Кровные узы - Роберт Асприн

Перешагивая через поток помоев, текущих посреди улицы, Мрига задумалась над тем, что даже богов иногда застигают врасплох. Все беды начались со столба огня, поднятого Буревестником, явившегося знамением новой силы в Санктуарии, силы, которая должна сокрушить все прочие, существовавшие до этого. Мрига отчетливо помнила ту ночь, когда в ужасе проснулась, разбуженная мучительными криками Сивени, с чувством, что нечто большее, чем сама жизнь, вытекает из ее тела. Божественность обеих задрожала и погасла, словно затушенный костер. А затем была разрушена Сфера Могущества и растаяла та незначительная сила, которая уцелела. Мрига и Сивени сказали Царице Ада, что готовы стать смертными, умереть ради Харрана. Теперь, по-видимому, у них появится возможность выяснить, до какой степени они были готовы. А пока бог (или богиня), не имеющий храма, должен иметь место, где жить… и что поесть.

Мрига перешла по мосту через Белую Лошадь (задержала на какое-то время дыхание, чтобы спастись от утреннего зловония) и зашла на Базар с южной стороны. Торговцы натягивали над прилавками навесы, разговаривая вполголоса о ценах, товарах, домашних заботах: обычная утренняя болтовня. Мрига пробралась к своему месту у северной стены.

Там уже, как всегда, возился Рахи — крупный, румяный, тучный мужчина. Сейчас он, вспотев, боролся с опорами навеса и страшно ругался. Рахи был лудильщик, подрабатывающий ремонтом мечей, ножей и прочих мелочей. Он похвалялся, что продавал ножи самому Гансу, но Мрига сомневалась в этом; каждый, кто действительно имел дело с этим человеком, не решился бы во всеуслышание объявить об этом. Так или иначе, помимо тщеславного бахвальства, Рахи обладал еще одним удивительным качеством: он был честным торговцем. Он не заламывал за свою работу непомерных цен, не соскабливал с эфесов и ножен позолоту, заменяя ее бронзой, на его весах стояли заслуживающие доверия разновесы. Почему Рахи предпочитал быть исключением, он обычно отказывался объяснять, хотя однажды вечером, за кувшином вина, он шепнул Мриге одно слово, озираясь с таким видом, словно опасался, что его вот-вот заберут церберы принца. «Религия», — сказал он, после чего незамедлительно напился до бесчувственного состояния.

Их взаимоотношения, какими бы странными они ни казались, удовлетворяли Мригу. Когда однажды в поисках работы она бродила по базару, Рахи узнал в ней бывшую умственно отсталую девчонку-калеку, сидевшую рядом с ним и точившую о булыжники разные железяки до такого состояния, что ими можно было расщепить волос. За ее талант Харран потом взял ее к себе домой: точить мечи пасынков и его хирургические инструменты. Рахи предложил девушке уголок за своим прилавком — разумеется, за небольшое отчисление от ее доходов, — и Мрига согласилась более чем охотно, готовая заняться прежним ремеслом. В Санктуарии мечи быстро тупились и покрывались зазубринами. Хороший «полировальщик» никогда не голодал, а Мрига была лучшей, будучи (в то же время) живым воплощением богини, которая изобрела мечи.

— Тебе давно уж пора было бы явиться, — закричал на нее Рахи.

Находившиеся поблизости люди, торговцы сладостями и портные вздрогнули от громкого крика, а в загонах в печальном ответе подняли головы бычки.

— Полдня уже позади. Где ты была, как собираешься зарабатывать на хлеб? Дамочка, мне придется выкинуть тебя отсюда, это лучшее место на базаре.

Мрига только улыбнулась и развязала мешочек, в котором были все ее принадлежности: масло, ветошь и пять точильных камней. Другие точильщики применяли большее число инструментов и соответственно больше просили за работу, но Мриге этого не требовалось.

— Кроме нас с тобой да птиц, еще никто не встал, Рахи, — сказала она. — Не смеши меня. Кто приходил точить меч, кого я упустила?

— А, смейся-смейся, как-нибудь из дворца придет большой человек, ты запросишь с него втридорога, а он уйдет, не заплатив тебе и медяка, и ты останешься ни с чем, вот тогда посмеешься!

Установив последнюю опору, вспотевший лудильщик с улыбкой посмотрел на девушку.

Мрига пожала плечами. Рахи говорил с тяжелым придыханием, посмеиваясь в конце фразы, и ронял слова так, словно опасался, что однажды они у него кончатся.

— Эй, Рахи, если здесь дела пойдут неважно, я всегда смогу отправиться к стене точить зубила, а?

Рахи встряхнул навес — квадрат со стороной в шесть футов, из легкой хлопчатобумажной ткани с давно выцветшим рисунком.

— Помяни мое слово, никакого проку от этого не будет, — сказал он, — до сих пор в стене не было нужды, к чему она теперь? Сдерживать войско за пределами города или держать людей внутри? Повесь на дверь замок, и люди сразу же начнут думать, что за ней что-то есть. Этот… этот Факел…

Рахи, очевидно, не хотел произносить вслух имени Молина Факельщика. В этом не было ничего удивительного, многие не хотели. Санктуарий был наполнен любопытными ушами, и зачастую нельзя было определить, кому они принадлежат.

— Строит из себя творца царей, да. Он добьется только того, что нас сожгут в собственных постелях… — Рахи перешел на негромкое ворчание. — А твой мужик, как он, а?

— С ним все в порядке. Прошел слух, что в Лабиринте появился хороший цирюльник. Нас еще даже ни разу не грабили… Оставили в покое, думая о том, что однажды обстоятельства могут сложиться так, что Харрану придется зашивать одного из них после неудавшегося ночного дела.

— Нет ничего хорошего в том, чтобы гневить цирюльника, это точно… кастрюли! Кастрюли на продажу! — внезапно закричал Рахи, так как перед прилавком появилась хозяйка, тащившая за собой сосущего большой палец ребенка. — А другая дамочка, она тоже привыкает? Нет? Так и думал, с виду она из таких, слишком уж гордая, да.

Мрига молча согласилась. Выделяясь в пантеоне илсигских богов бурной деятельностью, Сивени изобрела множество ремесел и передала их людям. Медицина, науки, искусства, изготовление и применение оружия — все было творением ее рук. И, пойманная в этом мире, Сивени знала о заклятиях и искусстве медицины гораздо больше, чем ее лучшие жрецы-целители, а Харран был всего лишь младшим жрецом.

— Она на строительстве стены — сказала Мрига. — У нее совсем неплохо получается.

Она достала свой любимый нож, небольшое лезвие с черной ручкой, уже настолько острый, что им можно было до крови вспороть ветер, смазала его маслом и рассеянно принялась точить. Люди все прибывали на базар. Мимо прошел Ярк-сукновал со своей плоской тележкой. На ней опасно колыхались два больших законопаченных бака с нечистотами, издававшими хлюпающие звуки.

— Не желаете облегчиться напоследок? — ухмыльнулся Ярк.