Пес и его поводырь - Леонид Могилёв

Они взошли на паром. Повторилась процедура. обычная. Саша на верхней палубе сел в кресло, а Пес побежал в буфет. Пиво брать. Саша сейчас и водки бы выпил. Стакана два. До того ему грустно было.

— Плывем, брат. Пиво будешь?

От Пса исходило благодушие. Он баночки холодные на скамью поставил и Саше булку с ветчиной совал. Ладно. Пусть будет булка.

— Ты что расстроился, Саня? Отломали паломничество. Поработали. Не ожидал от тебя. Успешно справился. Ну, что ты?

Саша не отвечал.

Облака бежали, море, не очень спокойное, покачивалось, чайки сопровождали паром, а пассажиры булки им крошили и подбрасывали. Ксиропотам, Дохиар, а там и Уранополис показался. То ли город, то ли поселок рабочего типа. Нет у нас таких. А, впрочем, Саша и по России мало перемещался. Свинья свиньей. Пьяный и нелюбопытный.

В Уранополисе они мгновенно перешли с парома в автобус, а тот мягко и жалостливо отошел от стоянки. Пес сразу же приладился в кресле и задремал. Саша стал глядеть в окна на исчезающий городок. Публика в салоне — немцев выводок, студенты-греки, албанского вида граждане, и они с Псом. Автобус делает остановки и публика меняется примерно в той же пропорции. Саша прихватил из отеля путеводителей пачку и нашел те, что на русском. Стал про Салоники читать. Мало того, что он в Греции, еще и в Македонию завело. Александр Македонский — это не вор Болотников. Фессалоникой сестру его звали. Сводную. Там порт есть, а значит, опять море увидим. Цицерон, Кирилл и Мефодий, апостол Павел. Театры и музеи. Белая башня. Раскопки и развалины. Часа через два ни в каком ни в городе, а просто на шоссе полицейский вошел в автобус и стал у всех паспорта проверять. Пес свой аусвайс в сумке оставил, а сумку в багаж сунул. Полицейский потребовал предъявлять и пришлось водителю вылезать, открывать багажник, передвигать сумки. Пес паспорт искал неприлично долго и полицейские стали как бы к нему подтягиваться, но, наконец, нашелся документ. Мент греческий был недоволен. То ли задержкой, то ли тем, что документ все же есть. Потом опять у Саши сверил фотографию, визы, потом просто так полистал паспорт. Стал его по-английски спрашивать, а Пес давай переводить. Зачем в стране, куда едет, и был ли в монастыре. Естественно, не был. Так. На пляже куролесил.

Все. Отстали, поганые. Важные. Важнее, чем на пароме. Значит, зарплата больше. Ментовская служба везде ценна, а в Греции делает человека очень важным и значительным. Дальше едем. В каком-то городке короткая остановка, Пес выскакивает, Саша видит, как он через стекло заказывает стаканчик узы и мгновенно выпивает. Еда и питье в автобусе не приветствуются и четвертинку, принесенную с собой, Пес Саше тайно показывает. Тому горестно, нагибается за сиденьем и отхлебывает, потом запивает водой из бутылочки в открытую. Вода не возбраняется.

Наконец показываются пригороды большого города. А Пес опять спит.

Сейчас требовалось близкое присутствие обоих ангелов-хранителей, поскольку приближались события значительные.

…Давненько им не доводилось парить над вторым городом Византийской империи, коим так долго оставались Фессалоники: и многие церкви и монастыри с тех давних пор уцелели. Гора Хортиатис. По ней город поднимается чудным амфитеатром. Их подопечные будут здесь недолго, и они могли бы успеть посетить великолепную библиотеку, музеи, хотя бы один театр. Эгест, Стагира, Левкадия… Аристотель.

Этот миллион жителей, таких разных, но как будто ощущающих ток времени, был в целом приятен, но, вместе с тем, многие из людей этих были легкомысленными и ленивыми, хитрыми и корыстными. Это жители великого города. И двое смешных русских, замороченных каждый своим мороком, но необходимых в Фессалониках в это самое время, ситуации не портили. Ранее они были допущены на Святую гору и оставлены там на ночь. А это могло означать многое…

Такси от автостанции до отеля, который Пес называл «Братской могилой», отыскалось мгновенно. Водитель — бывший советский аджарец. Весь разговор в пути о потерянной стране. Опять из пустого в порожнее. Казалось бы, случись неисполнимое, и все осколки того, что было, соберутся в чудесном пазле. Понтийские и прочие греки, а также косившие под греков граждане бросят свои такси, магазинчики и бордельчики и потекут в обратном направлении, соберутся, сложатся в другом потустороннем узоре и сами собой склеятся. Саше эти разговоры осточертели. Не плюй в колодец, вылетит — не поймаешь. Крути баранку и не плачь. Сделанного не воротишь. Ну только не ной ты… Вот он, отельчик. По счетчику меньше, чем это стоило бы в бывшем СССР, только если не в прямой зоне военных действий. И чаевых не берут. Значит, за работу держатся. Грека за баранку загонишь не очень-то. Грек должен быть при должности до фиесты, а потом сидеть в кафе. Но много ли он видел таксистов? Троих. И все — бывшие советские. Раз — случайность. Два — совпадение. Три — система.

