Плавать по морю необходимо - Сергей Крившенко

О самом поэте-землепроходце Сергее Николаевиче Маркове теплые воспоминания написала русская поэтесса Лариса Васильева в книге «Облако огня» (1988). «Он делает историю поэзией и поэзию историей» — это из очерка «Мастер».

Лиричны исповедальные страницы, где автор предоставляет слово своему герою. Марков показывает, что Загоскин мучительно ищет нужное слово, чтобы передать пережитое: «… его часто мучили сомнения, как писать все это не только с точки зрения ученого. Научные описания у него выходили. Но Загоскину хотелось иного. Как передать на бумаге картину северного сияния, серебряный грохот водопада, кружение радужных птиц над раскрывшимися цветами? Как показать душу индейца Кузьмы, рассказать о подвигах дедушки-тойона Ке-ли-лын? И, наконец, самым трудным Загоскину казалось писать о себе, особенно о тех мгновениях великого душевного напряжения, которые зовутся подвигом, любовью, отвагой и без которых немыслима была для него жизнь…» Писатель, как видим, стремится постичь и те мгновения «душевного напряжения», когда его герой поглощен творческим процессом — притягательным и нелегким.

Роман давно внесен в общий ряд интересных исторических произведений отечественной литературы. Но не лишне сегодня вспомнить, что на пути его к читателю вставали подчас и крутые препоны. Так, в журнале «Звезда»[225] писатель Г.Гор счел возможным сказать, что послесловие к роману «Юконский ворон» значительнее самого романа, что Марков «отказался от опыта, завоеванного советским историческим романом», что в романе лишь «попадаются отдельные правдивые исторические и этнографические детали», что все фигуры в нем неживые (Кузьма — полулубочный, Ке-ли-лын тоже, Загоскин — условен), что язык «ниже возможностей автора». Рецензент уверял, что писатель идет путем «ложной романтики и обветшалой символики, к которой прибегали буржуазные писатели от А. Дюма и Е. Сю до Мережковского». Заканчивалась рецензия вопросом: «Что же остается искать читателю в романе „Юконский ворон“»? По мысли рецензента, выходило, что искать в этом романе читателю было нечего. Укорил, называется. И кем — популярным Дюма? Или философичным Мережковским? Искать нечего?!

А читатели искали и находили. И другие критики находили. В том же 1947 году Тихон Семушкин писал: «Эта книга патриотична в лучшем значении этого слова». Несколько позже, в 1955 году справедливую отповедь бездоказательным наскокам и наветам дал Н. Яновский в статье «Советский исторический роман в Сибири».

Образы «Юконского ворона» воспринимаются как реально-романтические. И судить о романе надо, учитывая эти особенности.

Нельзя здесь особо не сказать, что вклад Сергея Маркова в изучение героических страниц открытия и освоения русскими людьми новых земель особо заметен. Ревностным и плодотворным трудом его — писателя, географа, историка — закреплены в памяти нашей десятки имен замечательных мореходов. Ему принадлежат книги «Летопись Аляски», знаменитый «Земной круг». Еще в 1944 году в «Сибирских огнях» была опубликована работа «Люди Тихого океана». В этих и других работах Марков спасает от забвения имена многих замечательных землепроходцев. Академик М.П. Алексеев, автор работ о зарубежных писателях-путешественниках, побывавших в Сибири, писал о книге «Земной круг»: «Большую радость доставило мне то, что Вы пошли по правильному пути с той полянки, где я топтался на месте, собирая по крупицам данные, но ничего не объяснив. Вы же, мне кажется, сделали блестящее открытие…»[226]. С этим открытием, несомненно, связан и образ русского исследователя-землепроходца Лаврентия Загоскина.

Определенную, прежде всего познавательную ценность представляют другие книги о мореходах. Но авторы иных книг создают лишь художественную хронику, подчас сильно связывая ее с мемуарами того или иного морехода.

