Риф яркости - Дэвид Брин

Это всего лишь мое воображение. Забудь об этом!

К несчастью, воображение уже снабдило ответом, который мог бы дать Один-в-своем-роде:

Ах, моя драгоценность. Разве ты не всегда говоришь так?

Дрожа не только от холода, Двер приготовился к долгому ожиданию, глядя на туннель в лесу бу: через хребет Риммер могут попытаться проскользнуть другие необычные предметы.

Какой-то шум вырвал Двера из сна, полного ощущения тщетности и паралича. Глаза дернулись от боли, когда он открыл их на холодном ветру. Он бессильно пытался сосредоточиться на том, что его разбудило. Но в голову приходила только нелепая мысль, что кто-то позвал его по имени.

Дельфин почти в зените, его бока из бело-голубых звезд словно ныряют меж молочными волнами.

Облака. И снег идет сильней.

Двер помигал, пытаясь вглядеться. Что-то там движется.

Он поднял руку, чтобы протереть глаза, но пальцы не сгибались. Когда они коснулись лица, то показались окаменевшими – признак шока, усиленного морозом.

Бон там. Что это?

Что– то действительно движется. Не другой робот, самодовольно летящий на силовых столбах, но спотыкающаяся двуногая фигура, торопливо идущая вверх по склону. Двер решил, что походка непрофессиональная. В таком темпе он устанет гораздо быстрей. И никакое дело не стоит риска в такую погоду.

Из всех Шести только хуны и люди способны передвигаться в такой снегопад, но никакой хун не стал бы так торопиться.

Эй, ты! Не ходи в лес бу. Там опасно!

Но Двер лишь захрипел, звук его голоса смог только разбудить Грязнолапого, который поднял голову.

Эй, глупец! Неужели не видишь наш след в траве и на снегу? Да он словно буйурское шоссе! Ты слеп?

Фигура прошла мимо и исчезла в туннеле между стволами бу, похожем на проход в кафедральном соборе. Двер осел, ненавидя себя за собственную слабость. Мне нужно было только крикнуть. И все. Всего лишь один крик.

Он остекленевшим взглядом смотрел, как снежные хлопья падают на примятую траву, медленно стирая след, ведущий к убежищу в скалах. Что ж, ты ведь сам хотел спрятаться, разве не так?

Может быть, их четверых так никогда и не найдут. Дверу не хватало сил, чтобы почувствовать иронию. Такой охотник. Такой великий охотник…

Незнакомец

Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому невероятному путешествию в деревянном корабле, который плывет по скалистым каньонам, проносится мимо высоких каменных стен, создавая впечатление невероятной скорости. Но каким-то странным образом он знает, что привык лететь с большей, гораздо большей скоростью… хотя сейчас ему трудно об этом вспоминать.

Затем пассажиры этого корабля – смесь поразительных типов.

Вначале несколько из них приводили его в ужас – особенно хлюпающее существо, похожее на груду флегматичных пончиков, нагроможденных друг на друга и испускающих сложные зловонные запахи, от которых скребло в носу и горле. Один вид этого гофрированного конуса вызывал ощущение слепого ужаса, пока он не понял, что есть нечто совершенно особенное в этом джоф…

Мозг отказывается вспоминать это слово, это название, хотя он пытается его извлечь.

Слова не хотят приходить легко. Большую часть времени они вообще не приходят.

Хуже того, он не может говорить, не может формулировать мысли или понимать то, что говорят другие, адресуя ему звуки. Даже имена, простейшие ярлычки, не даются ему, ускользают, как извивающиеся твари, слишком рассерженные или изменчивые, чтобы перенести его прикосновение…

Не важно.

Он решает ждать, поскольку другого выхода нет. Он даже умудряется сдержать отвращение, когда его касается коническое существо, поскольку, кажется, существо стремится его исцелить и боль всегда немного отступает после прикосновения его щупалец к голове.

Со временем эти прикосновения становятся странно приятными.

Во всяком случае, она всегда рядом, мягко разговаривает с ним, нацеливает своей улыбкой его ограниченное туннельное зрение, дает основания для робкого оптимизма.

Он мало что помнит о своем прошлом, но смутно вспоминает свой прежний образ жизни – не философию его, а скорее отношение…

Если вселенная старается уничтожить вас, лучше всего сопротивляться ей с надеждой.

IX . КНИГА МОРЯ

Забвение, способное принести благословение и избавление, не может быть случайным.

Аспекты забвения должны приходить в нужной последовательности.

Вначале отчужденность от необходимости овладевать материальным миром. Или формировать другие живые существа по твоим потребностям.

Твоя цель – быть сформированным. Вначале природой, а потом руками и сознанием, более мудрым, чем твое.

Рассказ Олвина

И вот мы на вершине горы Гуэнн, в разреженном сухом воздухе, окруженные жарой, пылью и серными запахами их кузницы Уриэль. И о чем же хочет поговорить с нами Гибц, алхимик?

Треки учат, что все мы попадем в разные виды ада.

Но подожди, Олвин. Рассказывай так, как поступил бы старинный земной повествователь. Опиши вначале сцену действия, потом само действие.

Гибц составляет свои рецепты для металла и стекла в мрачной мастерской, так непохожей на безупречно чистый и сверкающий зал Уриэль с вращающимися дисками. На покрытых пятнами деревянных полках груды минеральных порошков, в глиняных кувшинах плещутся ядовитые жидкости. Из узкого окна открывается вид на север, склон уходит вниз до самого пятна болезненно резких цветов, которое может быть только Спектральным Потоком. А это означает, что помещение настолько высоко, насколько можно подняться, не попав в мерцающую кальдеру горы Гуэнн.

Под окном над грудой хорошо устоявшейся кухонной мульчи жужжат мухи. Надеюсь, мы не прервали обед Гибца. Мы вчетвером: Гек, Клешня, Ур-ронн и я – пришли в алхимическую лабораторию по приказу Уриэль, великого кузнеца, правителя крепости индустрии, сидящей на дрожащем колене Джиджо. Вначале я решил, что она отослала нас, просто чтобы избавиться от надоедливой молодежи, пока она обсуждает с мудрецом-человеком, как усовершенствовать свои любимые передачи, рычаги и вращающиеся стеклянные диски. Главный помощник Урдоннел неодобрительно ворчала, ведя нас по длинной рампе туда, где помещается лаборатория для смешения. Только наша приятельница Ур-ронн казалась оживленной, почти ликующей. Мы с Гек обменивались взглядами, не понимая, в чем причина этого веселья.