Новый год плюс Бесконечность - Сергей Челяев

А может быть, уже и не ждут.

Голубь, не прилетевший вовремя, в королевской почтовой Службе чаще всего означает одно: ждать его не имеет смысла. У голубей в природе немало врагов, но самый могущественный — человек, ведомый злым умыслом. И, значит, Тирда уже считают погибшим, даже оплакать его некому. Ну, кроме, быть может, двух-трех голубок, которые прошлой весной поглядывали на него с благосклонной симпатией. И, выходит, письмо, которое он несет, не ждут тоже. То письмо, что, возможно, могло бы в корне поменять планы многих и многих людей, а значит, и почтовых голубей тоже.

И теперь, не дождавшись Тирда, все эти люди и принадлежащие им собаки, лошади и голуби тоже поступят совсем иначе, чем должно. И, возможно, себе на беду или даже погибель. Ведь в лесах уже третий год идет война, и, значит, Тирд воюет тоже, наравне со всеми этими людьми, лошадьми, собаками и голубями. И тоже может погибнуть, как все остальные. И опасных шансов для этого у него даже больше. Ведь он носит секретные записки и предписания, которыми совсем не прочь воспользоваться злой и коварный враг.

Но за три года верной и нелегкой службы Тирд впервые увидел своего противника так близко. Причем вполне конкретного врага, знающего о нем, Тирде, и ненавидящего его. Именно поэтому на него напал хабифальк; поэтому человек и собака пришли в лес. И что ему делать — жалкому, беспомощному голубю-неудачнику, — если избитые крылья и дальше откажутся повиноваться?

Но более всего Тирда, что забился сейчас в теплый пух укромного дупла, угнетала тяжелая и причинявшая почти физическую боль мысль, что люди, к которым он летел, возможно, и не подозревают о письме.

Оно, безусловно, должно быть очень важным, это письмо, раз Тирду даже не дали толком отдохнуть после возвращения из столицы. И вовсе не проследили, чтобы его корм и питье были отменного качества, как и полагается в службе перед дальним перелетом. Люди, посылавшие это письмо, очень спешили; и, значит, он был нужным, несказанно важным, этот кусочек бумаги или шелка, запечатанный в берестяной торбочке у него на лапке. Ах, если бы только Тирд мог знать, что там! В бересте с королевской печатью, от которой, и голубь не раз видел это сам, тревожно замирает сердце у самых великих и бесстрашных воинов, мудрых волшебников и капризных людских красавиц?

Но даже если бы он и знал — а Тирд чувствовал, что в этой торбочке есть письмо, как бы сумел он понять написанное, разобраться в нужности и срочности его? Чтобы уж тогда решать окончательно: ждать выздоровления или сломя голову лететь как можно скорее из этого дупла, от этой сосны, этого леса, этих нежданных и спасительных друзей. И сизой, голубки.

При мысли о голубке Тирд, однако, призадумался.

Он не видел ее с утра, но уже страстно желал услышать тихий свист перьев, нежное сияние синих и голубых цветов, мягкое воркование, мудрый и ласковый взгляд глубоких, чудесных глаз. И ловя себя на этих опасных мыслях, Тирд чувствовал себя очень неуютно, поскольку в сердце тут же оживала еще одна вредная и неправильная мысль. Мысль, что ему хочется остаться тут как можно дольше. Чтобы чаще видеть добрую Госпожу Леса, которая спасла его от неминуемой смерти и продолжает оберегать под сенью своего дерева, заботою своих слуг-воронов. И, как знать, может быть, даже и волшебством, застящим глаза врагам Тирда и отводящим их от одинокого, смертельно усталого голубя. Как знать, может, и Тирд оказался во власти этого невидимого волшебства, голубиной магии, которая у этих добродушных и миролюбивых птиц, как известно, полностью подвластна только женским особям?

Горестные размышления Тирда прервал хруст снега внизу, под его сосной. Осторожно выглянув из дупла, голубь сквозь сосновую хвою увидел, как человек уходит. Охотник шел следом за собакой.

Он казался задумчивым, судя по тому, как опрометчиво ставил ноги, слишком близко обходя глубокие сугробы, которые Тирд видел сверху благодаря особому чутью птицы, привыкшей летать высоко. Радость немедленно хлынула в птичье сердце горячей волной: враг уходил! Конечно, это ворон уводил собаку, а за ней и охотника. Как это удалось корвусу, Тирд понятия не имел. Но он вновь исполнился огромной благодарности к голубке, у которой такие умные и изобретательные слуги.

Путь к спасению был открыт. Вечером он попытается вылететь из дупла, а значит, ему нужны силы.

Тирд оглянулся в поисках корма. Еще с утра он обнаружил в дупле странную пахучую кашицу. Это была смесь полупережеванных семечек сосновых и еловых шишек, остро отдающая хвоей и пряным маслом. Тирд, на своем голубином веку немало полетавший над землей, слыхал, что такой пищей пичкают своих птенцов странные лесные птицы с причудливо загнутыми крючком носами, которые вскармливают потомство порою в самые трескучие морозы. И теперь такое же пропитание предложили ему. Неужели вороны?

Тирд отнесся к этому предположению с большим сомнением, едва лишь представил, как корвусы выщелачивают из шишек орешки и колют их для глупого голубя крепкими острыми клювами. А, может, это угощение как раз и принесли клесты? Уж коли сизая голубка — подлинная Госпожа этого Леса, ей могут служить самые разные птицы…

И он вновь задумался о том, каким же образом его, беспомощного, лишившегося сил и чувств, доставили сюда, на такую высоту. Ни голубка, ни тем более вороны не ответили на этот вопрос, который, помнится, он задал в числе первых.

Что ж, если каша в голове, попробуем уравновесить ее кашей в желудке, философски заключил Тирд. И принялся осторожно поклевывать загустевшую кашицу. Вкус был необычный. Тирд, честно говоря, привык к более пресной и зерновой пище. Но делать нечего, нужно набираться сил. И голубь усердно принялся за еду, поначалу — недовольно покачивая головой и раздраженно булькая. Но затем даже вошел во вкус, потому что еще в птенцовые времена твердо усвоил простую и мудрую истину: чем невкуснее пища, тем она может оказаться полезнее. Особенно когда ты болен.

Понемногу Тирд повеселел. Он уже чувствовал, как силы его прибывают, точно ручейки, питающие покуда еще слабый, но уже весело звенящий поток. Он вновь выглянул из дупла и оглядел окрестности, чтобы прикинуть площадку для ночных тренировок крыльям. О том, что с ним будет, если крылья его не вынесут, Тирд предпочитал пока не думать.

Слева от сосны стояла сплошная стена деревьев. Справа же светлела прогалина. Она была завалена снегом, и Тирд, не будучи совсем безрассудным, полагал, что в случае неудачи он сможет дотянуть до нее и переночевать в сугробе. А поутру повторить свои попытки вновь. Голубь оживился и весело поклевывал отдающую хвойной смолой кашу.