Пес в отельчике номер оформляет и радостно сумку свою несет. Вот он. Пятый номер. Душ, телевизор, окно на мусорный контейнер, но не в окно же смотреть они приехали?

— Ты жрать хочешь? — спрашивает Пес.

— В душ хочу.

— А жрать?

— Если без узы.

— А кто тебя заставляет?

— Никто.

— Сейчас — к арабам.

— У грузинов уже были.

— Хочешь к здешним грузинам?

— Уж лучше к арабам.

— То-то же.

Арабское кафе тут метрах в ста. Пес заказывает, а гречка юная кладет в термокоробку шашлычки, колбаски, люляшки, филейчики. Салат кладет и соус в баночках. Хлеб горячий им дают. По пути в отель Пес берет пива банок шесть и маленькую узы.

Телевизор в Греции примерно такой, как у нас в шестидесятых. Народные песни и пляски, новости с полей, мультяшки бездарные, в отличие от наших, и по одному каналу иностранные фильмы с субтитрами. Саша уже второй час смотрит телевизор, а Пес спит. Он теперь только пьет и спит. Ну, ест еще. Ест много и разборчиво. Он бы и сам ушел на прогулку, но оставлять Пса одного нельзя. Наконец животное это просыпается.

— Сны гадостные. Когда же это закончится?

— К арабам?

— А что не осталось ничего?

— Так ты жрал, будто только что с каменоломни.

— Сейчас я поведу тебя в лучший ресторан города. Все — только что из моря. Еще шевелится.

Пес замирает, сидит так с минуту, потом уходит в душ, слышно, как на всю мощь гудят струи. Это он дурь из себя выбивает. Только бы сердце выдержало. Но это еще не все. Он бреется, достает дорогую рубашку из сумки, брючки и все это так складно и здорово, что перед Сашей совсем другой человек.

Ресторан этот на рыночной площади. Таких ресторанов здесь десятка два и за всеми столиками люди сидят и отдыхают. Не жрут, не давятся кулебяками, а беседуют и попивают понемногу. Если стол в чекушечках и бараньи ребра на блюде, а пол в креветочной чешуе, значит — русские. Будь ты буржуй, будь мелочь командировочная или тля путевочная. С достоинством еще, бродяги, кушают. Перекати-поле. Потому, что каждый кусок у них, как последний.

Пес вспомнить, под каким навесом ему сладостней жралось, пытается — и не может. То ли под тем, то ли под этим. И они идут на набережную. Саша видит развалины древнего стадиона, памятник какому-то греческому хрюнделю, дома не то, как в Ставрополе, не то, как в Сухуми. Площади видит Саша и узкие улочки. Все ему интересно. Вот ветер с моря выдавил теплый воздух из близлежащих двориков и запах этого города во всей своей первозданности дополз до них и разлегся рядом.

Кафе на приморском бульваре классом повыше того, что они видели. Они садятся.

— Мне рицины литр, — говорит Саша.

— Одобряю, — отзывается Пес, — а мне маленькую узочки. И более ничего.

Им приносят горячий подсушенный хлеб, масло, уксус, салат неизбежный. Остальное потом. Остальное — в процессе созревания.

Пес смотрит на Сашу с сожалением.

— Что глядишь, хозяин?

— Смел ты стал. И груб. И не хозяин я тебе, а брат. Брат Алексей. А пригласил я тебя для серьезного разговора.

— Увольнять будешь?

— Могу и уволить. Хочешь расчет сейчас или утром?

— Лучше утром.

— Почему?

— Еще половина суток в табеле. Больше выйдет.

— Разумно. Только ты прежде меня выслушай, а потом решай сам.

Саша прихлебывает красное винцо и гоняет маслинку по тарелке. Тем временем несут маленьких жареных рыбок. Не хамсу, как в прошлый раз, а нечто вроде ставридок с палец.

— Слушай и запоминай. Послезавтра мы улетаем отсюда.

— Куда? В Израиль?

— Почему?

— К Святым местам.

— Ты меня, Болотников, не парь. Ты туда потом сам слетаешь. С семьей. Поклонишься и приложишься.

— Я про себя немного привирал.

— А ты не исповедуйся. В храме расскажи. Я когда паспорт твой отдал добрым людям для билета, они мне твое резюме на следующий день принесли. Так что, из нас двоих, не я скотина, а ты.