Соборный двор - Александр Щипков

И вот ночь наступила. Мы изнываем все от жары. Пить нету. Все желудками мучаются. К отхожему месту очередь. Мужики без стеснений, а женщинам как быть? В камере человек сто, как не больше. Хоть под себя ходи. У одной кровь на чулках. Стесняется. Вот мусульманин этот, который старший у чеченцев был, видит, что женщинам православным уже понадобилось и говорит своим: «Пустить этих женщин без очереди». И велит, чтобы чеченцы спиной к параше встали. Ну, мы все тоже отворотились. Да… Вот как было…

А потом подошёл он к ним и говорит, я знаю, что вы за Бога несете страдания. Я это знаю. Хотите, я вам каждой по ложке такой пищи сейчас дам, что вы до звонка голодны никогда не будете? А женщины ему поклонились поясным поклоном и отвечают: «Спасибо, брат, но не можем мы твоей доброты принять. Ежели Господь нам испытание голодом пошлёт, не должны мы от этих испытаний отказываться, а должны принять их.» Мусульманин постоял строго, потом отвернулся и отошел от них.

Вот ведь как. Почему это мусульманин из всех женщин этих двух заметил. Чувствовал как-то. Видать мусульманин-то прозорливцем был. Я с теми женщинами до утра был. Пока меня на этап не вынули. И слушал их, и слушал.

В двадцать шестом году в Новый Лиман, что в Воронежской губернии, вернулся ко вдове Ульяне муж. Фёдор Рыбалкин. Он был угнанный на фронт ещё в четырнадцатом. На первую германскую. Воевал, да и попал в плен. Чем он в плену занимался, где и с кем после плена был неизвестно, а известно, что вернулся домой Фёдор другим. Ульяна как его увидела – обрадовалась, что и говорить. Четверо детушек от Фёдора оставалось, как кормить-то? Да и сама ещё женщина была Ульяна молодая. Жила вдовой, а тут радость – муж живой вернулся и не раненый. Бабы-соседки кто радуется за Ульяну, кто завидует. А Фёдор как в избу зашёл, так сразу к божнице. Долго молился, потом встал с коленей, взял Нерукотворного и Библию, да и вышел на улицу. Там жена стоит, дети его, соседи. А Фёдор левой рукой Нерукотворного держит, а правой – Библию. И говорит: «Не долго, православные, ждать осталось судного дня. Церковь тихоновская расстрелянная уже вся, а Антихрист есть Ленин». Потом повернулся к Ульяне и говорит при всех людях-свидетелях, что будет теперь жить с Ульяной как с сестрой.

Фёдор хлебопашествовал и раздавал весь хлеб нищим до последнего зёрнышка. Жизнь в те года была голодная, а у Фёдора любой накормлен. Начнет Фёдор у себя в доме народ кормить, а пищи не отбавляется. Народ ест, и Фёдор с народом ест. Бывало, до тысячи человек за раз насытит. Все удивляются – как так? Кормит, кормит, а пищи не отбавляется? Ни луку, ни мёду меньше не становится. А Фёдор завсегда сначала лук – на стол, потом – мёд. Ведь что наша жизнь? Это чаша испытаний, страданий и смерти, а кто примет смерть за Христа, за Медового Спаса, тот и вкусит райского наслаждения. Потому сперва лук, потом мёд.

Фёдор и другие чудеса творил. Исцелял недужных, раненых. Зимой по снегу босый ходил. Небеса отворял. Много каких чудес творил. В деревне все задумались. Что это с Фёдором сталось? Поехали в город к епископу Владимиру Воронежскому. Рассказывают про Фёдора, что, мол, с женой живёт как с сестрой, босый на снегу не мерзнет, людей исцеляет. Послушал их епископ Владимир Воронежский и говорит: «Это Христос в образе Фёдора явился»

Проповедовал Фёдор ровно три с половиной года. И что удивительно, было у него двенадцать учеников. В точности, как у Христа. Потянулись к Фёдору люди. Стали за ним ходить. Столько народу, что даже не сосчитать. Даже из-за рубежа были. Даже и аристократия. Даже коммунисты за ним ходили. И вся церковь тихоновского направления тоже за ним пошла.

А как три с половиной года прошли, так Фёдора арестовали.

Пригнали лодку и хотят везти из Нового Лимана в Богучарово. Садятся в лодку, а места на одного человека не хватает. И так садятся и эдак ворочаются, а не хватает места на одного и всё тут. Тогда Фёдор говорит, «Садитесь, братья, и не думайте – я не убегу.» Всё уселись, вёслами взмахнули и поплыли через реку, а Фёдор рядом по воде идет.

Привезли его в богучаровскую тюрьму. Профессора собрались и эксперты разные проверять Фёдора – как это он босиком зимой по снегу ходит. Стоит на снегу, а из-под ног пар идёт. Как людей исцеляет, как по воде ходит, да не тонет.

