Подвал. 24 года в сексуальном рабстве - Аллан Холл

тарелки и кастрюли. Еще он принес новые кухонные принадлежности и развесил на стенах цветные картинки.

«После рождения Феликса, в конце 2002 года, я даже снабдил Элизабет стиральной машиной, чтобы ей не приходилось вручную стирать свое и детское белье.

После двадцати четырех лет я не мог отделаться от сознания, что поступаю неправильно, что, должно быть, сошел с ума, раз вытворяю такое. И все же, несмотря на это, моя вторая, „подвальная“, жизнь стала чем-то само собой разумеющимся».

Трое «верхних» детей, которых он прижил с Элизабет, называли его «папочка», хотя и знали, что он — их дед, в то время как трое подвальных привычно называли его «дедушкой».

«Я действительно старался, насколько это было возможно, приглядывать за своей семьей в подвале. Когда я спускался туда, то покупал дочери цветы, а детям дарил книги и игрушки, которые им особенно нравились. Я любил смотреть с ними видео и истории о приключениях, пока Элизабет обычно готовила для меня и детей; затем мы все вместе усаживались за стол. В подвале мы праздновали дни рождения и Рождество — я даже раз принес тайком в подвал рождественскую елку, пирожные и подарки».

Несмотря на все равнодушное отношение, Фритцль признает, что подвал плохо сказывался на здоровье его дочери и инцестуального потомства.

«Да, конечно, Элизабет держалась стойко, почти не причиняла мне проблем, даже почти не жаловалась, когда зубы ее начали медленно гнить и выпадать один за другим и она день и ночь страдала от невыносимой боли и не могла уснуть. Она оставалась сильной ради детей, но они… я видел, как они слабеют день ото дня».

Эмоциональный стресс от сознания, что они заперты — не могут выйти и двигаться свободно, вкупе с плохо вентилируемым подвальным воздухом и плесенью на стенах, — сказался на всех трех детях. Фритцль признает, что они всё чаще страдали от инфекций, сильных приступов кашля, сердечных и циркуляторных проблем. Случались даже эпилептические припадки.

Он приносил лекарства, но все они не были прописаны врачами, это были притирания и мази, которые легко можно было купить по всей округе у любого фармацевта, не задававшего лишних вопросов. Самым обычным лекарством служил аспирин, который по иронии судьбы в определенных обстоятельствах может оказаться роковым для здоровья ребенка. Фритцль использовал его как панацею при любых проблемах, возникавших в подземелье. Если аспирин не действовал, значит, дети унаследовали от бабушки аллергию к нему. Феликс и Кирстен, похоже, пострадали больше всех.

На вопрос, хотел ли бы он в конце концов освободить подвальное племя, он сказал: «Я хотел отпустить Элизабет, Керстин, Штефана и Феликса, чтобы они вернулись домой, это был мой следующий шаг. Причиной послужило то, что я старел, мне было все труднее двигаться, и я понимал, что в будущем недолго смогу заботиться о своей второй, „подвальной“, семье. План состоял в том, чтобы Элизабет и дети объяснили, что секта удерживала их в некоем тайном месте».

На вопрос, реалистичным ли был этот план, ведь они могли предать его, Фритцль ответил: «Конечно, я надеялся на их молчание. И все же всегда существовал риск, что Элизабет и дети предадут меня. Это случилось намного раньше, чем я ожидал, поскольку проблема с Керстин становилась все серьезнее».

Элизабет сообщила полиции, что у отца было много способов держать их под контролем, но когда Фритцля спросили, как он препятствовал их бегству, он ответил: «Это было просто. И уж точно мне не приходилось прибегать к физическому насилию. Элизабет, Керстин, Штефан и Феликс полностью воспринимали меня как главу семьи и никогда не помышляли напасть на меня. Так или иначе один только я знал код дистанционного управления, который открывал дверь в подвал и закрывал ее».

Он отрицает, будто говорил, что они будут поражены отравляющим газом при попытке к бегству, но допускает: «Жаль, что сказал, что им никогда не пробраться через дверь, потому что иначе случится короткое замыкание и они все погибнут».

На вопрос, хочет ли он умереть, Фритцль ответил: «Нет, теперь я хочу только одного: расплаты за содеянное».

Лесли Перман-Керр, видный британский консультант по психологическим вопросам, живущая и работающая в Сент-Олбэни, считает, что стремление Фритцля к тотальному контролю может корениться в строгой дисциплине, установленной его матерью. Доктор Перман-Керр, которая работала с похитителями и жертвами домогательств, говорит: «У всех людей есть темная сторона, и они способны совершать чудовищные вещи. Обычно мы подавляем нашу темную сторону, ограничивая ее социальными и культурными рамками.

Но общество коррумпируется, и Йозеф располагал слишком большой властью в своей семье, так что никто не осмеливался бросить ему вызов. Он унаследовал от матери строгий и жестокий „нравственный“ кодекс, который давал ему „разрешение“ в отдельных случаях действовать особым образом и „дисциплинировать“ дочь.

К тому же все его отношения с матерью были пронизаны очень сильным сексуальным мотивом. Уверена, что он говорит правду, утверждая, что его либидо вышло из-под контроля… Трудно описать его как сумасшедшего. У него структурированный ум и организованное мышление.

Выражаясь психологическим языком, он словно бы прошел через дверь на свою темную сторону — нечто вроде подвала, где он держал свою дочь и ее детей. Это был мир, в котором причудливое и жестокое стало нормой. Он признает, что то, что он делал, — плохо. Безумие не может оценивать себя со стороны. Он вполне может верить, что любил свою семью в своем извращенном мире».

Адельгейда Кастнер, судебный психолог, которой поручили проверить умственные способности Фритцля, с неохотой говорит о нем, но признает: «Конечно, моим первым впечатлением было, что это абсолютно уникальный случай. Абсолютно. И с тех пор, несмотря на интенсивные поиски, я не нашла ничего сопоставимого. Разумеется, вы можете упомянуть Марка Дютру, который держал девочек у себя в подвале и насиловал их. Но все-таки мне кажется, это совершенно уникальный случай.

Я не могу разглашать детали своих бесед с Йозефом Фритцлем, скажу только, что я всегда начинаю любое профессиональное обследование с нейтральной, и одновременно профессиональной, точки зрения. Не мое дело судить. Я начинаю каждый новый разговор вежливо и предупредительно, ожидая того же от своего собеседника, кем бы он ни был.

Если мои рекомендации не совпадут с тем, чего ожидает общество, меня это совершенно не волнует. Переживать из-за этого не моя работа».

Доктор Кастнер говорит, что должна завоевать доверие Йозефа Фритцля, чтобы многосторонне и точно определить его умственное состояние: «Он не очень-то охотно раскрывает свои подспудные мысли и чувства, хотя я и подхожу к нему очень осторожно, с тщательно