Лесная колдунья - Галина Гордиенко

Нет-нет, она ни на шаг от него не отойдет! Она не оставит раненого до приезда врачей! О-о, если этот подонок, этот бандюга придет в себя…

Кирилл потерял сознание и не видел, как Василиса безжалостно стукнула Рустама по затылку подобранной деревяшкой, едва тот застонал. И не слышал, как приехали почти одновременно милиция и скорая помощь.

Глава 11

Подслушанный разговор

Тетя Катя неделю не отходила от Василисы. Едва возвращалась с работы, тут же обнимала ее, да так сильно, словно хотела задушить. И жадно ощупывала, и осматривала, будто Василисе опасность угрожала только что и не прошло несколько дней.

Тетя Катя купила навесной кармашек для сотового и сама прикрепила его к ременной петельке бриджей Василисы. Она категорически запретила дома даже прикасаться к этому карману и вынимать телефон, чтобы Василиса не забыла его, выходя из дому. А здесь пусть пользуется стационарным, городским.

И днем тетя Катя звонила Василисе почти каждый час, будто маньяки по Питеру стаями бродили, и каждая такая стая охотилась именно за любимой племянницей, старшей дочерью рано умершей сестры.

Василису в дрожь бросало, когда она вспоминала состояние тетки в тот страшный день. Да и бедный дядя Женя…

Домой девушку доставили на милицейской машине, сняв первые показания и показав врачу. Молоденький сержант проводил Василису до самых дверей квартиры и сдал с рук на руки обезумевшей от тревоги тетке. Василиса позвонила ей уже из милиции, коротко сообщив, что ничего страшного не случилось — жива и здорова, скоро вернется.

Тетя Катя едва сознание не потеряла, увидев в дверях измученную, бледную, как привидение, племянницу, всю в крови и царапинах — сирень, чтоб ее!

Она не слышала заверений растерянного сержанта, что с девочкой все в порядке, она невредима, на ней просто чужая кровь, своей ни капли…

Тетя Катя будто безумная ощупывала Василису, проверяя на целостность каждую косточку. По ее щекам безостановочно катились слезы, и она шептала, не слыша себя, как заведенная: «О господи… о господи… о господи…»

А белый, словно простыня, дядя Женя стоял рядом и автоматически гладил Василису по голове, забыв, что племяннице не пять лет, а скоро все восемнадцать.

Лера с Гришей выскочили на лестничную площадку и застыли, схватившись за руки, как в далеком детстве. Оба чувствовали себя виноватыми — они не напомнили Василисе про сотовый.

Семья Колядиных пришла в себя, только когда на площадку выглянула старая соседка и холодно поинтересовалась, что случилось. Мол, ее разбудили в час ночи, и этому должно быть объяснение, вернее, очень уважительная причина. Шум на лестничной площадке после одиннадцати вечера…

Нападение маньяка величественная старуха сочла достаточно солидным извинением. Правда, тут же добавила, что в ее время приличные девушки к девяти вечера уже находились под родительским крылышком, не провоцируя в безлюдных парках маньяков, ведь, по сути, это несчастные больные люди, достойные сочувствия.

После странного заявления соседки ошеломленную шумной встречей Василису затащили в квартиру, как и растерянного сержанта, впрочем. К нему пристали с расспросами Лера с Гришей, интересуясь подробностями схватки и случайным защитником Василисы.

Лера ахала и едва не плакала, расспрашивая о тяжести ранений отважного юноши. Гриша с горящими глазами выспрашивал о самом бое.

Сержант, понизив голос, сообщил, что спасенная девушка явно родилась в рубашке. Негодяй Бекмуратов запросто прирезал бы ее, да случайно нарвался на каратиста более сильного.

Мол, жаль, во время боя парнишку отвлекала ваша сестрица — сама рыдала, рассказывая, — может, сейчас парень и не лежал бы в реанимации. Хорошо, если бедняга выкарабкается, врачи сказали — задето легкое, ладно — не сердце, сумел чуть отклониться. Еще и море крови потерял, как на ногах держался, непонятно…

Лера взволнованно потребовала назвать номер больницы, куда попал раненый, они обязательно его навестят, они так ему благодарны, так благодарны…

Гриша взял блокнот и спросил фамилию героя, нужно же знать, кому Василиса обязана жизнью.

Сержант не счел нужным скрывать, и Гриша повторил, записывая:

— Кирилл Рокотов…

Никто из Колядиных не заметил, как бессильно упал в кресло Евгений Наумович, услышав слова сержанта. Как схватился за грудь, болезненно морщась и массируя ее: впервые в жизни у него заболело сердце.

Кирилл потихоньку выкарабкивался. Вчера его перевели из реанимации в обычную палату. Правда, в платную и одноместную, Екатерина Васильевна сама оплатила ее, впервые не интересуясь заранее мнением мужа.

Мальчик спас ее племянницу!

Он заслуживал большего, чем элементарные бытовые удобства.

Екатерина Васильевна каждый день звонила лечащему врачу, выспрашивая все подробности о состоянии больного и выпытывая, чем еще она может помочь несчастному юноше — может, нужно срочно достать какие-нибудь дефицитные и дорогие лекарства?

Василиса навещала Кирилла практически каждый день, просиживая рядом часами и держа Кирилла за руку.

В первые дни девушку не хотели пускать в палату. Состояние больного оставляло желать лучшего, да и не разрешались посещения реанимации.

Василисе просто повезло: медсестра случайно заметила, что показания приборов менялись, когда девушка оказывалась рядом. Причем менялись в лучшую сторону.

Как ни странно, но у раненого выравнивалось дыхание, сердце билось сильнее, пульс прощупывался легче, даже на мертвенно-бледное лицо возвращались подобия красок. Больной, сутками не приходящий в сознание, словно чувствовал присутствие молчаливой рыжей девчонки.

Пожилая кругленькая медсестра пользовалась в клинике уважением. Говорили, что она знает «петушиное» слово. Лидии Николаевне — так звали медсестру — всегда отдавали под опеку самых безнадежных больных, и они как-то выздоравливали.

Опытной медсестре поверили. Василисе выделили белый халат, тапочки, косынку и даже подписали временный пропуск.

Василиса о многом передумала за эти страшные несколько дней. К ней вернулись все детские проблемы, вечный вопрос о смысле жизни снова казался неразрешимым и болезненно острым.

Выходило, Коська Нарышкин прав — жизнь не имела никакого смысла. Кирилл умирал, и Василиса понимала как никогда — смысл в самой жизни, больше ни в чем. Ведь если она оборвется…

Все закончится!

Есть ли для умирающего Кирилла разница, останется этот мир в целости и сохранности, если самого Кирилла больше не будет?