Голос и воск. Звучащая художественная речь в России в 1900–1930-е годы. Поэзия, звукозапись, перформанс - Валерий Золотухин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Память о голосе
На протяжении многих лет, прошедших с закрытия КИХРа, Бернштейн безуспешно пытался вернуть себе доступ к собранию звукозаписей, постепенно разрушавшихся от ненадлежащего хранения в подвалах ленинградских организаций – преемников ГИИИ. Однако спасти коллекцию удалось одному из самых деятельных членов «Бригады Маяковского», литературоведу и пионеру устной истории в СССР Виктору Дувакину487. В 1938 году валики были перевезены им из Ленинграда в Москву, а уже в 1940 году, по инициативе журналиста Макса Поляновского и при поддержке директора фабрики звукозаписи Виктора Лукачера488, начались эксперименты по перезаписи голоса Маяковского (а также Льва Толстого) на тонфильм и пластинки. За годы, прошедшие с момента отчуждения коллекции, фоновалики с чтением Маяковского сильно пострадали, и потребовались усилия по реставрации записей, в ходе которой приходилось обращаться к слушателям поэта, включая и Бернштейна. В статье «Клад голосов» Б. Медведев писал:
Сделаны первые попытки восстановить голос Маяковского. Литературный музей имеет четыре валика с записями великого поэта. В 1930 году была произведена не совсем удачная попытка переписать голос поэта с этих валиков на патефонные пластинки. Несколько таких уникальных пластинок, кстати с церковным пением на обороте (не было другого материала!), сохранились по сей день.
Вчера в Литературном музее собрались виднейшие специалисты звукозаписи. Обсуждался вопрос восстановления голоса Маяковского. Присутствовавший профессор Бернштейн сделал много ценных указаний и рассказал, каким образом им производилась запись 20 лет назад. <…>
Казалось, что Маяковский действительно вновь пришел к нам, «как живой с живыми говоря», и вновь своим непревзойденным басом требует:
– Слушайте,
Товарищи потомки!
У Бернштейна спрашивали:
– Сергей Игнатьевич, тембр – его?
И Сергей Игнатьевич, много раз слышавший Маяковского, помогает найти тембр его голоса489.
Интересно, что звукоинженеры фабрики звукозаписи Всесоюзного радиокомитета сознательно не воспользовались имевшимися указаниями в приложенных к восковым валикам формулярах по поводу скорости, на которой осуществлялась оригинальная запись490. Попытки зафиксировать тембр в ходе реставрации записей опираясь исключительно на память, в результате чего воспоминания о голосе (и манере чтения поэта) определяли звучание реставрированного фонодокумента, включались в его формирование. Обращаясь к типологии А. Ассман, этот тип воспоминаний можно было бы отнести к социальной памяти. Более того, это были воспоминания не одного, а разных людей: после реставрационной работы в 1940 году состоялось еще одно прослушивание результатов. На этот раз среди слушателей были родственники Маяковского и его друзья, включая Николая Асеева491. Прослушивание проходило ночью (из‐за мешающих в дневное время звуков с улицы) на фабрике звукозаписи Всесоюзного радиокомитета. В сохранившихся свидетельствах492 не уточняется, участвовали ли слушатели в корректировке, выбирали между разными вариантами перезаписи или же исключительно делились своими впечатлениями – однако несомненно, что целью их приглашения было засвидетельствовать подлинность восстановленного голоса поэта, опираясь на индивидуальную и социальную память493. Это свидетельство было надежно запротоколировано:
Иногда пропадали отдельные слова, иногда голос казался невнятным. Но это был живой голос Маяковского с его великолепными переходами от пафоса к иронии, с его убедительной простотой и покоряющей искренностью. – Это чудо… – громко сказал Николай Николаевич Асеев (поэт и друг В. Маяковского. — В. З.), —
сообщалось в заметке «Правды», вышедшей на следующий день после ночного сеанса коллективного прослушивания494.
Когда мы слушаем записи Маяковского сегодня, мы слышим именно эти фонограммы, полученные в результате перезаписи и нескольких слушательских «экспертиз» 1940 года, более не имея возможности сравнить их с исходным материалом: фоновалики (то есть оригиналы, с которых был снят звук) пропали в годы войны495.
Если говорить о реставрационных практиках литературных звукозаписей в Советском Союзе во второй половине ХX века, то имя Льва Шилова должно быть названо в первую очередь. Именно его работа в значительной степени определила то, как звучали (и продолжают звучать сегодня) литературные записи поэтов и писателей первой половины ХX века. Шилов был автором исследований по истории литературных звукозаписей496, поэзии (в том числе ее бытования в виде звукозаписей, см. главы о Владимире Высоцком, Булате Окуджаве и др. в книге «Голоса, зазвучавшие вновь: Записки звукоархивиста»). На протяжении десятилетий он не только записывал современных поэтов, но и работал начиная с 1960‐х годов вместе с реставраторами с фоноваликами из коллекции С. Бернштейна, а также выступал как их публикатор и комментатор. Именно Льву Шилову мы обязаны большим количеством впервые опубликованных литературных звукозаписей – А. Блока, О. Мандельштама, Н. Гумилева, А. Крученых и многих других. Эти записи выходили на пластинках начиная с 1960‐х годов, позже на компакт-дисках и кассетах. Они продолжают звучать и переиздаваться сегодня. Среди многих изданий, подготовленных Львом Шиловым, особо широкую известность приобрела пластинка «Голоса, зазвучавшие вновь», выпущенная «Мелодией» в 1978 году и с тех пор многократно переизданная на разных носителях.
Работа по реставрации записей Александра Блока началась по инициативе Л. Шилова в середине 1960‐х годов. До 1960‐х годов из 6 валиков, записанных в 1920 году Бернштейном, сохранилось всего 4. Именно с ними работал Шилов, в те годы сотрудник Фонетического кабинета Союза писателей СССР, вместе с сотрудниками Всесоюзного радио и реставрационной аппаратной студии Всесоюзной студии грамзаписи, пытаясь улучшить качество перенесенного с валиков на пленку звука. Свои впечатления от первых прослушиваний фоноваликов блоковского чтения он описывал словами: «…даже не голос, а лишь отзвук этого голоса…»497. Низкое качество блоковских записей было вызвано не только неудовлетворительными условиями хранения, но и их частыми прослушиваниями в 1920‐е годы, что привело к сильному износу восковых цилиндров. В октябре 1966 года Шилов получил первую магнитную копию фонограммы одного из блоковских валиков, пригодную для дальнейшей реставрации (это было стихотворение «В ресторане»498). За нею последовали другие стихотворения.
Метод сверки разных вариантов реставрированной записи со слушателями, чья память хранила впечатления о чтении поэта, был перенят Шиловым у его предшественников. Результаты реставрации блоковских фоноваликов он демонстрировал разным современникам поэта, помнившим его авторское чтение и голос в быту:
После того как запись переведена на магнитную ленту,
