Меч без рукояти - Элеонора Раткевич

Хэсситая так и подмывало спросить: “А кому же ею еще распоряжаться?” – но он смолчал. Теперь он кое-как уразумел, о чем толкует Нэкки, – а тот нипочем не понял бы ответного вопроса. Поэтому Хэсситай сказал взамен совсем другое.

– Распорядился ею вовсе не я, а король. Меня помиловали, – ехидно напомнил Хэсситай.

– Так почему же ты не вернулся после помилования в клан? – парировал Нэкки. – Почему ты таскаешься невесть где?

Вот это сказанул! По доброй воле вернуться к людям, которые выдали тебя королевским ловчим – по сути, на верную смерть послали!

Удивление на лице Хэсситая было столь неподдельным, что Нэкки несколько смягчился. По всему видать, у сотаинника не все с головой в порядке. Повредился парень в уме малость от перенесенных мучений. Как есть спятил: самых простых вещей не помнит и не соображает. Надо бы с ним помягче, что ли… глядишь, и образумится потихоньку.

– Еще ведь не поздно, – заметил Нэкки, глядя на Хэсситая почти сочувственно. – Ты вернись… вернись, слышишь? Взгреют тебя, конечно… так ведь это дело житейское. Подумаешь, беда какая! Накажут и простят.

Нет, остолоп этот решительно невыносим! Как бы ему так ответить, чтобы и до него дошло?

– Меня, может, и простят, – хмуро отмолвил Хэсситай, – да я-то не прощу.

Ответ возымел даже более сильное действие, чем предполагал Хэсситай. Нэкки до самого нутра проняло. Он замер с открытым ртом и покраснел. Потом с левой половины его лица кровь резко отхлынула, а правая так и осталась красной, будто ему с размаху пощечину залепили. Нэкки выдохнул тяжелым толчком и медленно потер пылающую щеку.

– В тебе нет верности, – хрипло произнес он.

Ну, слава Богам, наконец-то понял! Наконец-то сообразил, что Хэсситай больше не намерен повиноваться тем, кто недостоин даже чтобы ими повелевали – не то что другим приказывать.

– Конечно, нет, – с облегчением подтвердил Хэсситай. – Верность этого мира – ветошь, которой любой себе ноги вытирает.

Взгляд у Нэкки был такой, словно воин потянулся за своим оружием, а выхватил из ножен змею, которая обозвала его неприличными словами и в ножны нагадила.

– Всего-то и нужно было тебя самую малость в тюрьме за ребра потягать, – сдавленно произнес Нэкки, – и ты уже все позабыл. Мало же тебе, оказывается, надо.

Голос его звучал безгневно – скорее в нем слышалась жалость. Так жалеют слабоумного урода. А кем же еще прикажете считать такого… такое создание? Был когда-то Хэсситай воином, великим, одним из лучших… а теперь от могучего воина остался опасный безумец. Очень опасный… ибо, как и большинство сумасшедших, он намного превосходит силой простых смертных. Нэкки снедала глубокая скорбь по бывшему пусть и недругу, но воину и сотаиннику. И голос его, когда он вновь заговорил, звенел скорбно и отрешенно.

– Человек – это клинок, – произнес Нэкки слова древнего воинского канона, – а рукоять его – верность. Подобно тому, как клинок, лишенный рукояти, – еще не совсем меч, человек, лишенный верности, – еще не совсем человек. – И, помолчав, добавил: – Так бы снялся с рукояти, Хэсситай?

– Правда твоя, – незамедлительно ответил тот. – Видишь ли, за рукоять хватается кто угодно – а я не желаю, чтобы меня лапали.

Казалось бы, предельно ясно. И почему Нэкки так разбушевался? Хэсситай мало-помалу начинал кипятиться. Особых симпатий он к Нэкки никогда не испытывал, но и дураком его не считал. Так отчего же неглупый вроде бы Нэкки ничего не понимает, почему он совершенно однозначные высказывания толкует вкривь и вкось? Почему он взирает на своего бывшего сотаинника с гневным ужасом?