Если события в романе И. Кратта и С. Маркова взяты сравнительно локально, то в романе К. Бадигина «Ключи от заколдованного замка» автор стремится нарисовать подвиг русских мореходов на фоне истории конца XVIII — начала XIX веков. Читатель попадает и в Михайловский замок, где мечется фигура Павла I, явится свидетелем заговора, прихода к власти Александра I, станет свидетелем споров вокруг Русско-Американской компании: перенесется он и в Иркутск, и на остров Ситку, где действует управитель Русской Америки Баранов, познакомится и с плаванием Лисянского, и с историей Резанова, поспорившего с Крузенштерном в плавании, читатель очутится в стане индейцев и на американском бриге. Словом, самый широкий круг событий, исторических и вымышленных лиц. Перед нами действительно хроника. Автор широко использует исторические факты, документы (записки Резанова, Шелихова и др.). В главных своих героях — Баранове, Резанове, Кускове — автор видит людей, заряженных идеей служения отчеству. Пройдут мимоходом в романе фигуры замечательных мореходов Хвостова и Давыдова — здесь явно упущены возможности показать их более рельефно. Автор не случайно дал своему роману определение романа-хроники. Панорамное изображение событий и лиц в романе не подкрепилось глубоким психологическим анализом характеров. Однако нельзя не видеть того нового, что внес в тему К.Бадигин: его герои вписаны в широкую панораму русской истории, их лица осветились светом самой истории.

За 50-70-е годы усилилась тенденция к документальности в историческом романе. Этим отличаются романы Н. Задорнова, о которых мы говорим подробно в книге «Берег Отечества»[227]. Причем документ, как правило, дается в скрытом виде, не цитируется. Почти десять лет работал над своей трилогией Анатолий Вахов. В нее вошли романы «Трагедия капитана Лигова», «Шторм не утихает», «Фонтаны на горизонте». Испробован путь внешней беллетризации ряда биографий мореплавателей. Когда автор следует по пятам за путешественником, повторяя его описания, подчас лишь «раскрашивая» их, не стремясь решить более сложные задачи, — получается иллюстрированная хроника. Такой характер имела изданная в 1950 году обширная книга Р. Фраермана и П. Заикина «Жизнь и необыкновенные приключения капитана-лейтенанта Головнина, путешественника и морехода». А. Лебеденко свой роман посвятил тоже приключениям Головнина. И сюжетно он также идет за описаниями самого мореплавателя. Здесь меньше иллюстративности, но и только. События таковы, что интерес к ним не умаляет и ровный, спокойный до бесстрастия голос повествователя. Повесть Л. Щипко «Солона вода морская» (1979) посвящается русскому моряку Дмитрию Овцыну, написана в жанре документального исследования. Документальность отличает историческую повесть Н. Чуковского «Водители фрегатов», которая состоит из четырех частей, каждая из них носит самостоятельный характер. Повествование об Иване Крузенштерне и Юрии Лисянском, первых русских капитанах, которые обошли вокруг света, здесь вписано в историю морских плаваний Кука, Лаперуза, Рутерфорда. Если говорить о повестях, где документальное начало дано на научном уровне, то мы должны назвать повести С. Маркова «Подвиг Семена Дежнева», «Тамо-рус Маклай» и др. Не отказывается от документализма и В. Пикуль в романе «Три возраста Окини-сан» (1981), но он дает простор вымыслу, и его повествование то и дело становится по-особенному занимательным. Как и в других своих романах, В. Пикуль часто прибегает здесь к публицистике, берет слово от себя. Таковы его размышления о мужестве русских моряков, об их исторической памяти. После появления романа «У последней черты», где показан разгул антирусских сил в России, романы Пикуля утюжила, бомбила критика, но читатель не отвернулся от своего писателя. Пикуль своими романами, в том числе «дальневосточными» «Три возраста Окини-сан», «Богатство», «Крейсера», «Каторга» ответил русскому чувству уважения национальной истории.

Как бы не решаясь взяться за работу большого объемного характера, дать эпоху развернуто, полно, нарисовать широкую панораму времени, очень часто писатели обращаются к жанру повести. В повестях камчатского писателя Евг. Гропянова «Атаман», «Черный монах», в рассказах «Земля Америка», «Черный ворон» воссозданы эпизоды из жизни Атласова, Козыревского, Стеллера, Беринга, Сарычева.

В истории русских мореплаваний на Тихом океане есть эпизод, связанный с русской шхуной «Крейсерок». Охраняя свои тихоокеанские воды, «Крейсерок» совершил героический подвиг, о котором поведал М.Финнов в повести «Два лейтенанта» (1979). Порт-Артурские страницы известного всем в послеоктябрьский период крейсера воскресил приморский писатель Георгий Халилецкий в своей повести «„Аврора“ уходит в бой».

Целый ряд произведений рассказывает о героических действиях моряков-дальневосточников в годы Гражданской войны и борьбы с интервенцией — здесь и романы «Адмирал Макаров» А. Дмитриева, «Слепой капитан» О. Щербановского, и приключенческая повесть «Секрет государственной важности» К.Бадигина и др.