделье было и интерес, ружье с собой берете, собачку умную, надрессированную. Я ведь это понимаю. А кабы не понимал, зачем бы я жил на кордоне, вдали от людей? Человек я живой, от мира не отреченный: мне и в кино сходить охота, и в театр, и в гости к друзьям. Я люблю быть на народе, люблю шумные улицы, сам когда-то в толпе на завод ходил, в саду гулял, друзей у меня было полно. Теперь, правда, годов мне много, а душа, она у меня все та же, молодая, крылатая… Что-то я, братцы, не о том заговорил, не за ту ниточку потянул. Начал о козочках, а перескочил на козла на бородатого да седого.