Большая Охота - Дмитрий Янковский

Сообразив, что на расстоянии что-либо объяснить будет сложно, я отстегнул карабин и, подплыв к Борису вплотную, потянул его за руку. В полном непонимании он попытался меня оттолкнуть, но я его удержал, показав жестом другой руки, что все нормально. Видно было, как он нахмурился за стеклом маски. Я не стал обращать на это внимания. В конце концов он понял, что я хочу показать ему нечто важное, и мы с ним опустились вдоль покосившегося борта до самого дна. Песок был довольно зыбким, к тому же его покрывал слой ила толщиной в несколько сантиметров, поэтому, несмотря на плоское днище, баржа увязла довольно глубоко, да еще завалилась на бок. На заросшем борту без дополнительного освещения разглядеть что-либо было сложно, и в первый момент я подумал, что нам попросту не повезло, что пробоина оказалась с другой стороны. А если так, то воспользоваться ею из-за крена скорее всего было невозможно. К тому же Борис так и не понял, зачем я его сюда притащил, а на пальцах я ему этого объяснить не мог. Пришлось несколько раз ткнуть пальцем в борт и сложить руки кольцом, намекая на пробоину. Похоже, Борис понял, о чем речь, кивнул и медленно двинулся вдоль баржи, ощупывая руками проржавевший, густо заросший металл. Катя наблюдала за нами сверху.

Наконец, в носовой части судна Борис остановился и показал знаком, что все в порядке. Я подплыл к нему, но в полутьме даже вблизи не сразу заметил пробоину, так сильно закрывали ее колышащиеся заросли морской травы. Прежде чем пролезть в дыру, Борис жестом велел мне подниматься наверх, к Кате. Я кивнул, заработал ластами и вскоре оказался рядом с ней.

Почти сразу, едва я пристегнул карабин к лееру, мне стало трудно дышать — сработал физиологический индикатор истощения кислородного картриджа. Каждый вдох теперь требовал вдвое большего усилия, чем прежде. У Кати все было в порядке, очевидно, ее богатый опыт в погружениях позволял ей расходовать значительно меньше кислорода, чем мне.

Сняв с пояса новый картридж, я потряс им перед лицом, давая Кате понять, что нуждаюсь в новом источнике кислорода. Она улыбнулась глазами сквозь стекло маски и взяла у меня порошковый патрон.

«Задержи дыхание», — вынув загубник, сказала она одними губами, выпустив при этом несколько пузырьков изо рта.

Я сделал вдох и замер до тех пор, пока она не извлекла из гнезда старый картридж и не поставила на его место свежий, предварительно сняв заглушку. Когда замена была закончена, Катя хлопнула меня по плечу, мол, дыши давай. Взяв загубник, она продышалась и тоже заменила картридж, чтобы потом не возиться. Брошенные ею гильзы медленно пошли на дно, все еще испуская пузырьки газа.

Через несколько минут появился Борис. Первым делом он сунул мне в руки противоторпедный локатор, знаками показав, что внутри, под обшивкой, он все равно не работает. Затем показал пальцем вниз, давая Кате понять, что все в порядке и пора погружаться. Она отстегнула карабин, махнула мне и, гибко согнувшись, скрылась за кромкой борта вслед за Борисом.

На экране локатора мерцали всё те же шесть искорок, правда, за время нашего погружения их снесло дальше от берега и чуть севернее. Я немного встревожился: учитывает ли Коча то, что растворенную в воде отраву значительно сносит течением? Правда у меня еще ни разу не было повода заподозрить австралийца в некомпетентности, когда речь шла о любых делах, за которые он брался со знанием и умением. Но все же ответственность в настоящий момент была значительно больше, чем при ловле рыбы с помощью той же отравы. Хотя может и нет, если рассудить здраво, ведь от улова в голодное время могла зависеть жизнь целого племени. Об этом я знал не понаслышке — мой отец однажды спас весь остров, наловив рыбы с риском для жизни. Да и вообще Кочу сложно было упрекнуть в беспечности и безответсвенности, так что я взял себя в руки и постарался унять внезапно навалившуюся тревогу.

