Ученье – свет… - Яна Алексеева

– Что ж, пожалуй, – он опустил меч, кончиком лезвия касаясь кандалов жертвы, мгновенно начавших осыпаться пылью, – мы – уходим!

– Не торописссь! – из глубокой тьмы выступили еще две фигуры. Темные эльфы… точнее эльф и эльфа.

– А, – равнодушно откликнулся стоящий на алтаре Повелитель, – вы все таки здесь…

Детское тельце взмыло вверх и пушинкой легло ему на плечо.

– Ты не уйдешшшь отсюда! – прошипела эльфа.

– Почему? – поднял бровь Черный Дракон.

– Мы поставили сеть… и теперь все, чем ты обладаешь станет нашим…

– Скажи, ты думаешь, что первая, возжелавшая… чего? – задумчиво протянул Повелитель, протягивая мысленный щуп к резиденции. Времени оставалось мало…

– Силы, бездны силы, которая подчиняется тебе!!

Ее спутник взметнул руки вверх, заводя гортанный речитатив.

– Не первая… – констатировал дроу, – в утешение могу сказать, что Виор'Ней ввел тебя в заблуждение ненамеренно, будучи сам уверен в своей правоте… Ни, ни… – злорадно покачал он головой, острием меча касаясь кончика носа резко замолчавшего эльфа, – жажда власти и силы – простительна. Чего я не могу понять, Вьярисса, так это попытки принести в жертву этой жажде собственного ребенка.

Глаза эльфы ошеломленно расширились в ужасе понимания, а ее спутник метнулся вперед, внезапно ощутив первые колебания магического вихря. Неожиданный порыв холодного ветра отшвырнул обоих назад…

– Вы получите Бездну, к которой стремились… – развернувшись, Повелитель прыгнул в разверзшуюся воронку портала…

Маленькая эльфийка, очнувшись, открыла лиловые глаза, успела заметить, как под ударами магической плети изгибаются тела. Мучительный крик оборвался хрипом…

Со скал начали осыпаться первые камни…

Над горами сутки бушевала буря, а когда она утихла, можно было увидеть, что площадка с жертвенным камнем превратилась в ровное, покрытое мелким щебнем место.

Перелом наступил дней через двадцать упорных занятий. Как не надоели девушке постоянные упражнения, она любое свободное время посвящала растяжке, отжиманиям и жонглированию… особенно хороши для этого были ночные дежурства при морге и лабораториях, где из посторонних наблюдались только трупы да заспиртованные уродцы в банках. Все это помогало, но не слишком… в памяти тела плохо откладывались предписанные канонами знания. Они были как платье с чужого плеча, неудобные, сковывающие, никак не желающие вливаться в кровь.

В один из дней, упражняясь в малом зале с зеркалами, она загляделась на собственное отражение, и неуклюжие попытки отразить нападение традиционным способом расстроили ее до слез. Особенно смешно они смотрелись на фоне двух разминающихся рядом младших учеников, соразмерность чьих движений напоминала странный танец. Танец… журавль, раскинувший крылья над болотом, неловко перебирая ногами, блики солнца на светлом узоре паркета… танец… как просто, почему она раньше не догадалась?

Рука неожиданно сама поймала ритм, запястье гибко изогнулось, подстраиваясь под скользящие движения мастера, успевающего следить еще и за другими учениками. Клинки соприкоснулись, и ноги в затейливом па увели тело с линии атаки. Раз два три, ап, ловим на кинжал! И ускользаем в сторону…

– Неплохо. Но, – раздался спокойный голос мастера, когда наваждение рассеялось, – работай предплечьем, и всей рукой целиком, а не только кистью. У тебя по определению не хватит силы принять удар только запястьем.

– А выскользнуть? – сердце бешено выстукивало в ритме паланки(польки), неожиданное понимание придавало сил.

– Попробуй. Повторим… в позицию!

Дальше пошло легче. Танец послужил ключом к вдохновению. Красивый, гармоничный поединок ложился на давно затвержденные движения, создавая совершенно особый, динамичный стиль, машинальный и ставший совершенно естественным продолжением знаний, заложенных в мышцы учителем танцев. И разумеется, она не сделалась мастером во мгновение ока. Просто атаки и защиты, уходы и повторы обрели совершенно особый ритм, который могла видеть только она. И легче стало исполнять все нарастающие требования, которые считал необходимым предъявить к ней мастер. Уже не чужим платьем стало укладывающееся в глубины сознания умение, а своим, родным, только предназначенным как бы на вырост.

И хотя порой хотелось плакать от осознания несовершенства и нехватки сил, но ясно стало, куда следует стремиться, чтобы видение соприкоснулось с реальностью.

Дней через десять после начала занятий Лина решила завести реестр странностей. Своих собственных. И еще начала серьезное расследование причин появления странных способностей. Для начала выяснилось, что заклинание Разума наградило ее кроме знания языка еще и абсолютной памятью. Дословное цитирование учебников никогда не являлось ее главным достоинством. А уж способность сохранять самое невинное выражение лица, наивно хлопать глазами и очень вежливым тоном говорить вещи, вызывающие судорожную оторопь у преподавателей… Потом стало ясно, что четырех – пяти часов, с боем вырванных у занятий, для полноценного отдыха вполне хватает. Припомнив, с каким наслаждением она еще полгода назад прогуливала первое, а то и второе занятие, как сладко нежилась по утрам в кровати, не желая вставать, Лин задумалась…

Подумав еще немного, в сей список она внесла три очень странные телепортации, пару не менее странных подарков и прощальную фразу Повелителя. Самое интересное, перевести ее не получилось. Ну, то есть, «hanii» переводилось как "половина", нечто неполное… а вот уточняющие приставки не поддавались истолкованию, хотя это вряд ли что-то приятное. Знание языка, которым ее наградил мастер-алхимик, оказалось не абсолютным.

Чуть не забыла сны, до жути реальные, полные мрачной музыки и крови… примерно раз в пять– шесть дней ведьмочка просыпалась с головной болью, дрожью в руках и облегченно понимала, что это случилось с кем-то другим.

Некоторую вспыльчивость, нездоровую наклонность к мрачным шуткам и способность к мгновенному сопоставлению разрозненных фактов, со скрипом, но пришлось записать в неожиданно выявившиеся после практики в Тирите.

Занятия с мастером Ромашем добавили бы в список быстрые, но неадекватные реакции, и неестественный прогресс в усвоении искусства боя, если бы он посчитал нужным доложить о своих выводах ученице.

Картина вырисовывалась неутешительная. Вместо немного ленивой, чуточку закомплексованной, желающей вернуться к размеренному беззаботному существованию в одном из многочисленных замков студентки, на свет вылезло мрачное целеустремленное существо, поглощающее информацию в неимоверных количествах. С недоумением Лина обнаружила, что от нее самой годичной давности осталась только память, неуемное любопытство и любовь к бурной, ненастной осени. Что случилось? И какой частью благоприобретенных качеств она обязана случившемуся в Тирите?