Правило крысолова - Нина Васина

– А вас как только Павел Андрееич увидел, сказал – она моя целиком. Я ее один раз в неделю сделаю счастливой на пять дней сразу! И выделил для обработки субботу.

– Субботу он выделил, потому что в пятницу крутил с Любочкой.

– Нет, не с Любочкой, а с этой, как ее!..

– С Любочкой, медиком из отдела фактурщиков!

– Почему не на семь дней! – закричала я, чтобы прекратить эту муку. – Почему на пять?

Обхохатываясь, мне объяснили, что на шестой день я должна уже была начать зреть, чтобы к седьмому дню желать своего возлюбленного до… Ну, до этого самого.

Я остужаю пламенеющие щеки холодными ладонями.

– Так что же вы теперь будете делать по субботам? – настаивает федерал за рулем.

– Я бы вас пригласил в пятницу поужинать, но вы не в моем вкусе, – сознается федерал рядом со мной. – Я грудастых люблю. И чтобы сзади тоже, вы понимаете?…

– Слушай, да она ничего не знает!

В маленьком зеркальце мне подмигивает веселый глаз, совершенно безумный от злоупотребления бабушкиной выпечкой.

– Ты скажи!

– Нет, ты скажи.

– Лучше ты.

– Я не могу, вдруг она заплачет, я ревущих женщин не терплю, так бы и пристукнул!

– Быстро говорите, что случилось! – закричала я.

– Ну, в общем, – начал федерал за рулем, – ваша мама, если вы в курсе, поехала на вашем автомобиле…

– И с вашим паспортом, и с билетом на ваше имя, который был куплен за два дня до этого! – горячо подхватил другой.

– Да, и с вашим паспортом, поехала в аэропорт. Ну вот, а за ней поехал один наш дежурный по слежке, то есть как раз была его смена до восьми утра. Еще поехал этот Ганс с сопровождающим из нашего отдела. А еще счастливчик, Павел Андреич, вот он поехал с лицом пока не установленным…

– По предварительной разработке, это была Хогефельд! – вступил федерал рядом со мной.

– Ну, допустим, Хогефельд. Уже в аэропорту, когда наш человек увидел, что за ним бегут четверо, достал оружие, и…

– Что с мамой? – всхлипнула я.

– С вашей мамой? Улетела она. Применила к Гансу какое-то психотропное оружие…

– Это потом наши медики определили, а у Ганса давление еще четыре часа скакало, зрачки расшились, и он… Он… – не сдержавшись, федерал рядом со мной захохотал с подвываниями, – такое вытворял с вашей машиной!.. Нет, мне рассказывали, я не поверил!

– Он находился в состоянии долго еще не проходящей эрекции, – осуждающе посмотрел в зеркало федерал за рулем.

– Что с мамой, черт бы вас побрал! – Я посмотрела на часы. Если учесть, что печенье они потребили не на пустой желудок, а сверху пяти-шести пирожных и большого количества чая, так… прибавим минут десять, получается, что приступ болтовни кончится через семь-десять минут.

– Ваша мама улетела в Германию по вашему паспорту, а вот Павел Андреич…

– Да. Павлу Андреевичу повезло меньше. Пристрелил его наш дежурный. Случайно. Не узнал. Говорит, он бежал, кричал ваше имя, а потом стал стрелять в дежурного, тот отстреливался.

– Кто его знает, как там все было, но пуля – его.

Ровно через четыре минуты и сорок шесть секунд – я отследила по секундомеру – после фразы о пуле радостное возбуждение и словоохотливость у работников Службы безопасности пошли на спад. За эти четыре минуты я узнала, что «Хирург почти вышел на деньги, но начальник отдела его подсек, он жук известный, своего не упустит», что «немец тоже не прост, и в отделе внешней разведки на него есть заведенное дело, и не задерживают его исключительно из азарта: начальство играет в тотализатор – кто первый найдет миллионы, которые спрятал террорист Грэмс». Что Кукушкина-Хогефельд и ее напарник прибыли к нам исключительно по заданию организации, чтобы, отыскав деньги, возродить почти уничтоженное движение и собрать его уцелевших членов, то есть по соображениям политическим, а немец – «настоящий ворюга и авантюрист». Что «Хирург мог запросто начать стрелять в аэропорту первым, он же думал, что это вы улетаете, решил, так сказать, что вы за деньгами в Германию рванули, и он с вами, обрубив концы»… Последние сорок шесть секунд они постепенно замолкали и с испугом прислушивались к себе, с трудом понимая, что такое с ними произошло. Да еще с обоими сразу.