– Ты не воин, – медленно произнес Нэкки. – Ты просто дрессированная обезьяна. Обезьяна – животное сильное, ее можно научить драться и мечом махать… куда там человеку! Но воином она от этого не станет.

– Ты и тут прав, – кивнул Хэсситай. – Я не воин и воином не буду.

Прав парень, прав! Зачем быть воином, когда можно быть обезьяной и кривляться на потеху людям? Зачем убивать, если можно веселить? Зачем быть страшным, если можно быть смешным?

Это простое и спокойное признание повергло Нэкки в изумление – да кем же еще и быть человеку, как не воином? Затем оно понемногу сменилось отвращением.

– На твоем месте я бы себе горло перерезал, – выдохнул Нэкки.

– Зачем? – удивился Хэсситай, мыслями все еще пребывая среди толпы, на ярмарочных подмостках. – Это ведь не смешно.

– Ты рехнулся, – прошептал Нэкки, не вполне уверенный, стоит ли ему верить собственным ушам.

– Да, – кротко согласился Хэсситай. Может, с точки зрения Нэкки он и впрямь рехнулся, отказываясь от пути воина, – зато взамен он приобрел нечто куда более важное. И оружие, разящее вернее меча. Смех – это тоже своего рода меч, и он надежнее того меча, чью рукоять сжимает потная ладонь.

– Таких, как ты, надо уничтожать, как бешеных собак, – тоном, не ведающим сомнений, произнес Нэкки. – Жаль, что мастер Хэйтан не дал нам тогда тебя удавить. Теперь ему, бедняге, придется заняться этим самому.

– Что?! – Вопрос был настолько удивленным, что даже не звучал удивленно. Голос Хэсситая был ровным и невыразительным. Восклицание сорвалось с его уст почти случайно – он и не надеялся, что разъяренный Нэкки снизойдет до ответа. Однако Нэкки все же снизошел: его ярость жаждала выплеснуться в слова.

– Мастер сам слышал, как ты предавал его и всех нас, – процедил Нэкки.

– Где… слышал? – еле шевеля губами, промолвил Хэсситай. Он понял, понял сразу – где… но не хотел понимать. Он хотел надеяться.

– В тюрьме, где же еще? – передернул плечами Нэкки. – Или ты нас еще где-нибудь предавал?

Надеяться было глупо. Глупо и бессмысленно. Так вот оно что… вот, значит… вот почему Нэкки пытался всадить в него нож… вовсе не по собственному почину… вот оно… вот почему на него объявлена охота… охота, говорите?.. а Нэкки – один из охотников?

Рука Хэсситая взметнулась мгновенно, и Нэкки не успел уклониться. Хэсситай схватил его за шиворот и с силой встряхнул.

– Слушай и запоминай, – с яростной отчетливостью произнес бывший воин. – Я вас предавал, предаю и предавать буду. Всем своим существованием.

Он отпустил Нэкки и слегка толкнул его в грудь рукоятью ножа, который он так и не выпустил.

– А теперь иди к мастеру Хэйтану, – совершенно уже издевательски закончил Хэсситай, – и передай ему, что негоже за головой предателя сосунков посылать. Если ему нужна моя голова, пусть приходит за ней сам.

Нэкки уставился на него ошалелыми глазами, потом охнул, развернулся и бросился бежать. Даже про нож свой позабыл. Хэсситай долго глядел бывшему сотаиннику вслед. Когда Нэкки исчез за деревьями, Хэсситай выпустил нож, и тот упал, по самую рукоять воткнувшись в мягкую мшистую землю. Хэсситай пинком выворотил его из земли, но подбирать не стал. Нож валялся у его ног. Лезвие поблескивало во мху, как маленькая стальная лужица.