Время шло минута за минутой, а никаких известий от Бориса и Кати не было. Это никак не способствовало моему успокоению. Я вдруг как-то особенно остро почувствовал, что мы втроем на настоящий момент единственные люди в океане. Единственные! И это при том, что три четверти нашей планеты покрыто именно океаном. И раньше я не раз поражался, какой пинок умудрилось отвесить себе человечество, выпустив из бутылки биотехнологического джина, но в тот момент эта мысль вспыхнула в голове особенно ярко. Закрыть для себя весь океан! Надо же до такого додуматься! И ради чего? Ради наживы? Ради победы в очередной войне? Замечательно. Прилетели бы сейчас на Землю какие-нибудь братья по разуму, так обратно не улетели бы — со смеху бы полопались.

Меня охватило смешанное чувство эйфории от необъятности пространства, в котором я оказался, и одиночества, вызванного необъятностью океана и малочисленностью нашей группы. Эти ощущения так мощно разгорелись во мне, что я не сразу заметил новую стаю торпед на экране локатора. А когда заметил, на спине под гидрокостюмом выступил холодный пот.

Стая была слишком большой для обычного патруля — целых пятнадцать тварей легкого веса, приближающихся именно к нам. В том, что они нас заметили, лично у меня не было ни малейших сомнений. Хотя бы потому, что приблизившись ко входу в бухту, они начали перестраиваться в характерный полукруг. Еще с того страшного дня на «Принцессе Регине» я знал, что этот подковообразный строй является атакующим маневром.

Честно говоря, я впал в легкий ступор. Не от страха, ведь я за свою жизнь много раз оказывался один на один со смертью, а от непонимания своей роли в сложившейся ситуации. Проще говоря, я понятия не имел, что мне делать. Обычно, когда я оказывался в сложной ситуации вместе с напарником, я старался как можно скорее предупредить его о грозящей опасности. Но в данном случае весь мой опыт ломанного гроша не стоил. Предупреждать об опасности есть смысл в том случае, если этой угрозе можно хоть что-нибудь противопоставить. Но у нас был не тот вариант. Ну, допустим, ринусь я сейчас к пробоине, начну колотить чем-нибудь тяжелым по обшивке, заставлю их бросить все и смотреть на экран локатора. И что это даст? Какую реальную пользу это могло принести? Никакой. Потому что ни у кого из нас не было оружия, которым можно было бы отбиться от торпед. Единственная преграда, способная их остановить — Кочина отрава. Но она от наших действий никак не зависела. Мало того, если бы Коча узнал о приближении торпед, это никак не повлияло бы на правильность совершаемых им действий, а если бы и повлияло, то лишь в худшую сторону.

Выходило, что наилучшим вариантом для меня было полное бездействие. Такого в моей жизни еще ни разу не случалось. Между тем два рога подковообразного торпедного строя вклинились в акваторию бухты, и я тут же заметил снижение скорости прорвавшихся тварей. Это говорило о том, что отрава сохранила свое действие. Но задние торпеды, заметив изменение в поведение передних, оперативно сбросили ход и, сформировав два рукава, резко изменили направление. Только четыре твари, две из правого рога и две из левого, оказались парализованными, а остальные взяли курс вдоль берега и не вошли в отравленную зону. Это была серьезная проблема, поскольку я не знал, что можно противопоставить подобной тактике. Однако и для торпед ситуация, скорее всего, оказалась неординарной. Не ощущая цели в радиусе надежного поражения, они не собирались взрываться, а приблизиться не могли, прекрасно видя гибель собратьев, пусть и непонятную для них. Если верить словам Кочи об отсутствии у торпед вооброжения и следующем из этого методе проб и ошибок, ситуация в таком нестабильном виде могла сохраниться неопределенно долго. Стандартной программы для нее у торпед, понятное дело, не было, а для принятия осмысленного решения у них попросту не хватало ума.