Иной смысл - Иар Эльтеррус

Стас скрипнул зубами и сжал кулаки.

— Одним из свидетелей был Костя Малюткин, главный сплетник ВИПа. Он ухитрился перефотографировать снимок с экрана и эту свою фотографию выложил в институтскую сеть. Через несколько часов после этого несколько человек с кафедры информатики взломали комп Канорова и покопались в его файлах… основательно так покопались. Ничего по Ордену там, естественно, не было, зато было до фига порнухи. Ну, не совсем порнухи… так называемых эротических рассказов с тобой в главной роли — причем твое тело описано с редкой точностью, до последней родинки на заднице, пардон.

— Если ты помнишь родинку на моей заднице, походив со мной и остальными в душ после спортзала, то почему бы и ему не запомнить? — язвительно поинтересовался Стас. — Тем более, раз уж он специалист… по задницам. Ладно, ладно, молчу. Продолжай.

— Кроме рассказов были очень хорошо сделанные голограммы и фотки, про которые я говорил. Мы изъяли их из сети — спасибо Галине Викторовне, она не верит в твою виновность и считает, что тебя подставили, в том числе с этими фотками. Исследовали — они обработаны в программах, причем конкретно так обработаны. В тот же день, когда ему взломали комп, Каноров уехал из общаги. Куда — неизвестно. Дома его нет. Комп он, соответственно, забрал с собой. Пушистый зверь песец заключается в том, что мы переусердствовали при изъятии материалов из сети — копий не осталось нигде, кроме как у нас. И теперь мы не можем доказать, что это не мы обработали снимки. Нам не верит почти никто.

— П…ц, — емко прокомментировал Стас, не прибегая к смягчающим сравнениям из разряда северной фауны. — Полный п…ц. Значит, так: я общался с Лешей только как с другом, о его ориентации понятия не имел — хотя мог и догадаться, конечно. Любая информация с его компа — лажа и подстава. Это все, что я могу сказать по данному вопросу.

— Я так и думал, — кивнул Женя. — Но не уточнить мы не могли.

— Я понимаю. Вы пытались с ним связаться, объяснить ситуацию?

— Да. По мобилу он не отвечает, я написал письмо на электронку. Согласно уведомлению, письмо прочитано, но ответ так и не пришел. Я считаю, что он смылся, спасая собственную задницу. В конце концов, с его деньгами он может и переехать в Москву, например, или еще куда-нибудь. Да и в Питере живет больше миллиона человек, он вполне может затеряться среди них. Его даже уголовно преследовать не за что, у нас тут… свобода нравов.

— Это же надо — так ошибиться в человеке… — верить в предательство Леши было больно, но как Стас ни искал, он не мог найти объяснения даже не поступку — молчанию в тот момент, когда ответ мог бы многое исправить. — Что ж, не будем больше о нем. Что с Орденом?

На столе вновь возникло нечто, заслуживающее детального изучения. Подождав около минуты, Ветровский тяжело вздохнул:

— Говорите, не тяните. Хуже уже некуда, по-моему. Впрочем, догадаюсь сам: остались только вы двое? — Произнося эти слова, Стас больше всего хотел, чтобы Алик вскинул голову, посмотрел возмущенно и назвал две-три фамилии ушедших.

— Ну, не совсем… Еще Инга, Витя, Саша Годин, Азамат. Остальные ушли с Алисой. Вика вообще ушла от всех, сказала, что не может разорвать себя пополам. — Женя вкратце пересказал события на последнем собрании Ордена.

— А регионы? — тихо спросил Стас. В голове шумело, а перед глазами все расплывалось.

— Большая часть отвалилась. Осталось несколько человек… в Москве раскол, они сместили Антона, потому что он поддержал тебя. С ним еще двое. И по мелочи раскидано — где один, где двое. В Архангельске и Череповце тихо — пока что не отреагировали никак. Точнее, не решили, что делать.

— Значит, Ордена больше нет? — Слова Стаса едва удалось расслышать.

Алик вскинул голову, глаза его сверкали.

— Пока есть мы — есть и Орден. Считай это естественным отбором. Кроме того, я думаю, что многие вернутся, когда тебя освободят.

— Во-первых, не вернутся. А даже если и вернутся — обратно никого не принимать. Кроме Вики — она ушла по уважительной причине. — Стас поднял холодный, жесткий взгляд на Гонорина: — Во-вторых — увы, меня не освободят. Два обвинения из пяти мне не опровергнуть хотя бы потому, что они соответствуют действительности. Остальные три… Нет, меня не освободят. И я хочу, чтобы вы знали: если мне не удастся избежать обвинения в педофилии, я покончу с собой сразу после вынесения приговора. Сами понимаете, с таким не живут.

Повисло тягостное молчание. Потом Женя неуверенно кивнул.

— Мы понимаем. И принимаем твое решение. Но только после того, как будут исчерпаны все средства, хорошо?

— То есть как только будет вынесен приговор. Апелляции не будет — я не являюсь официально гражданином страны, и для меня не предусмотрены права граждан. Мне даже адвоката не выделили.

