Мир ротмистра Тоота - Владимир Свержин

Максим усмехнулся:

— Вот, кстати, и герой вчерашней ночи. Легок на помине.

Аттайр спускался по прогулочной террасе, опираясь на трость. Бледное лицо, на голове белоснежная повязка, наложенная заботливой рукой Юны. Он был в штатском, и все же то ли выправка, то ли пиджак, не застегивающийся на груди и оттого довольно нелепый на атлетической фигуре Аттайра, выдавали в нем человека военного. Он привычно вытянулся, поравнявшись с бывшим шефом.

— Рад встрече, господин полковник, — улыбнулся Мак Сим.

Атр вежливо склонил голову.

— Мои приветствия, господин Сим. Я бы просил вас, называйте меня господин наставник.

— Вы что же, намерены окончательно уйти из армии? После таких подвигов?

Тоот устало поглядел на Мак Сима. Давно ли он толком не мог связать двух слов. Давно ли его в одном белье притащили в комендатуру укрепрайона Голубой Змеи? И вот теперь этот бог весть откуда взявшийся горец — один из руководителей его государства. Тоот не спускал глаз с улыбчивого лица гиганта. Немного в Метрополии нашлось бы людей, на которых он смотрел снизу вверх. Мак был одним из них.

Он вдруг очень захотел рассказать этому красавчику, во что обошлось побережью Беллы отсутствие башен противобаллистической защиты. Но лишь перевел взгляд на разорванные, сочащиеся песком мешки и не смытые еще с плит кровавые пятна.

— Послушайте, — не унимался Каммерер, — сейчас вы очень нужны…

— Я не совершал никаких подвигов, — голос Тоота звучал глухо, почти безразлично. — Я лишь устранил то, что мешало работать. Если мои ученики вырастут людьми, которым нет нужды в чьей-либо власти, в великом спасителе, который придет решать их жизненные вопросы, — это будет подвиг. А теперь позвольте проститься, господа, меня ожидают в гимназии.

Адъютант, запыхавшись, влетел в кабинет городской ратуши, еще недавно занимаемый герцогом Белларином.

— Что стряслось? — поднялся из-за стола маршал Тоот.

— Крейсер отходит от пирса.

— Как это отходит? Какой крейсер?

— Большой, — нелепо брякнул молодой офицер, понимая, что не знает, как объяснить командующему, какой именно корабль он имеет в виду, — но не самый большой.

— Толком говори.

— Господин маршал, первый лейтенант Вуд Марг погрузил на один из захваченных крейсеров толпу военнопленных и с несколькими десятками своих головорезов вышел в море.

— Невероятно, — Ориен Тоот поднялся из-за стола и зашагал по кабинету. — Массаракш, как он умудрился договориться с островитянами?

— Не могу знать.

— Можно ли его остановить?

— Никак нет. Эти крейсера, если только не мешают друг другу, движутся очень быстро.

— Есть ли связь с крейсером?

— Пока еще он в зоне уверенного приема.

— Вызвать немедленно!

Голос в наушнике звучал спокойно и чуть насмешливо:

— О, маршал Тоот, польщен вниманием.

— Первый лейтенант Марг, что означают ваши действия?

— Можете считать, что я отправился порыбачить и затерялся в густом тумане.

— Проклятье! Какое порыбачить? Вы освободили пленных, угнали боевой корабль!

— Да, ваша правда, маршал, освободил и угнал.

— Вуд Марг, за содействие в отражении вторжения Островной империи вам обещана амнистия. Но эта выходка…

— Не трудитесь, маршал, я не вернусь. В сказках рассказывается, что за морем есть иные земли, где всего вдоволь и люди радуются жизни.

— Но это сказки, лейтенант!

— Может быть. Но если такие земли есть, я их найду. За сим прощайте, ваше высокопревосходительство. Ах да, передайте поклон своему брату. Он был замечательным командиром и боевым товарищем, жаль, что не могу пригласить его с собой.

Профессор Лило Кон осторожно коснулся указательным пальцем зеркальной глади клинка. На месте прикосновения моментально образовалось темное пятнышко. Лило Кон дохнул на нечаянный след и потер его рукавом. Оставленный во время боя на его попечение меч Сагрена Верного завораживал Лило Кона изысканностью формы, хищной красотой. Неожиданно для себя историк вдруг почувствовал, что это совершенное, хотя и тяжеловатое для него оружие словно бы наполняет руки силой, разводит плечи, распрямляет спину. Он поднял меч над головой, совсем как недавно Юна, и закричал, правда, негромко:

— Мы будем обороняться!