Я не стала дожидаться, пока они начнут выяснять, у кого первого начался словесный понос. По их угрюмым, напряженным лицам я поняла, что меня вообще могут запросто пристрелить, чтобы никто не узнал о приступе внезапной болтливости у особо подготовленных агентов внешней разведки. Я задергалась, изображая рвотные конвульсии, и потребовала, чтобы меня высадили. Клятвенно обещала, что доеду до больницы еще раньше их, потому что троллейбусы из пробок кое-как еще выезжают, а мы застряли глобально. Сучила ногами и надувала щеки, как будто во рту у меня все содержимое желудка. Но тот, который сидел рядом, молча ухватил меня за руку и протянул полиэтиленовый пакет с застежкой, в который, вероятно, упаковывают обнаруженные на месте преступления улики.

Иду по длинному больничному коридору и прислушиваюсь к себе. Никаких эмоций. То ли я устала за последние дни от обилия невероятных приключений, то ли слишком рассержена на себя за любовь к Павлу, выполнявшему со мной по субботам задание отдела Службы безопасности. А я-то, дура, пирожки!..

– Вы уверены, что с вами не случится приступа рыданий в палате инспектора? Все-таки вы только что узнали о смерти любимого человека, – интересуется сопровождающий меня федерал с прилизанными волосами.

– Действительно, только что, из вашей болтовни в машине! – констатирую я мстительно. – Еще как случится! Вас что, психологической подготовке не обучают?

– Вы, Инга Викторовна, простите, что так получилось. Самое странное, что утром на инструктаже мне начальник приказал ни слова вам не говорить о смерти Хирурга…

– Ладно, не извиняйтесь.

– Сам не понимаю, что на меня нашло. Войдите в мое положение.

– Как это?

– Меня представили на повышение, а тут такой прокол. Если можно, изобразите удивление, когда вам скажут, что Хирург убит. Можете даже заплакать и покричать немного, тогда – пожалуйста.

И вот передо мной услужливо распахнута дверь больничной палаты номер шесть.

Вообще-то я подготовила небольшое представление, так, экспромтом, пока слушала извинительное бормотание федерала в коридоре. Но, увидев лицо Коли Ладушкина, совершенно искренне вскрикнула и бросилась к его кровати.

– Инспектор, что у вас с лицом? – Я подбежала, навалилась на край койки и осторожно потрогала пальцем странное сооружение у него на лице. Вместо носа – конструкция из металлических стержней, пластмассовых креплений и гипса-нашлепки.

Ладушкин испуганно отодвинулся, я устроилась поудобней.

– Ну как же, Инга Викторовна, – прогундосил инспектор, – вы же сами видели. В сарае. Меня ваша племянница ударила лбом в нос.

– Коля, а как нога? – Я схватила его через простыню за предполагаемое больное место над правой коленкой. Ладушкин взвыл.

– Пусть она слезет с моей постели, – потребовал он, глядя горящими глазами куда-то мне за спину.

– Садитесь, Инга Викторовна, – предложил незнакомый голос.

Я оглянулась. О! Да тут целый квартет из обаятельнейших молодых людей в строгих костюмчиках и с одинаковыми прическами.

– Коля, ты не представляешь! – сразу же начала я взахлеб, как только услужливо подвинутый стул коснулся моего зада. – Мне только что рассказали, как облапошились федералы! В тот день, когда мы с тобой тащились в Лакинск, моя мама поехала в аэропорт, чтобы слетать погулять в Германию. А за ней поехали гуськом, нет, ты только вслушайся, друг за другом – дежурный по слежке, – я загибаю пальцы, – немец Зебельхер с приставленным к нему соглядатаем и мой возлюбленный Павел Андреевич с террористкой Хогефельд! Подождите, не перебивайте, я Колю давно не видела, он же лежит тут и ничего не знает! – досадливо оборвала я одного из молодых людей, который осторожно попытался что-то мне сказать. – Так вот. В аэропорту с дежурным по слежке федералом случился нервный припадок, он стал стрелять в мою маму, в немца с приставкой и в Павла с Хогефельд. Отгадай с одного раза, кого он пристрелил? Правильно! – ору я в упоении. – Моего любовника, представляешь! Мне тут в машине два федерала такое рассказали! Оказывается, Павел специально занимался со мной сексом по субботам, у него было такое задание. Да не перебивайте же! Отойдите подальше, дайте поговорить. А четверо других из их отдела внешней разведки разобрали по дням недели мою тетю Ханну. Ничего себе работка на благо Родины, да?

Перевожу дух. Ладушкин смотрит застывшим, напряженным взглядом, словно пытается расшифровать, почему я все это ему кричу, такая веселая.

– Наши с тобой предположения оказались точными, – подвожу я итог. – Хогефельд с Лопесом пустили в страну, хотя они разыскиваются уже шесть лет Интерполом, потому что наши внешние разведчики решили, что так быстрее выйдут на след денег. Павел, обнаружив, что количество желающих обогатиться в его отделе достигло критической массы, решил помочь и другой стороне, чтобы дело пошло побыстрей.