Игра в кубики - Марина Крамер

Налив варенье в вазочку, Полина спросила:

– Алексей Максимович, как вы думаете, стоит покопаться все-таки в каких-то семейных связях фигурантов того старого дела? Мне все это напоминает какую-то месть, словно человек долго вынашивал план, годами, все продумывал, каждую мелочь – мы столько времени на одном месте топчемся, но до сих пор даже подозреваемого у нас нет. И вырезает он четко по плану – сперва Пострельцевых, теперь Митиных. И, как мне кажется, Негрич и ее тетка тоже есть в этом списке.

– Так обеспечьте охрану, – вмешался Лев, разливая по кружкам свежий чай. – Ты ведь говорила, что тетка в больнице, в реанимации, ей пока вряд ли что-то угрожает, а вот девушку, конечно, надо взять под наблюдение.

– Прокурору расскажи, – буркнула Полина, помешивая чай, – я и так не представляю, что он со мной завтра сделает, когда будет подписывать бумаги об освобождении. Мне ему больше предложить нечего, никакой альтернативы, а трупов уже пять.

– Слушайте, а вот кубики эти, – вдруг сказал Чумаченко и отодвинул от себя чашку, – вы в эту сторону не подумали? Может, в буквах какой-то смысл?

– Никакого, – Полина вздохнула и потянулась за салфеткой, стала складывать ее гармошкой, – я и так, и сяк крутила – нет, просто буквы, рандомные. Мне кажется, что смысл в самих кубиках, они будто символ, штрих – знаете, как крик. И это может идти из детства.

– А ведь ты права, – оживился вдруг Лев и даже встал из-за стола, – вам нужно узнать, мог ли при каком-то из убийств присутствовать ребенок. Ведь могло же такое быть? И тогда получается, что ребенок этот видел убийство Ноздреватого и его жены, потому и вырезает семьи тех, кто убил его родителей. У Ноздреватого были дети? – обратился он к ошарашенно смотревшему на него Чумаченко, и тот зажмурился.

– Не помню… много лет прошло, основное помню, а мелочи… но это ж выяснить проще простого!

– Лёва, ты гений, – произнесла Полина, глядя на мужа с восхищением, – как мне-то это в голову не пришло, не понимаю? Все ведь сходится – кубики, ребенок, детская травма, желание отомстить… Он и Пострельцева не тронул только потому, что хочет ему показать, каково это – остаться без родных, без тех, кого любишь.

Чумаченко поднялся:

– Ну, вот и договорились. Мне пора, уже поздно. План на завтра, я так понимаю, следующий. Вы пробиваете секретаршу и запрос делаете по составу семьи Ноздреватого, а я поеду к этой самой секретарше и попытаюсь у нее что-то узнать.

– Алексей Максимович, вы на прокуроре бывшем сильно не акцентируйте, нам эти экономические дела не нужны, – попросила Полина, хотя на самом деле ей была очень интересна схема, по которой бывший прокурор получал деньги и умудрился ни разу нигде не засветиться, – у нас цель иная совсем, мы убийцу ловим.

– Понял, – коротко ответил Чумаченко, протягивая Льву руку, – если что – звоните в любое время.

…Уснуть Полина до утра так и не смогла.

Фельдшер

Это оказалось очень странное ощущение – выйти на улицу после стольких дней заключения.

«Надо же, а в фильмах не врут, когда показывают, как вышедший на свободу сперва поднимает голову и смотрит на небо, а потом зажмуривается и вдыхает полной грудью», – думала Вика, шагая к трамвайной остановке.

Ей хотелось как можно скорее попасть домой, как следует вымыться и поехать в больницу к тетке. Остальные вопросы отодвинулись на второй план, хотя, возможно, следовало бы подумать о том, как теперь выходить на работу, как общаться с соседями и коллегами – после таких обвинений и обыска. Но Вика старалась не напрягать голову этим, сперва нужно навестить маму Свету и поговорить с лечащим врачом.

В квартире царил такой бардак, что Вика непроизвольно ахнула в голос, застыв на пороге.

– Но чего, собственно, я хотела? – вздохнула она, прикидывая, сколько времени займет уборка. – Нет, ну ее на фиг, не сегодня. Сейчас помоюсь и поеду в больницу, а это стояло столько времени, значит, еще постоит, я вроде приемов не назначала.

Она стояла под струями душа, с удовольствием смывая с тела посторонний запах, и вдруг поняла, что ни разу за все время не подумала о Максиме. Вернее, не подумала о том, что его больше нет. Как ни странно, сейчас эта мысль не причинила боли, и Вика очень этому удивилась – прежде ей казалось, что без него невозможно, если он вдруг уйдет, она потеряет всякий смысл. И вот – его нет совсем, и никогда уже не будет, а она, Вика, спокойно намыливается в душе мочалкой и даже не плачет, не чувствует пустоты. Возможно, арест подействовал на нее как своего рода защитное средство, помог переключить голову, как бы ужасно это ни прозвучало. Максима нет больше – а она есть, она жива, и ей даже не больно.

К огромному удивлению Вики, в справочном ее ждал пропуск, выписанный врачом сегодня утром – маму Свету перевели в отделение.

Вика бежала по лестнице, перескакивая через две ступеньки, и не замечала ничего вокруг. Неожиданная новость словно придала ей сил, перечеркнула все те дни, что она провела в тесной камере СИЗО.

Тетка лежала в одноместной палате в самом конце длинного коридора, и первое, что увидела Вика, приближаясь, был сидевший у двери палаты полицейский.

Он встал сразу, как только Вика подошла, и спросил:

– Вы к кому?

– Я дочь… а вы зачем здесь?

– Документики предъявите, пожалуйста, – проигнорировал ее вопрос полицейский, и Вика полезла в сумку за паспортом. – Негрич Виктория Павловна… так-так… – он вынул из кармана листок, сверился с написанной там фамилией и, вернув Вике документ, снова сел на стул: – Проходите, пожалуйста.

– Так вы мне не ответили…

– Это к начальству. Мне приказано – я проверяю. Проходите.

Вика с колотившимся сердцем толкнула дверь и вошла в палату, всю залитую ярким весенним солнцем – в это время дня как раз эта сторона здания попадала под прямые лучи, от которых не защищали даже задвинутые желто-белые жалюзи.

Тетка лежала на кровати, вытянув вдоль тела руки, и смотрела в потолок. Рядом работал кардиомонитор, Вика бросила на него взгляд – все было в порядке.

Тетка в это время повернула голову на звук открывшейся двери и вздрогнула всем телом:

– Викуля…

Вика бросилась к ней, села на край кровати и обняла:

– Тихо-тихо… не волнуйся, конечно, это я, кто же еще… как я рада, что ты наконец в отделении! И выглядишь неплохо…

Тетка обхватила ее руками, как будто боялась,