Взгляд ученого упал на покосившуюся картину. Храбрый комендант Беллы, как и прежде, готовился поразить скопившихся у подножья скалы врагов. Профессор вдруг почувствовал себя одним из храбрецов возле Сагрена. Совсем как в детстве, когда он впервые увидел это полотно.

— Эх, — профессор обвел разгромленную залу хозяйским взглядом. — Не всем быть воинами, кому-то нужно восстановить порядок после их подвигов.

Он поставил на место один из перевернутых стульев и прислонил к нему грозное оружие.

— Но придется изрядно потрудиться.

Пол залы был усыпан осколками битого оконного стекла, расколотой посуды, какими-то сорванными впопыхах с мундиров знаками и нашивками.

— Кое-что может еще пригодиться, — поднимая за козырек украшенную золотым шитьем фуражку офицера имперского флота, по-хозяйски прикинул ученый. — Надо устроить новую экспозицию. Благо, материалов вполне достаточно. Тем не менее затягивать нельзя.

Автоматически поднимая с пола то одну, то другую «полезную вещицу» и складывая их в фуражку, Лило Кон обошел всю залу, стараясь представить законченный вид грандиозной панорамы и выставки, посвященной отражению нападения Островной империи. Какая точка обзора лучше? Из замка или из нижнего города? А еще хорошо бы памятник воздвигнуть, вроде того, что сейчас во дворе: Аттайр Тоот с мечом. Хотя нет. С мечом лучше Юна…

Стеклянная крошка хрустела под ногами, наводя на грустные мысли об испорченном паркете.

— Надо скорее подмести, — вдруг спохватился смотритель музея. — Что ж это я?

Он бросился к чулану, где хранилась щетка, швабра, ведро… Дверца была сорвана. Очевидно, штурмовики Вала Граса доставали оттуда какого-то перепуганного офицера. Но сейчас в каморке не было ни двери, ни островитянина, ни щетки.

— Вот незадача! — печально вздохнул профессор. — Что ж, придется одолжить у Юны. Кстати, и меч верну.

— Господин Кон! Входите, входите, у меня тут…

— Я вот, принес, — отчего-то запинаясь, сказал профессор, неловко подавая девушке оружие.

— Да, спасибо, — улыбнулась Юна. — Атр уже спрашивал. Он ушел на службу, не хотел вас будить.

— Вы представляете, голубушка, — начал Лило Кон, глядя на миловидную соседку.

Длинные волосы ее были забраны в узел и повязаны косынкой, из-под которой выглядывало одно ухо и выбивались кокетливые завитки. Фартук поверх легкого платья, руки перемазаны мукой. В комнате пахло свежей выпечкой.

— Престранная вещь, — профессор вдруг почувствовал легкость то ли от приветливой улыбки, то ли от обаяния домашнего уюта и порядка в доме. — Оккупанты похитили мою щетку и швабру! Вы бы не могли, как сказать, взаимообразно…

— Ну конечно! — она на мгновение удалилась. — А еще, господин Кон, приходите к нам вечером. Будет пирог, отпразднуем победу. Вал Грас обещал быть. Может, и Ориен…

— Благодарю вас, госпожа Тоот, — хранитель музея церемонно поклонился. — Непременно приду. Но прежде следует навести порядок.

Комната была залита сиянием. Он сидел на мягком ковре, переставляя кораблики, замечательно красивые парусники, сделанные с той неподражаемой тонкостью, которой отличалась любая вещь в его покоях. Каждый парус, каждая снасть, каждая едва заметная пушечка на своем месте. Порою он любовался ими, час за часом представляя, как покорные его командам снуют по вантам матросы. Ему очень хотелось оказаться там, на этом маленьком кораблике, среди любящих его моряков. Он был уверен, что они его любят, что они восхищены и готовы повиноваться его малейшей прихоти. Ведь кругом все без исключения обожали его. Вот только играть было не с кем. Разве что отец иногда призывал к себе, гладил по голове и рассказывал о кораблях и морских походах.

Дверь покоев тихо отворилась, и в нее вошли пятеро. Одного из гостей он знал, тот приходил за ним всякий раз, когда отец изъявлял желание видеть сына. Четверо же, почтительно склонившие перед ним колени, все, как один, были перетянуты золотыми, в драгоценных каменьях поясами, но что было не сообразно их рангу, держали в руках шесты расшитого жемчугом паланкина. Мудрый советник его великого отца преклонил колени и, коснувшись лбом ковра, заговорил с почтительностью, превосходящей даже ту, с которой обращался к нему прежде.

— О великий Ниясу! В устах моих радостная весть, отдающая горечью. Ваш светозарный отец слился в сиянии своем с предвечным светом бездны. Вы теперь — его живая ипостась. Мы пришли отнести вас к трону.