Мятеж - Александр Афанасьев

...Большой кран, способный принимать нагрузку до пятисот тонн, управляемый оператором, использующим прибор ночного видения, в кромешной тьме подцепил выведенный из палубного ангара вертолет «МН-47» и аккуратно перенес его на высоко расположенную вертолетную площадку. Этот вертолет был сделан в специальной «морской» модификации и отличался тем, что в транспортном состоянии лопасти винтов у него складывались. Сейчас, повинуясь действиям авиационных техников, они медленно раскладывались, и вертолет принимал свой обычный вид: неуклюжий, большой, квадратный, уродливый, но из-за четырех пулеметов смертельно опасный.

Морские пехотинцы, вдыхая соленый аромат моря, один за другим быстро поднимались по небольшой узкой лестнице на посадочную площадку, заходили в вертолет. Чем быстрее они уберутся отсюда, тем меньше шансов, что кто-то заметит явно боевой вертолет на палубе гражданского корабля под кубинским флагом. Но они все равно неосознанно медлили, стараясь надышаться этим соленым воздухом – поскольку предполагали, что у кого-то из них, а может быть, и у всех них, вместе взятых, шанса им насладиться больше не будет.

...Дворец – а именно так называли пристанище Бориса Первого, хотя кроме насмешек это слово ничего не вызывало, – охранялся весьма основательно. Он стоял на углу большой улицы и небольшого переулка. С одной стороны был городской рынок с торговыми рядами, с двух сторон – жилые массивы, с четвертой – дорога, и через дорогу – тоже жилье, в том числе две шестнадцатиэтажки. Гвардейцы Людовы пригнали экскаватор и перекопали дорогу глубоким и широким рвом – кто-то сказал, что на дорогу такой ширины русские могут посадить самолет. Кроме того, дорогу перекрывал танк, старый, но вполне исправный. Несколько зенитных установок, поставленных на автомобили, торчали в разных местах. В основном это были «ЗУ-23-2», «ЗПУ-2» и «ЗПУ-4». Еще несколько автомобилей с крупнокалиберными пулеметами стояли у самого здания бывшей гимназии, а один – постоянно ездил вокруг него, благо была проложена дорога, огибающая все здание, по ней раньше бегали на уроках физического воспитания дети. Весь первый этаж был отдан под казармы гвардейцев – это было ошибкой, потому что русские если бы и пришли, то пришли бы с неба, высадили бы вертолетный десант. На втором и третьем этажах располагался польский монарх с его немногочисленной свитой.

Они подъехали как раз со стороны рва, через него были проложены стальные мостки, и старший охраны опасался, что под тяжестью бронированных машин мостки не выдержат и машина рухнет в яму. Но, увидев проезжающий по мосткам грузовик, успокоился, бронированный внедорожник никак не был тяжелее грузовика. На сей раз их пропустили беспрепятственно, стоило только показаться Мусницкому – видимо, его здесь знали и он пользовался уважением.

На ступенях сидели гвардейцы, ночью они не слишком-то ревностно несли службу. В темноте мирно тлели огоньки сигарет, освещения ночью перед дворцом не было, и это правильно, иначе те, кто несет здесь службу, были бы просто подсвеченными целями. Увидев подъезжающие машины, они вскочили, некоторые даже направили автоматы в их сторону, но короткого разговора Мусницкого, пересыпаемого привычным «пся крев», хватило – их пропустили внутрь.

Король Польши Борис Первый принял их в одном из кабинетов третьего этажа, где он проживал, в кабинете чиппендейловская мебель соседствовала со школьной, но застеленной бархатом и другими дорогими тканями. Все вместе это, в сочетании с чисто выбеленным потолком и стандартными школьными лампами на нем, производило впечатление сюра. Король вышел к ним по-простому – в кожаных, с монограммой тапочках и в халате, небрежно наброшенном на плечи.

Женском халате...

– Я рад вас видеть, фон Чернин, – сказал Борис, тщательно выдерживая голос и вообще стиль разговора правящего монарха, как он его понимал. – Вы принесли мне хорошие вести?

