Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович

Перекладывая всю вину за репрессии исключительно на одного Сталина, новый руководитель СССР отводил законные обвинения от себя, от Кагановича и ему подобных — только так и никак иначе верный сталинский нарком трактовал суть хрущевского выступления на съезде. И категорически отвергал обвинения в адрес вождя. Создал концлагеря? Но документальные данные неопровержимо свидетельствуют, что идея концлагерей была предложена Троцким и закреплена в декрете Совнаркома в сентябре 1918 года, а сам декрет подписан В. И. Лениным. Изобрел клеймо «враг народа»? Но оно изначально относилось к спекулянтам; по тому же ленинскому декрету спекулянты подлежали «расстрелу на месте преступления». А чудовищная система заложников, когда расстреливали невинных, мирных людей по сословному признаку в ответ на «белый террор»? Да, было, но по приказу Троцкого и Свердлова.

Надо сказать, что, защищая Сталина от хрущевской «напраслины», Байбаков не грешил против исторических фактов. И создатели концлагерей, и автор ярлыка «враг народа», и организаторы Большого террора им названы верно. Но выведена за скобки вся система власти, система государственного управления, при которой подобное было не только возможно, но и являлось обязательным, — система, не случайно называемая сталинской.

Стараясь быть как можно более убедительным в своем стремлении оправдать Сталина, Байбаков искал и находил союзников в лице крупных советских военачальников, чей авторитет в глазах народа был непререкаем. Например, он ссылался на маршала А. М. Василевского, с которым часто прогуливался в дачном поселке Архангельское под Москвой. «Какую черную ложь наплели вокруг имени Сталина! — возмущался Василевский. — Глобус якобы заменял ему оперативные карты фронтов! Чушь! Сталин был способен глубоко вникать в стратегические и даже оперативные вопросы, не раз находил наиболее верные их решения, держал в памяти сотни данных, цифр, имен. Да, бывал порою резок до грубости. Жесток. Но в том, кто чего стоит, хорошо разбирался».

Байбаков с удовольствием цитировал и маршала Г. К. Жукова. Тот, будучи министром обороны, приходил в 1956 году в Госплан по вопросам финансирования своего ведомства. Они долго беседовали. «И когда заговорили о Сталине, он [Жуков. — В. В.] твердо, почти как по писаному, сказал: “С назначением Сталина на должность Верховного главнокомандующего все сразу почувствовали его твердую руку. Своей жесткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти невозможного. В стратегической обстановке умел найти главное звено и, ухватившись за него, наметить пути для оказания противодействия врагу. Несомненно, он был достойным Верховным главнокомандующим”».

Во время той беседы Жуков неожиданно заговорил о денежном довольствии генералов и маршалов: «Несмотря на тяжелую обстановку на фронте, Сталин повысил оклады командному составу армии. И эти высокие оклады мы получаем до сих пор, уже в мирное, совсем другое время. Эти оклады нужно сократить в разумных рамках». Последняя фраза была адресована Байбакову как председателю Госплана. Байбаков ответил, что вопрос не в его компетенции. И посоветовал обратиться к Хрущеву.

Прошло некоторое время. И вот на каком-то торжественном заседании, посвященном юбилею Советской армии, Байбаков оказался в президиуме рядом с хорошо ему знакомым маршалом Баграмяном: «Я, вспомнив свой разговор с Жуковым, спросил о материальном обеспечении лиц, занимающих высокие воинские должности. Недолго думая, маршал достал свой партийный билет и раскрыл его на графе партвзносов, которые, как известно, взымались в размере трех процентов от заработка. Увидев крупные цифры, я понял, о чем озабоченно говорил Г. К. Жуков. Естественно, я не стал объяснять маршалу Баграмяну причину моего вопроса».

…Завершая последнее заседание, Хрущев сказал: «Товарищи! Все вопросы, которые стояли на повестке дня XX партийного съезда, исчерпаны. Разрешите объявить XX съезд Коммунистической партии Советского Союза закрытым».

С этой минуты закрыт был не только съезд. Хрущев закрыл/ перевернул сталинскую страницу в истории страны. Этого Байбаков ему простить не мог.

Донбасс ликует и… грозит забастовкой

17 августа 1956 года в город Сталине (ныне Донецк) для встречи с трудящимися приехал Хрущев. На стадионе «Шахтер» был организован митинг. Газета «Социалистический Донбасс» на другой день сообщала: «Колоннами прибыли шахтеры Петровки, Рутченково, Буденновки, металлурги и шахтостроители Сталино-Заводского района, химики Смолянки, труженики донецкого бассейна, Львовщины и Волыни, угольных разрезов Александрии… На трибуне — навалоотбойщик шахты № 10-бис треста “Куйбышевуголь” тов. М. М. Тарасов. “Шахтеры, — говорит он, — должны быть в первых рядах тружеников нашей страны, ибо они дают хлеб для промышленности. Я рад сообщить, что наш коллектив с честью справляется с задачами, поставленными XX съездом партии”…Слово предоставляется Первому секретарю ЦК КПСС тов. Н. С. Хрущеву, тепло встреченному участниками митинга… Тов. Хрущев выразил твердую уверенность в том, что труженики Донбасса, в первую очередь шахтеры, не пожалеют сил для успешного осуществления планов шестой пятилетки и внесут свой вклад в дело дальнейшего развития промышленности и сельского хозяйства, повышения жизненного уровня и культуры советского народа. Свою речь тов. Хрущев заканчивает призывом высоко держать знамя марксизма-ленинизма. Раздаются здравицы в честь КПСС».

Бравурный газетный отчет не отражал реальных настроений в шахтерской среде. Об этих настроениях Хрущеву докладывали. В том же году он вызвал к себе Байбакова:

— Вот вы, как председатель Госплана, должны побывать в Донбассе, спуститься в угольные шахты и выяснить причины надвигающейся забастовки шахтеров и представить свои предложения о предотвращении ее.

— Я нефтяник, — пытался отвертеться Байбаков от неприятного поручения, — и мне трудно будет разобраться в причинах назревающей забастовки. Это должны сделать руководители угольной промышленности.

Байбаков перевел стрелки на угольную промышленность, хотя тогда министерство этой отрасли было уже ликвидировано.

— Побывайте в шахте, и поймете сами, что нужно сделать, — настойчиво повторил Хрущев.

«И вот, прилетев в Донбасс, я спустился в одну из глубоких шахт, где добывали коксующийся уголь. Условия работы здесь были тяжелейшие: мощность угольного пласта не превышала одного метра, и шахтерам приходилось работать в очень стесненных условиях, что я испытал на себе, находясь в этой шахте. Весь потный, я поднялся наверх, принял душ и провел беседу с шахтерами и украинскими властями».

Вернувшись в Москву, он представил Хрущеву докладную записку с предложениями улучшить шахтерам условия работы и повысить зарплату. К удивлению Байбакова, предложения были приняты, и позже он нашел в себе силы признать: «При всех неровностях и “загибах” своего запальчивого характера, самоуправства и т. д., Хрущев “по обязанности” все-таки заботился о тружениках, о шахтерах, людях опасной профессии. И это — положительное в его деятельности».

Совнархозы вместо министерств

Осенью 1956 года Советская армия потопила в крови мятеж венгров. Подавление «контрреволюции» в «братской» стране Хрущев изображал как свою победу, но его