Служба Радости - Павел Блинников

Меж тем Жюбо подошел к девочке вплотную. Манада стряхнула оцепенение и тоже приблизилась. Наконец она услышала, о чем они говорят.

— Ты знаешь, какая ждет тебя судьба после этого? — спрашивал Жюбо.

— Мне все равно, — льду в голосе девочки мог позавидовать айсберг, потопивший Титаник.

— Ты даже не в ад попадешь, ты станешь нитью!

— Ты сумасшедший.

— Я сумасшедший? Это не я собираюсь прыгать с поезда!

— Оставь это. Я все равно умру. Если ты меня удержишь сейчас, я повешусь в туалете. А даже если не умру сегодня, пройдет несколько десятков лет и старость заберет меня…

Только тут Манада поняла, что происходить. Чокнутая девка хочет покончить жизнь самоубийством. Но это же грех. ГРЕХ!!! Самый страшный, самый отвратительный! В писаниях Гоябы говориться: "Лучше убей свою мать, отца, братьев и сестер, но не обрывай собственную жизнь — ибо нет ничего хуже этого!". И Манада как никто, понимала всю весомость и верность этого утверждения. Вся неуверенность пропала, она распрямилась и твердо пошла к девочке с Жюбо. И пока тот, что-то пытался ей втолковать, Манада поступила по-своему. Выбивая весь лед равнодушия, она залепила незнакомке пощечину и схватила за волосы. Девочка взвизгнула, Манада толкнула ее, продолжая удерживать черные кудри. Девочка повисла над летящей внизу землей, запрокинув голову и истошно завопила:

— Отпусти!

— С удовольствием дура! — сказала Манада. — Еще одна такая просьба и полетишь вниз! Только попроси?

Жюбо опешил и посмотрел на подопечную почти с восхищением. Черноволосая покосилась на мелькающие деревья, раскинула руки и сказала:

— Пускай…

Но Манада наоборот рванула назад, чуть не слетев с крыши сама, и обрушила на глупую голову удар кулака. Девочка опала на крышу, Манада не успела поддержать ее, потому что по спине чуть не пробежали мурашки. Сзади, там, где стоял рогатый субъект, позабытый в пылу, что-то как будто треснуло, над лесом разнесся протяжный заунывный вой. Манада обернулась — рогатый пропал.

— Так тебе, повелитель дерьмового круга! — воскликнул Жюбо.

— Кто это был? — спросила Манада, наклоняясь к девочке.

— Аваддон.

— А кто он?

— Наместник Нэт-Ты.

— Ого!

— А еще демон смерти. Ты видела его лицо раньше.

— Нет.

— Я имел в виду, что ты должна была его видеть. Перед тем как приняла смерть, ты видела его лицо. Если бы ты присмотрелась внимательнее, то разглядела бы черты и сейчас.

— А точно! Я его помню! Как только меня переехало, я заметила странную фигуру в плаще и рогатом шлеме. Он был похож на (вырезано Архивариусом Силем для вашей же безопасности).

— Да. Действительно не очень приятное зрелище. А мне представилось удовольствие наблюдать его рожу вечность. Он стоял на балконе (вырезано цензурой) и смотрел, как мы плаваем в море говна!

— И ты его почувствовал? Поэтому пришел сюда?

— Да. Знаешь, я почуял запах нечистот. Понимаешь, почуял запах!

— Да, мы не чувствуем запахи…

— Но я его учуял! И сразу понял, это точно он.

— А он не мог забрать себя в ад? — Манада с трудом говорила — щеки развевались на ветру, лишившись подкладок.

— Нет. Демоны не могут появиться в Мире во плоти. Зато могут прислать Кер.

— И что теперь?

— Плевать. Он нас все равно не найдет, да и не станет искать. Правда эта птичка уплыла из его лап, но у него таких…

— Кстати о птичках. Что теперь с ней делать?

— Теперь уже неважно. Можно ее хоть с крыши сбросить. Самоубийство это одно, а смерть от нашей руки другое…

— Нет.

— Что нет? Давай, ты за руки я за ноги…

— Нет! Я хочу с ней поговорить.

Жюбо поднял брови, насколько позволяли булавки. Манада сказала это настолько непреклонно, что он растерялся.

— Ну хочешь, подожди пока она придет в себя…

— Давай отнесем ее в нашу комнату. Ей там места хватит.

— Зачем? — Жюбо действительно удивился. Это так не похоже на Манаду которую он знал…

— Затем! Давай, как ты там говорил: я за ноги, ты за руки.

Жюбо понял — спорить бессмысленно. С другой стороны, такое понятие как "лень", мертвецу незнакомо, ибо незнакомо понятие "усталость". Он кивнул и взял девочку за руки.

Самым сложным оказалось даже не спустить ее внутрь вагона, а спуститься самим. В результате Жюбо спрыгнул, в падении ухватившись за раму окна. Влез внутрь, Манада сверху столкнула бесчувственное тело. Мертвец поймал ее бережно, чтобы не повредить. Когда же он ловил Манаду, деликатности сильно поубавилось. Хватило поймать ее за руку при том, что конечность захрустела и чуть не оторвалась — даже швы затрещали. Но Манада, естественно, не придала этому значения. Когда Жюбо понес девочку в купе, навстречу им попался какой-то мужик в джинсовом костюме. Сквозь стекла очков, он посмотрел на мертвых подозрительно, Жюбо улыбнулся и сказал, что сестра перебрала лишнего в вагоне-ресторане. Знание о нем он почерпнул от проводницы — та посоветовала заглянуть в передвижную харчевню, когда они садились в поезд.

Но вот, наконец, Жюбо задвинул ползающую дверь купе, уложил девочку на место Манады. Та осмотрела черноволосую и сказала, вроде все в порядке.

— Когда человек собирается прыгать с вагона, у него точно не все в порядке, — сказал Жюбо, присаживаясь за столик.

— А кстати. Почему я не видела Аваддона, когда умирали ну… хотя бы те же стражники?

— А на крыше ты его сразу увидела? — Усмехнулся Жюбо.

— Нет.

— То-то же. Он приходил каждый раз, но на очень короткое время. Появится, мелькнет своей харей перед умирающим и исчезнет. А тут ситуация иная — он ждал.

— Чего?

— Того, что девочка сбросится. Самоубийцы для него лакомый кусочек.

— Почему?

— Потому что после смерти становятся нитями. А нити это (вырезано цензурой).

— Ясно…

Девочка на лежанке пошевелилась. Ресницы часто-часто заморгали, из груди выполз продолжительный стон. А потом резко выпрямилась и ухватилась за голову. Секунды четыре хватило ей, чтобы освоиться и голубые глаза потеряли интерес к необычным соседям. Те, в свою очередь, тоже рассматривали девушку в подробностях — до этого времени не находилось. Все-таки не девочка, а девушка — правда, очень миниатюрная. Черные волосы явно окрашены — не бывает такого цвета при голубых глазах, да еще он такой неестественный. В странной "полутолстовке", чуть выше груди сиял вырез, в форме капли и еще одна тату — маленькая фигурка: снизу до пояса парень, плавно переходящий в паука. Серебряная цепочка поблескивала и немного раскачивалась от тряски.

— Я же просила меня отпустить, — сказала она, глядя на болтающиеся щеки Манады.