Стены молчания - Филип Джолович

— Да, но где документы, где доказательства?

— Ну уж точно не в информационном зале. Весь архив, должно быть, хранят в очень строгих условиях. Может быть, в «Кетан Секьюритиз», может, в «Аскари и Ко». Кто его знает? Может, где-то в «Джефферсон Траст».

Кэрол печально покачала головой:

— По-моему, тебе не позволят работать над этой сделкой так долго, чтобы ты мог все выяснить.

Наконец-то я понял: причина, по которой я не мог бросить это дело, заключалась в том, что из-за него умер мой отец. Я дал себе что-то вроде обета. Теперь это было моим делом. Еще пять лет назад оно должно было стать моим делом, но появилась лесная нимфа. Узнав о преступлении отца, я разозлился на него и не захотел даже выслушать его мольбы о помощи. Но теперь «Гакстейбл» фигурировала в моей сделке, и я смог выяснить то, чего не удалось отцу.

Было еще что-то. Но что именно? События последних двух недель были связаны с тем, что произошло пять лет назад, хотя точки соприкосновения были практически невидимыми.

— А что с «Клэй и Вестминстер»? — спросила Кэрол. — Ты собираешься поговорить с Чарльзом Мэндипом?

— Его нет на рабочем месте. — Я посмотрел на часы. Было два часа ночи. — Тебе надо ехать в аэропорт через два-три часа, — сказал я. У Кэрол опустились плечи. — Ты собираешься повиноваться приказам?

У нее из глаз полились слезы.

— У меня нет выбора.

Я вытер ее лицо халатом и кивнул.

Кэрол трясло.

— Что подумают мои родители? Боже, почему они должны проснуться и прочитать газету, в которой я представлена как… — Она не могла найти слов и зарыдала.

Я крепко обнял ее:

— Они хорошие люди. Они поймут тебя.

— Почему я вообще взглянула на этого мужчину? Ведь с самого начала должны были быть только ты и я. Почему вы, британцы, такие сдержанные? Почему ты никогда не заигрывал со мной? Все могло бы быть так просто.

— Если бы только, — шептал я, — если бы только.

— Видишь ли, Джей Джей был источником энергии, — сказала Кэрол. — Мозговой центр, физическая энергия. Он сверкал. Казалось, он великолепно владел собой и умел управлять своей силой. Я знаю, что это прозвучит глупо, я помню о том, что он сделал на шоссе Рузвельта, но он был осторожным и добрым. Джей Джей умел контролировать себя, он направлял свою энергию на благие дела: школы, больницы, ну и остальное.

Я не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Почему ты оставила его?

— Я уже говорила тебе, он пугал меня. Я увидела, что у него появились проблемы с самообладанием. Понимаешь, словно он был ядерным реактором, а графитовые стержни вставлял кто-то другой. Он сам себя боялся. Когда мы разошлись в первый раз, это он сам ушел от меня. Было больно, но Джей Джей сказал мне, что я должна спастись от него. Однако спустя некоторое время он вернулся ко мне. — Кэрол глубоко вздохнула. — Он говорил, что я ему нужна, что я единственная, кто действительно много значит для него. Никто не говорил мне таких слов. По-моему, Джей Джей знал об этом.

— Что же пошло не так?

— Наркотики, настроения. Знаешь, что еще было странным? Он мог купить лес в Чили, но не мог купить мне стакан лимонада. Он много говорил о детях, о Миранде. Он боялся, что их отнимут у него. Он изменял жене направо и налево, но его пугал даже не развод, а что-то другое. Кто-то другой. На похоронах был его брат. Джей Джей говорил мне о нем. Казалось, он думал, что меня тоже отнимут у него. Джей Джей сказал, что погибнет без меня. Мне это не понравилось, Фин, не нравилось быть чьей-то подпоркой. Это было тяжело. Я хотела сделать Джей Джея счастливым. Я еще хотела любить и быть любимой без каких-либо преград. Но любовь Джей Джея убивала меня.

Кэрол встала, налила себе еще один стакан воды и выпила его одним залпом. Потом она снова села на кровать.

— Конечно, теперь мы знаем, что он был «призраком», «тенью» во многих отношениях, — сказала она. — Никакой степени Гарварда, — она запрокинула голову назад и встряхнула волосами. — Но степени из Гарварда не делают людей настоящими или ненастоящими. Не так ли?

— Он также не был работником «Джефферсон Траст».

Кэрол прикоснулась к моим губам.

— Так, значит, ты и это выяснил? Я помню, сколько мы бились с его визиткой. Я даже ругалась с ним из-за этого.

— Это может повлиять на доверие клиентов к «Джефферсон Траст», — сказал я.

— Да пошло это доверие к черту, — сказала Кэрол и поцеловала меня. Я почувствовал, как ее язык проник мне в рот.

Я ответил на ее поцелуй.

