Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке - Альберт Мифтахутдинов

— Тише! — тронул меня за руку Виталий.

По обрывистому склону карабкалась медведица. Шла она легко, только из-под лап сыпались земля и мелкие камни. За ней тянулся малыш. Виталий протянул бинокль:

— Смотри, да это блондинка!

Действительно, на боку медведицы рыжело пятно. А где же второй медвежонок? Второго нигде не было. Мы пошли к скале, чтобы рассмотреть зверей поближе. Медведица заметила нас, но не волновалась. Она понимала, что на скалу за ней мы не полезем, не такие дураки.

— Уж больно долго лезть, — нашел причину Виталий.

— Совсем нет времени! — охотно поддержал я его.

Рыжебокая смотрела на нас сверху и, казалось, ехидно улыбалась, достойно ценя наше благоразумие.

И тут шевельнулся большой валун на вершине скалы, и мы увидели — это был не камень, а второй медвежонок. Он сидел тихо, затаившись, и когда над ним пролетали птицы, хлопал лапами над головой, хватал их, а потом поочередно рассматривал сначала одну лапу, потом другую и недоумевал, почему же у него нет добычи. И опять тихо сидел, дожидаясь стаи, опять напрасно хлопал над головой лапами, ну совсем как малыш в детском саду, снова поочередно рассматривал каждую лапу, и мы догадывались, как ему, должно быть, обидно.

Мы бы и дальше наблюдали это уморительное зрелище, но звереныш заметил мать и братца, бросил свое бесполезное занятие и неохотно поплелся вслед за ними.

Если рассказать Васе, какой он прозевал сюжет, охотясь с «мортирой» на птиц, — значит, испортить ему настроение на все поле, и мы договорились молчать.

Но морж — это тоже событие. И Вася заснял его во всех эффектных ракурсах. Потом я надрезал верхнюю губу моржа, там, где вибриссы, и потекла сукровица. Значит, туша не старая, умер он недавно. Видимо, подранок. Впрочем, давность смерти у моржей трудно определить, кровь его сворачивается с трудом, и этим можно объяснить, почему чукчи готовят копальхен — кислое мясо, которое не портится в яме и долго хранится, именно из моржатины. Китовое, например, никогда не заготавливается впрок, оно портится в момент. Но все же медведи моржа не тронули, сыты.

Заговора молчания у нас с Виталием не получилось — нашей недюжинной силы воли хватило только до вечернего костра. За ужином мы проболтались.

Вася свирепо бросал в костер все, что, попадалось под руку, и молчал. Потом притащил огромное бревно — один конец положил в костер, другой приспособил под сиденье. Потом сходил еще за одним бревном — душевные неурядицы порождали у него титаническую работоспособность.

Вася уселся у костра — пламя до неба! — достал предмет нашей тихой ненависти — телевик и принялся, сопя, что-то откручивать, что-то закручивать, что-то протирать.

— Вот если б этот телевик опустить на голову медведю, — высказал я робкое пожелание.

Вася красноречиво посмотрел в мою сторону. В его взгляде светилась мысль испытать сначала эту идею на мне.

На всякий случай я отодвинулся от костра. Мы с Виталием виновато улыбались. А перед сном противными подхалимскими голосами выразили желание нести этот объектив в своих рюкзаках. Нам в отместку Вася с этим предложением тут же согласился.

В очередном маршруте мы с Виталием сделали большой крюк по тундре, и, когда тяжелый туман накрыл нас и стало не видно ни сопок, ни ручьев, мы в последний раз посмотрели карту, спрятали ее в полиэтилен, чтобы не промокла, взяли по компасу направление строго на север и пошли. Там, на севере — море, Ледовитый океан, а когда рядом море, то не заблудишься, надо идти к морю.

Возвращаться на базу по берегу моря — это удлинять маршрут, мы и без того устали, но нам ничего больше не оставалось. Туман и мелкий дождь пробрали нас до нитки, мы старались идти быстро, чтобы не мерзнуть.

Боялись только одного — наткнуться в середине пути, там, где мыс далеко вдается в море, на прижим. На карте прижимы не обозначены — старая карта, но мы не раз встречали прижимы на этом побережье. А что если и здесь встретим прижим? Тогда придется возвращаться — и весь пройденный береговой километраж коту под хвост! Придется переждать туман, возвращаться и идти тундрой. Можно, конечно, было бы от прижима сразу подняться на береговые скалы, а оттуда идти в тундру, если б скалы тут были нормальными скалами, а не вертикальными сорокаметровыми обрывами, по которым не то что подниматься, а даже думать об этом страшно.

