Утоли моя печали - Лев Копелев

В химической лаборатории он наблюдал за всей электротехникой, вел документацию экспериментов, конструировал печи для обжига мелкой керамики.

Покрытие для звукозаписывающей проволоки изготовлял заключенный Ф., доктор физических наук, бывший сотрудник президента Академии наук С. И. Вавилова.

Он был осужден «за измену и шпионаж» на 25 лет, и на шарашку его доставили прямо с Лубянки. В первые дни он пугливо сторонился всех. Невысокий, сутулый, смуглый, подслеповатый — в очень сильных очках, толстогубый, говоривший с приметным еврейским акцентом, он затравленно глядел на каждого:

— Не надо. Пожалуйста, не надо. Не спрашивайте. Я ничего не знаю. Пожалуйста, не надо… Извините, я ничего не помню… Какая статья? Не помню… Да, да, двадцать пять лет… Извините, пожалуйста… Позвольте, я пройду… Нет, нет, я не могу. Не знаю, не надо… Очень прошу…

Его прозвали «Братец Кролик». Вскоре после его прибытия был банный день. В каменном сарае неподалеку от вахты три раза в месяц мы банились под горячими душами и тут же стирали свое белье.

Когда Братец Кролик просеменил под душ, на минуту стих обычный веселый галдеж. Его спина, плечи, ягодицы, худые икры были исполосованы, испятнаны темно-синими, почти черными и побледневшими красноватыми рубцами.

Кто-то пытался расспрашивать: «Где это тебя так?», «Что, долго не признавался?»

Он сжимался под струями душа и шептал, едва не плача:

— Пожалуйста, не надо… Это ничего… Пожалуйста…

Но другие прикрикнули:

— Отзыньте от человека, дуроломы! Что, сами не видите?

В последующие месяцы и годы Братец Кролик не стал общительнее. На прогулки выходил редко; из столовой спешил обратно в лабораторию, к своему столу. Жень-Жень и Джалиль, работавшие неподалеку от него, и начальница Евгения Васильевна говорили, что он очень знающий и талантливый физико-химик. Он занимался главным образом явлениями флюоресценции, разрабатывал светящиеся покрытия для измерительных приборов и телевизоров. Работал с исступленным прилежанием.

Когда были изготовлены первые варианты звукозаписывающей проволоки, я должен был проверять степень разборчивости и узнаваемости записываемых голосов. Сергей сделал новое приспособление для анализатора, позволявшее снимать звуковиды с проволоки.

Прибор, заряженный катушками для двух-трехчасовой записи, умещался в футляре объемом примерно с десять спичечных коробков. Труднее всего оказалось избавиться от наводки, от «взаимного перекрывания» записей. Чем больше было витков, то есть чем продолжительнее записанный разговор, тем назойливее перемешивались звуки. А через несколько дней становилось и вовсе трудно слушать. Одни слова звучали на фоне других, произнесенных позже. Больше года химики искали все новые и новые составы, чтобы проволока была достаточно чувствительна и вместе с тем достаточно изолирована от наводок.

Разрабатывались все новые режимы покрытия. И каждый раз мы должны были проводить акустические исследования «на слух» с артикулянтами и на глаз по звуковидам.

Братец Кролик нервничал, худел; отвечая на вопросы начальства, бормотал почти нечленораздельно:

— Надо еще пробовать. Да, да, пожалуйста. Я постараюсь. Конечно, надо. Это не от нас зависит. Нужна другая сердцевина.

Евгения Васильевна жалела его и зычно доказывала Антону Михайловичу и Абраму Менделевичу, что у нее химия и физика на полной высоте и надо подтянуть изготовителей проволоки.

А к нам приставали конструкторы. От них требовали разработать прибор настолько малого объема, чтобы его можно было незаметно пристроить в автомашине, в номере гостиницы. Акустики должны были обеспечить такую схему, чтобы запись включалась только при звуках речи, а не от стука шагов, шарканья полотера, уличного шума. Сергей начал было разрабатывать включатель, отзывавшийся только на звуки речи. Но главной помехой оказалось требование малого размера.

Антон Михайлович сперва настойчиво интересовался: «Что сегодня? Ну, как новое покрытие? Так и не убрали эхо? Ну, давайте, не тяните!» Но постепенно он остыл к неподатливой проволоке.

Окончательной судьбы этих разработок не знаю. Их передали на другую шарашку. Вместе со всеми нашими материалами.

— А мы все-таки не будем хоронить нашу фоноскопию. Даже наоборот… Но только строго между нами.

Абрам Менделевич пришел радостно возбужденный, говорил по-свойски доверительно:

— Создается новый институт. Я хотел было только нашу лабораторию развернуть в отдел. Но Антон Михайлович считает более целесообразным другое. Он сказал, — знаете, как он умеет с шуточками-прибауточками, — «Я хочу по старинке, по-крестьянски выделить старших сыновей. Пусть сами хозяйничают». Говорит — «по-крестьянски», а в действительности он — барин, буржуй. Не терпит ни конкуренции, ни товарищеского соревнования. Ну что ж, пускай! Так и нам лучше будет. В управлении уже подготовлен приказ. Меня назначают начальником нового института, заместителем — Василий Николаевич. Отсюда перейдут еще человек десять вольнонаемных инженеров и техников и, конечно, вы, Сергей Григорьевич, Валентин Сергеевич, Евгений Аркадьевич, Василий Иванович, еще два-три человека. Там создадим такие условия, как нигде. Будем заниматься и фоноскопией, и дешифрацией, и разработкой новых телефонов. С Валентином Сергеевичем я уже говорил. Его система выделения основного тона отлично задумана. Антон Михайлович тогда отправил его в карцер, а ведь то, что он предлагал, очень и очень многообещающая штука… Вот увидите, мы будем прекрасно работать. И у вас всех перспективы будут оптимальные…

Хотелось верить щедрым посулам. Но даже Валентин, самый молодой из нас, самый доверчивый и легко увлекавшийся, сомневался:

— Обещает-обещает сорок бочек арестантов. И еще маленькую тележку… Но что из этого получится? Несолидно как-то. Антон, может, и отдаст ему людей. Но где он возьмет оборудование, приборы, мастерские? Здесь всего навалом. А чтоб на пустом месте шарашку устраивать, нужны силы побольше, чем у него.

Абрам Менделевич предлагал думать о планах, проектах, деталях, составлять списки приборов, инструментов, приспособлений.

— Приказ управления точный: обеспечить нас полностью всем необходимым. Я уверен, Антон Михайлович не будет скупиться. Ведь он знает: мне подробно известно, что есть в институте, какие запасы еще даже не заприходованных трофейных приборов и материалов. Анализатор мы возьмем тот, что поновее. А там уж Сергей Григорьевич и Аркадий Николаевич разработают новый, еще получше. Книгами, журналами нас будет обслуживать здешняя библиотека. Это предусмотрено приказом, и есть договоренность. Так что переедем недели через две, максимум три.