— Твоим адвокатом буду я. — Алик первый раз за весь разговор улыбнулся. — На самом деле, у нас есть план… но о нем нельзя здесь говорить. Стас, мы ничего не можем обещать. Но мы сделаем все.

— Ветровский, оглох? Быстро на выход! — Для пущей убедительности конвоир на мгновение дал слабый разряд на ошейник. Неприятно, но терпимо.

Конечно же. Сегодня суд. Вот куда его ведут…

Стас тяжело поднялся на ноги, покорно завел руки за спину. Привычно щелкнули наручники.

Зал суда казался очень просторным, невзирая на небольшие размеры, — быть может, из-за того, что большая часть скамей пустовала, присутствовало от силы человек пятнадцать. Знакомых лиц почти не было — только Алик, Женька и Инга. «Ее-то они зачем притащили?» — мелькнула и тут же скрылась ненужная мысль. Рядом с Алфеевым сидела сухопарая дама лет пятидесяти, с длинными седыми волосами, уложенными в сложную прическу. Она перелистывала бумаги, время от времени показывая Жене какие-то конкретные места. Гонорин занимал место адвоката за небольшим столом, стоявшим рядом с клеткой обвиняемого. Стас бросил взгляд на стопку листов перед ним — через крупную решетку открывался достаточный обзор. На верхнем листе красовались несколько карикатур — на судью, полную и высокую женщину преклонного возраста, на прокурора — ее ровесника, наоборот, худощавого и низкого, на секретаря суда — девушку из анекдотов про блондинок, с грудью четвертого размера и килограммом косметики на лице, и на Алфеева. Между рисунками в беспорядке виднелись строчки — наброски стихов вперемешку с номерами статей из Уголовного кодекса, крупными буквами — ФИО судьи и прокурора: Алик имел привычку путаться в именах и фамилиях.

Почувствовав взгляд Ветровского, новоявленный адвокат чуть сдвинулся, позволяя тому разглядеть вторую половину листа. Там крупными буквами было написано: «Все получится!» — и стояли подписи всех тех, кто остался. Всего шесть подписей… целых шесть подписей.

— Встать! Суд идет! — Фраза, не изменившаяся и после Катастрофы. Равно как и некоторые атрибуты, например судейский молоток.

Фамилии и имена-отчества, должности, перечень прав, перечень обвинений — теперь уже официальный. Отчет о проделанной следственной работе. Обвинительная речь прокурора. И, наконец, речь адвоката.

Алик поднялся со своего места, поправил костюм. Окинул взглядом зал, улыбнулся судье, незаметно подмигнул секретарю.

— В первую очередь я хотел бы, чтобы многоуважаемый суд изменил список обвинений, выдвигаемых в адрес моего клиента.

— Протестую! — подскочил прокурор.

— Протест отклоняется, продолжайте.

— Так вот, я предлагаю господину прокурору, извините, забыл его фамилию, отказаться как минимум от обвинения моего клиента в подрыве государственных устоев. Хотя бы для того, чтобы не превращать многоуважаемый суд в фарс.

Прокурор снова вскочил, но Гонорин не дал ему раскрыть рот.

— Госпожа судья, посмотрите на моего клиента. Ему восемнадцать лет. Он круглый сирота. Он отлично учится в институте, работает, помогает деньгами городским больницам, за свой счет покупает лекарства для тяжелобольных пожилых людей, о которых не могут позаботиться их дети и внуки.

— А также детским домам, с известной целью, — вставил прокурор.

Взгляд Алика стал серьезным.

— Именно. Детским домам. Но к этому вопросу мы вернемся отдельно. Так вот, госпожа судья. У вас очень ответственная и важная должность. Вы работаете восемь часов в день, то есть сорок часов в неделю. А теперь представьте, что вам одновременно с работой нужно учиться на дневном отделении института, не забывая готовиться к занятиям. Получается не меньше сорока часов в неделю. Еще людям надо спать и питаться, и даже если мы будем совсем жестоки, на сон и еду необходимо хотя бы шесть часов в сутки, то есть сорок два часа. Согласно представленным мною документам не менее пятнадцати часов в неделю мой клиент был занят занятиями с детьми, работой в больнице, подготовкой и проведением экскурсий. Все эти данные, официально задокументированные, приложены мною к делу. Если они вдруг потерялись — ничего страшного, у меня есть комплект подтвержденных копий, и я готов предоставить его в любой момент. Также мой клиент занимался в спортзале десять часов в неделю и проводил время со своей девушкой — не менее пятнадцати часов в неделю. А теперь немного арифметики. Сорок плюс сорок плюс сорок два плюс пятнадцать плюс десять плюс пятнадцать. Получается… — он на несколько секунд задумался. — Получается сто шестьдесят два. В неделе же у нас семь дней по двадцать четыре часа. Итого — сто шестьдесят восемь часов. Ваша честь, у моего клиента в восемнадцать лет было целых шесть часов в неделю на подрыв государственных устоев! И это в том случае, если ему было достаточно шести часов в день на еду и сон.