Фон Чернин был опытным карьерным дипломатом, и на его лице ничего не отразилось, оно оставалось бесстрастным. Но про себя подумал: «Убожество. Просто убожество». По должности он общался практически со всеми правящими особами мира и мог кое-что рассказать о них. На первое место он бы поставил злейшего врага его государства и его лично – Императора Александра, самодержца Российского. Несмотря на то что этот человек не первый год возглавлял просто немыслимую по размерам, не имеющую даже исторических аналогий империю, в быту он был довольно простым человеком. Фон Чернина он принял лично после переговоров с Юсуповым и Крамцовым в Александровском дворце. Обстановка во дворце была роскошной, но вместе с тем сдержанной, золота в той части дворца, где жила Венценосная семья, было немного, зато висели картины, естественно, подлинники, почти все – пейзажи, самые разные. Государь обожал пейзажи. Сам Государь в повседневной жизни ходил в форме одного из казачьих или лейб-гвардейских полков, в его кабинете на видном месте красовался штурвал от стратегического бомбардировщика, которым он командовал, и несколько моделей самолетов. В застекленных шкафах из мореного дерева стояли книги – Государь их читал, периодически придворный библиотекарь их менял. Никаких современных средств связи не было, даже телефона – только бумаги на столе в аккуратных папках, старинный письменный прибор, несколько мельхиоровых стаканчиков с карандашами и перьями и, как ни странно, – калькулятор. Самый обыкновенный бухгалтерский калькулятор, который, возможно, говорил о владельце этого кабинета больше, чем все остальное, вместе взятое. Государь Александр умел внимательно слушать, почти никогда не давал обещаний, не вмешивался в деятельность министров, которым доверял, не принимал решения «через голову», но мог заверить собеседника, что внимательно изучит этот вопрос и обсудит его с соответствующим министром. После разговора, занявшего больше двух часов, русский Император пригласил министра иностранных дел враждебного государства отужинать. Ужинали в небольшом обеденном зале, довольно скромно, фарфоровая посуда с вензелями, русский «костяной» фарфор, серебряные столовые приборы, всего восемь перемен блюд. Не было даже никого из свитских, только Августейшая семья, тоже довольно приветливая. И цесаревич, и великая княжна были обыкновенными молодыми людьми, без тени заносчивости и высокомерия. Нигде фон Чернин не ощущал такого присутствия спокойствия и силы, уверенности в будущем, как в Александровском дворце.

На второе место фон Чернин поставил бы Ее Величество Елизавету Вторую, королеву Великобритании. Милейшая женщина, ведущая себя скорее как добрая бабушка, очень участливая и душевная. Британский двор за последнее время сильно изменился, в нем не было присущей ему ранее надменности и чопорности – положительно, долгое женское правление пошло ему на пользу. Там его тоже пригласили за стол, но пища была просто ужасной, британцы совершенно не умеют готовить, тот же пудинг потом полдня ощущался в желудке как тяжелый камень. И все было бы великолепно, если бы не знать, что творят за спиной Ее Величества принц-консорт[82] Филипп и королевский секретарь. Один отдает приказы, второй их исполняет... и одному богу известно, сколько крови на руках у обитателей Вестминстера.

Третье место фон Чернин поделил бы между императором Японии Акихито и президентом САСШ. Император Японии Акихито, у которого граф фон Чернин удостоился милости аудиенции, был главой величайшей азиатской империи, которую когда-либо знал этот край света, в любой воинской казарме, в любой офицерской кают-компании на почетном месте был не флаг, а портрет Его Величества, он почитался величайшей ценностью и при его утрате полагалось либо погибнуть, либо совершить сеппуку[83], чтобы избежать позора. В то же время император был относительно молодым и при этом – по глазам было видно – несчастным человеком. Он обладал абсолютной властью над своими подданными, правом жизни и смерти, такой власти, как у него, не было ни у кого из монархов, но при этом по традиции все дела решало правительство, в основном состоящее из военных. Монарх имел право присутствовать на заседаниях правительства, когда этого желал, но опять-таки по традиции он делал это исключительно редко, раз в год или реже. На заседаниях он должен был молча сидеть во главе стола и слушать, вопросы же от имени императора задавал королевский секретарь. Акихито знал все традиции и следовал им, но счастья ему это не приносило.

Наконец, президент САСШ был отнюдь не таким простым, каким хотел бы казаться. Он разительно отличался от любого европейского монарха. Он смотрел тебе в глаза и решал, стоит с тобой иметь дело или нет. И только потом уже слушал, что ты ему говоришь. Такое поведение было для Европы непривычным, но оно не могло не вызывать уважения. Фон Чернин достоверно знал, что слухи о том, что страной фактически правит вице-президент Мисли, бывший топ-менеджер нефтесервисной корпорации, во многом не соответствуют действительности.