В некоторых местах каменные стены с отрицательным углом и длинные угрюмо нависшие карнизы грозят обрушиться на голову от малейшего шороха. Да, если будет прижим — придется возвращаться.

Мы идем уже час. Сыро и тепло. Тихое море справа.

— Смотри! — говорит Виталий.

На галечном берегу глубокие следы. Следы большие — медвежьи, рядом поменьше — медвежьи, и следы какого-то копытного. Возможно, оленя. Небольшого оленя или барана. Дело простое — звери догоняли добычу.

Все следы в одном направлении, в сторону мыса, а обратных следов нет. Следовательно, где-то звери смогли подняться в горы. Это нас радует. Видно, прижима там нет. А раз медведи там поднялись, мы-то уж как-нибудь тоже. Знать бы только где.

— Надо доверять зверю, — решили мы и пошли быстрее, улучшилось настроение, и есть совсем не хотелось. И еще подумалось: это наверняка Рыжебокая с пацанами, кому уж тут быть?

А если погоня окончилась только что и сейчас медведи ужинают? Если там прижим, и, отужинав, звери повернут и пойдут нам навстречу? Вот сейчас покажутся из-за этого камня? М-да… Тут, на этом узком берегу, нам не разойтись.

Мы еще долго шли, внимательно всматриваясь во все, что впереди. Вот кайра сорвалась с обрыва и низко над морем ушла в туман, за ней вторая, вот гага спешит по берегу к воде, бросается в волну, а за ней выводок гагачат, молодняк, летать еще не умеют, вот длинношеий баклан примостился на выступе, сидит выше всех, озирает птичье царство, как свое собственное. Он поворачивает шею надменно, горделиво.

Впереди по обрыву посыпался ручеек мелких камешков. Я посмотрел наверх и от неожиданности остановился — на белесое туманное небо проецировались семь темных фигур.

— Бараны!

— Нет, это козлы, — внимательно рассмотрел их Виталий. — Молодые, этого года. А вон старик, вожак.

Козлы сверху смотрели на нас. Удивительно, эти пугливые животные нас совсем не боялись.

— Э-ге-гей! — крикнул им Виталий.

Козлы не шевелились, смотрели вниз.

Мы прошли немного, на повороте они скрылись из виду. Козлы помчались по скалам вперед, обогнали нас по вершинам — и снова подошли к обрыву, наклонив головы, рассматривая нас.

Несколько раз так повторялось. И нас, и их забавляла эта игра в прятки.

— Непуганые… нисколько не боятся.

— Догадываются, что стрелять не будем.

— Медведей на нашем пути нет. Если б были, козлы не вели б себя столь беспечно…

— Да, видимо, там нет прижима, хорошо.

— Если мы и про козлов проболтаемся Васе…

— Все равно туман, нельзя фотографировать — ему не будет обидно…

— Козлятинка, конечно б, не помешала…

— Далеко нести…

— В том-то и дело.

— Птица и рыба надоели уже.

— Ага… Эх, скажет Вася, лодыри вы, а не геологи, паршивого козла не могли пристрелить! Гуманисты вшивые, барышни! А у меня уже дырки на ремне негде сверлить!

Мы смеялись, представив, как Вася, не жалея крепких слов, оглашает пустынный берег страстным монологом в защиту вкусной и здоровой пищи.

Вася, конечно, добрый человек, и про гуманистов мы зря сочинили, хотя рацион надо б разнообразить, чего уж там… Поле на то и поле, есть захочешь — иди стреляй. Никто не принесет на блюдечке, не позовет в гости.

Такие дела, и вот мы у мыса. Теряются следы, кончается берег. Взгляд упирается в каменный обрыв. Мы видим прижим, вперед пути нет, и мы оба, как по команде, садимся на землю. Самое время закурить… Плохи наши дела.

Крутом тишина, только слышен глухой шелест моря и звон ручья, чуть-чуть разрезающего скалы. Ручеек ниспадает вниз, разбившись на несколько водопадов.

Вот он, прижим, и непонятно, куда могли деться медведи? Не видно места трагедии. Остается допустить, что чайки растаскали остатки трапезы, а дождь и волны смыли кровь. Но куда же пропали следы?

Невеселых дум хватило еще на одну сигарету. Теперь, если возвращаться, прийти на базу можно только завтра.

Все-таки мы шли быстро, запарились, надо выпить воды. Я отстегиваю кружку от кармашка рюкзака. Мы идем к ручью и пьем. Блаженные улыбки растекаются по нашим физиономиям. И вовсе не оттого, что утоляем жажду. Мы смотрим на ручей, падающий сверху, и решение великой задачи приходит нам сразу.

От прижима у зверей был только один путь — уходить в скалы по ручью, прямо по воде!