Кэрол нежно посмотрела на меня:

— Знаешь, я думала о тебе целый день, даже до всего того, что произошло с «Америка Дейли». Я планировала, что мы будем делать вечером. — Она повалила меня на кровать. Мы лежали, повернувшись друг к другу лицом, и ласкали друг друга. — Я думала об этом, — Кэрол прижалась губами к моим губам, — и об этом, — она развязала пояс моего халата и провела руками по моему телу. — Я так сильно хочу тебя. Я хочу тебя, как это было…

Я начал стягивать с нее шорты, ласкать ее, гладить все ее тело. Мои руки действовали сами по себе, мне не нужно было отдавать им команды. Это был мой побег из мира, полного обвинений и угрызений совести, побег от всех воспоминаний.

Но это был обман. Мысли о том, что произошло всего пару часов назад, не давали мне покоя. Голоса, запахи, вид борделя — все это преследовало меня, как нежеланный свидетель Иеговы. У меня в голове звучали голоса, рассуждающие о физическом и моральном разрушении, о том, что символ порочности был вручен мне, и я держал его в своих руках, что бы там ни произошло. Кто-то твердил, что я не должен был ходить к Бабе Маме. Стоп. Радж был не виноват. Я мог сказать «нет» и настоять на своем отказе. Но несмотря на все мое праведное отвращение, я испытывал трепет.

Кэрол начала всматриваться в мое лицо, она была смущена.

— Что-то не так? — Она пыталась понять, в чем было дело, пыталась найти ключ к решению конфликта между моим разумом и телом. Но этот конфликт только усугублялся, и я не мог ничего рассказать о его причинах.

Я нежно оттолкнул Кэрол от себя:

— Я не могу. Я…

Она пристально посмотрела на меня и начала медленно отодвигаться от меня. В ее глазах было столько печали, что мое сердце было готово разорваться. Казалось, давление этой печали могло сокрушить ее.

Я попытался обнять Кэрол, но она отскочила от меня.

Не сказав больше ни слова, она выбежала из моего номера.

— Кэрол! — закричал я. Но остался сидеть на кровати, не в силах пошевелиться.

Я схватил подушку и швырнул ее в стену. Затем я схватил пустой стакан, из которого Кэрол пила, и запустил его в дверь ванной.

Я посмотрел на телефон. Разбить или позвонить?

Набрав номер Кэрол, я услышал голос автоответчика. Я прокричал ее имя и подождал.

— Ради Бога, умоляю, сними трубку, — я был в отчаянии. Я повесил трубку, а затем снова набрал номер. Опять автоответчик, опять прокричал ее имя, та же мольба. Та же тишина.

Я завязал пояс халата и выбежал из номера, спустился на этаж ниже. Я стал барабанить в ее дверь, затем прислушался.

Я слышал ее всхлипывания.

Я стал снова барабанить по двери, кричать. Но Кэрол так и не открыла дверь. Какой-то мужчина выглянул из своего номера дальше по коридору.

Я вернулся в свою комнату и лег на кровать. Одну руку я положил на телефон на тот случай, если он зазвонит. Я пытался ни о чем не думать, ничего не вспоминать, не анализировать. Но даже закрывая глаза, я видел отца. Открывая их, я видел только режущую белизну единственной подушки на кровати. Открыть, закрыть, открыть, закрыть. Вдох. Клочки. Еще вдох. Астма. Где мой ингалятор. Черт, черт.

У меня же нет астмы. Она у Чарльза Мэндипа. Еще вдох. На этот раз спокойнее. Открыть, закрыть глаза. Нет, лучше пусть они будут закрыты. Просто дышать. Не спать. Держаться подальше от Дакхмасов. Не впускать этих вороватых грифов.

Я заснул, и мне снились грифы, лениво вышагивающие по полу Дакхмаса в поисках кусков мяса.

Очнулся я, сидя в кровати. У меня в руке был стакан, во рту — вода. Я пытался избавиться от кошмара.

Спустя некоторое время я посмотрел на часы.

Снова позвонил в номер Кэрол. Автоответчик.

Я позвонил портье.

— Она только что уехала, — сказали мне.

34

Спустя некоторое время я позвонил портье. Я спросил, есть ли у них уже «Америка Дейли». Мне ответили, что газеты привозят в семь утра.

Я принял душ, смыв с себя грязь борделя Бабы Мамы, и заказал кофе в номер.

Зазвонил телефон.

Только бы не журналисты.

— Ты один? — это был Мэндип. — Никого не привел с собой из борделя, чтобы не было скучно?

Откуда он знал?

— Я…

— Не объясняй. Никто не услышит тебя, ты не у дел, и ты сам загнал себя в угол, мой друг.

— Зачем же ты тогда звонишь? — Я хотел повесить трубку. Но Мэндип был прав насчет того, что я был не у дел.