Зарисовки.Сборник - Урфин Джюс

– А я хотел тебя на ужин позвать, и потом еще мысль есть – улыбаюсь я Максу.

– Так накормили уже, обогрели. И вообще, Макс, где твои хорошие манеры? Познакомь нас, – парень, перетекая из позы в позу, направляется ко мне.

– Павел, это Милош. Мой старый друг. Милош, это, соответственно, Павел, – напирая на слово «старый», бурчит Макс, подозрительно оглядывая нас.

– Слушай, а какой типаж! Гладиатор! Арес! Ты его уже рисовал? – Милош (это ж надо так соответствовать своему имени – Мииилошшш, милая змеючка), абсолютно не стесняясь, ощупывает мой бицепс.

– Молодой человек, – добавляю в голос командирские нотки и стряхиваю его руку уже с бедра, – не стоит проверять мои нервы на прочность.

Милоша мой выговор явно не смущает. Он разворачивается к насторожившемуся Максу:

– И вот на этого… – оскорбительная пауза, – ты меня променял?

А я рад. Я готов орать от восторга! «Променял». Чувствую себя всемогущим.

– Мальчик напрашивается? Мальчик – идейный саб? Макс, а он тебе очень дорог? А то я могу избавить нас от его присутствия, – посмеиваясь, скручиваю «мальчика» и, как жертвенную козу, тащу к приоткрытому окну.

– Паша!.. Милош!.. – мечется Макс.

Опускаю присмиревшего Милоша на подоконник. Смотрю в глаза:

Макс

Я дергаюсь в желании спасти Пашу от Милоша, а потом как будто спотыкаюсь. Может, не надо спасать? Может, пусть привыкает? Или сам справится? Обучение боем, так сказать. Ой, кажется, надо наоборот… Паша, завязав Милоша в узелок, тащит его к подоконнику и предлагает мир. Ох, Павел…

– Мира просишь? – расцветает Милош улыбкой. – А контрибуцию потянешь?

Паша хмурится и посильнее встряхивает Милоша, видимо, пытаясь замкнуть мозги и включить систему, отвечающую за самосохранение. О чем они молча, глаза в глаза, договариваются, не знаю, но Милош, раскинув руки, предлагает:

– Ну, давай. Что ты замер?

– Хватит играть, Мил, – не выдерживаю я. – Паш, нефиг его на руках носить.

Милош моментально стекает с Павла и лениво дефилирует ко мне.

– Волнуешься? – хищно прищурившись, интересуется он. Нет, это не забота, это набирающий обороты конфликт, который заискрил между нами.

– Мил, – переплетя нервно пальцы, прошу я его человеческую составляющую. – Ослабь хватку, задушишь же…

Мил, дрогнув, отступает. Молча облачается в свое пальто из черного кашемира и показушным жестом поднимает воротник. Глядя на Павла, заявляет:

– Домой сегодня не приду. Осторожно, «цербер», не расплескай кипящее масло.

После ухода Милоша в кабинете воцаряется глубокая тревожная тишина.

– Паяц, – расслабляется наконец-то Паша.

– Это да, – соглашаюсь я. – Надо привыкнуть и подождать, когда ты ему надоешь как зритель. Стихию вообще лучше пережидать в укрытии.

– И не справлять нужду против ветра…

Я фыркаю от уместности определения.

– Макс, а какие у тебя планы на вечер? Ты к «Сплинам» как? У меня билеты есть на сегодня.

Я, забыв о только что имевших место показательных выступлениях, резко подлетаю к Павлу:

Пробившись сквозь столпотворение на входе, мы наконец падаем на свои места. От предвкушения выламывая пальцы и закусывая губы, я заряжаюсь лихорадочным предконцертным состоянием. Какое-то время раздражаюсь на провалы звукрежа, на подтягивание опоздавших, на рой мелких колких мыслишек. Оглядываюсь на моего спутника – он сидит, сгруппировавшись, как для прыжка, взгляд тот самый, «прицельный», и только одной ногой чуть слышно отбивает такт.

Но стоит зазвучать первым аккордам моей любимой песни, как рушится та стена, что держала меня на расстоянии от музыки. И дальше, падая в бездну питерского сплина, я пропитываюсь и вибрирую. Кажется, и нет никого вокруг. Есть немного мурлыкающий голос Васильева, спокойно, без пафоса и надрыва перебирающий твою жизнь. Будто пересматриваешь фотографии, вспоминая что-то забытое, что-то личное, вытаскивая что-то затертое временем, и это вновь наливается силой и смыслом, сдувая пыль рутины, оголяя узловые моменты твоей дороги.

После, шагая под прозекторским светом уличных фонарей, я ежусь от ощущения полной обнаженности. Странно это… Идти с беззащитно оголенной душой и понимать, что твой спутник чувствует тебя. Не прерывает правильное молчание своими эмоциями, не втягивает тебя в обсуждение. Дает тебе время вернуться.

– Нужен коньяк, – резюмирую я свое состояние. – У меня есть, и я тебя приглашаю.

Раскуривая сигарету, сидя на подоконнике, и баюкая в ладони тяжелый бокал, я сдаюсь.

– Прости, не подходит «Сплин» для романтического вечера. Мне сейчас хочется погрустить о несовершенстве вселенной, надраться от безысходности в лоскуты и прыгнуть из окна для полноты картины. Паш, а можно просто поспать с тобой рядом?

Позже, устроившись под теплым боком Павла и почти уснув, я слышу вопрос, который подспудно жду весь вечер:

– Макс, кто такой Милош?

Милош. Пружинка во мне срабатывает, выкинув из Пашиных рук. Я эмигрирую на край кровати, обнимаю колени и утыкаюсь в них лбом. Рассказать? Горло сжимается в тяжелом выдохе… Рассказать о том, как я, безголовый, влюбленный и наивный, влетел в карусель богемной веселой жизни, крутившейся вокруг Милоша? Как я, отчаянно желая его внимания, пытался сверкнуть и, не справившись с кутерьмой веселой и грязно-острой жизни, закрутился между шестеренок этого обманчиво простого механизма? Как эти шестеренки, разрывая мой одурманенный кокаином мозг, наматывали меня на свои зубцы и я, потеряв чувство реальности, выпадал ненужным осадком на самое дно? Рассказать, как Милош, по неизвестной мне причине, вдруг вырвал меня из всего этого и железной рукой, почти придушив, держал рядом на строгом ошейнике, пока последняя белая дурь не вышла из моей жизни? Как я, вскинувшись в ложной гордости, пытался грызть и кусать удерживающую меня руку? Как долго я взрослел? Неееет!

– Это левел для продвинутых пользователей, – в защитной реакции ощетиниваюсь я на вопрос, – а мы с тобой на стадии «обучалки». Кто знает, может, тебе и не понравится этот квест.

Павел

Можно сказать, мы со «змеючкой» поняли друг друга. И даже кое-что друг другу пообещали. Но сейчас главное – Макс. Потерявшийся между нами, вымотанный и сползающий в «ничего не хочу-не могу-не буду».

Я зову его на концерт, и он оживает, расцветает улыбкой и эмоциями. А я хочу не благодарности, я хочу иметь право заботиться о нем каждый день, каждый час. Я чувствую, что весь, со всеми моими потрохами и тараканами, принадлежу этому пацану. Вот так: теперь мое предназначение в жизни – быть для него.