Решили профессора Фёдора испытать. Растопили баню докрасна и давай Фёдора парить. Распарили, да на мороз и вывели. И давай его ледяной водой поливать. А Фёдор ничего себе. Стоит и ничего ему не делается. Не знаем, говорят профессора, что за человек этот Фёдор.

Тогда его в Воронежскую тюрьму отправили. А в Воронежской тюрьме профессорам говорят, вы его проверяли? Проверяли, отвечают. Вы его в бане парили? Парили. Вы его водой ледяной поливали? Поливали. Ну, тогда и мы ничего больше сделать не можем. Нужно его в Москву к Сталину везти.

Привезли Фёдора в Москву. Поместили в КПЗ неподалёку от Кремля. На дверь камеры замок тугой навесили. Сидят профессора со Сталиным вместе думают, что с Фёдором делать. Сталин трубку курит, а профессорам папиросы «Норд» подают. А чашка под пепел папиросный в форме головы Наполеона сделана. Сталин трубкой по Наполеону постукивает, по зале прохаживается, думает.

А тут вдруг сам Фёдор из-под замка к ним и явился. Стоит, смотрит на них ласково и говорит: ободритесь, дети мои. Вы не знаете, что со мной делать? Я вам скажу, что делать. Отправьте меня на Соловки, где истинные христиане томятся, которые Тихона-патриарха не предали.

А у Кремля в ту пору три женщины стояли. Передачку Фёдору принесли. Женщины плачут и про Христа поют. От пения народ столпился. Пробка образовалась. Сталин разгневался, но к народу вышел, спрашивает, что с Фёдором делать, отпустить на волю или на Соловки отправить? Народ и говорит: отпусти его, отец, отпусти. Не бери грех на душу.[32] А Матронушка Безглазка подошла к Сталину, встала на коленки и говорит: «Я тебе, отец наш, вот как скажу – отпустишь Фёдора, тебе все твои грехи за кровь православную, которая на тебе есть, простятся. А не отпустишь, ровно через тринадцать лет война великая начнется» Это она про Отечественную предсказывала, да Сталин её не послушал. И народ не послушал. «Крови, говорит я не боюсь, а раз Фёдор сам на Соловки просится, то пусть так и будет». Сказал эти слова, воротился в Кремль, зашел в уборную и помыл руки.

А Фёдора привезли на берег моря. Смотрят, баржа стоит. Брезентом крытая. А под брезентом заключённые христиане. Как только Фёдор подошёл к барже, христиане начали петь «Христос воскресе из мертвых». Баржа людьми полная, места нету ни на одного человека. Тогда Фёдор снял с себя рубашку белую, расстелил её на воде, встал ногами босыми и поплыл рядом с баржей. Плывёт и утешает христиан истинных. А на непокрытую голову снег ложится.

Приплыли на Соловки, красноармейцы выходят и начинают христиан считать: первый, второй, третий… И приказывают им подписывать бумагу. А на бумаге написано, что Бога нету. А истинные христиане не подписывают бумагу, отказываются. Тогда их красноармейцы босыми на лёд выгоняют. Подходят и к Фёдору с бумагой. Ручку подают и чернила красные. Подпиши бумагу, говорят, Фёдор, мы тебя тогда домой к Ульяне с детишками отпустим. Фёдор ручку не берёт. Смотрит на красноармейцев и говорит им: «Кто не против Христа, тот – за Христа».

Поставили красноармейцы Фёдора босого на ледяной холм. Пока не подпишешь, не сойдёшь, говорят. Фёдор стоит, а из-под ног пар валит, лёд аж кипит. А Фёдор в холм опускается с водой кипящей. Паром холм окутало, что Фёдора не видно стало. А когда пар рассеялся, смотрят красноармейцы – нет Фёдора. Исчез. Где Он спрашивают, у истинных христиан, а те и говорят красноармейцам: Неужели вы не поняли, Кто перед вами был? Это ведь Христос в образе Фёдора приходил.»

Мой собеседник замолчал. У него слезились глаза. Наверное, от старости.

Радиопроповедь

Опубликовано: НГ-Религии (приложение к Независимой газете), 23 февраля 2000.[33]

Мне повезло четверть века назад воцерковляться возле отца Дмитрия Дудко. Помню, как шумно мы, юные бородачи, доказывали друг другу необходимость оцерковления всей жизни, как с минуты на минуту ожидали появления православной физики, православной политики, православного искусства. Помню, как, лежа в гипсе, переломанный после подло подстроенной автокатастрофы, отец Дмитрий обронил: «Православной, Саня, только душа бывает… бессмертная…»

Я отношусь к православным, которые не только работают на радио, но в профессиональные обязанности коих входит рассказывать слушателям о религиозной жизни, протекающей в России, в том числе и о православной. Я и сам шишки набивал, экспериментируя над эфиром, и к работе коллег прислушивался. Вот мои наблюдения. Сжато.