Ангел вожделения - Елена Радви

Бекки и не заметила, как в коридоре появился Антони.

– Что с тобой?! – воскликнул Антони. – Что за вид?

– А… Это ты… – Бекки подобрала полы халата. – Случилось несчастье, Антони… Кэти стала пить. Она пьяная, Антони…

Антони молча переводил взгляд с Бекки на запертую дверь комнаты. Хмыкнул в недоумении, не соображая еще, что к чему.

– Совсем пьяная? – пробормотал он и шагнул к двери.

Бекки ухватила его за локоть:

– Не надо. Она заперлась… Я давно за ней наблюдаю. Ее тянет к вину… А сегодня особенно. Наверно, придется отправить ее домой.

Утром Кэти долго не показывалась из комнаты. Бекки не находила себе места. Она уже было собралась умолять внучку впустить ее, как на пороге гостиной появилась Кэти. Тщательно причесанная, в длинном розовом халате, она робко посмотрела на взволнованную Бекки.

– Как ты себя чувствуешь? – голос Бекки дрожал.

– Бекки, прости! – глядя в сторону, робко проговорила Кэти.

Ее понурая фигурка была полна скорби и безутешной вины… Глаза Бекки затуманивались слезами…

Они сидели на широком диване и тихо беседовали.

– Знаешь, Кэти, тебе надо чуточку знать… о своей семье, о своих близких, – решилась Бекки. – Ты совсем уже взрослая, моя девочка… Мой дядя Роджер страдал от запоя… Сломал жизнь себе, своей жене… И неизвестно куда его судьба забросила – жив он или нет? Тебе это интересно?

Кэти взволнованно кивнула.

Бекки поведала ей историю дяди Роджера… не всю, конечно.

Кэти сидела подавленная.

– Я очень люблю тебя, Кэти, моя милая, родная, – горячо заговорила Бекки. – И так боюсь за тебя. Пойми меня верно. Наследственность – ужасная и коварная штука. Неизвестно у кого и когда она проявится…

– Но ведь… твой дядя Роджер, это так далеко от меня, – робко проговорила Кэти.

– Ну не так уж и далеко, – пробормотала Бекки и угрюмо умолкла. Если бы эта девчонка знала, насколько Роджер был недалеко от нее в генетическом древе родства. Еще бы – родной дед, настоящий отец Питера… Самая страшная тайна, которую хранила Бекки, надеясь в душе, что этот роковой для нее человек давно уже спился и умер – сколько лет от него нет никаких вестей, даже на похороны Мэри, своей матери, Роджер не объявился…

– Не так уж и далеко, – повторила Бекки в забытьи, но тотчас постаралась взять себя в руки. – Я люблю тебя Кэти. И несу за тебя ответственность… Может, тебе лучше вырваться из этой среды? Вернуться в Спрингфильд. Твои родители моложе меня, может, они лучше справятся с твоей бедой?

– Что ты, Бекки?! А как же университет? И вообще…

– Разговор идет о твоей жизни, Кэти…

– Нет, прошу тебя, Бекки, не надо. Я обещаю тебе! Никогда, никогда больше. – Глаза Кэти молили. Бекки давно не видела такой истовой мольбы.

– Ты уверена в себе?

– Да, Бекки, да!

Похожая сверху на красного жука, пожарная машина с воем вывернула на Парк-авеню и помчалась в Нижний Манхеттен, разгоняя по пути обомлевшие автомобильчики. Кэти никак не могла привыкнуть к шуму Нью-Йорка, ни днем, ни ночью город не мог угомониться. Сколько раз Кэти подбегала к окну, чтобы посмотреть – кто же так отчаянно воет? Она представляла себе обалдевших от воя водителей этих машин и хохотала… Но на этот раз ей было не до смеха, хотелось самой подвывать в след пожарной машине.

Кэти вернулась к столу, к сиротливому листочку бумаги.

«… Мне так трудно писать это письмо, дорогая Тина. Зачем ты уехала, зачем?! Ты так нужна мне сейчас! Ты – единственная, с кем я откровенна, кто может хранить тайну – я скрываю от всех свои свидания с Ширли. Это унизительно! Я так сердилась на Бекки по этому поводу, даже хотела переехать жить в кампус… Но сейчас, увы, я стала понимать Бекки. Она боялась за меня и не без основания. Тина, я, твоя добрая подруга Кэти, стала горькой пьяницей! Да, да, не удивляйся и не плачь, я горькая пьяница…»

Кэти стало невыносимо жаль себя. Она оставила ручку, зажала рот ладонью, чтобы не зарыдать. Посидела, успокоилась и вновь приступила к своему печальному повествованию.

«…Тебе трудно в это поверить, дорогая Тина, но эта так! А виновата только я сама. Я обманула надежды одинокой и несчастной Ширли найти во мне твердого духом друга. Она нашла во мне слабовольную дуру, в которой проснулись гены моего двоюродного прадедушки Роджера, который спился и исчез неизвестно куда. А может, и умер! Так обернулись для меня наши невинные посиделки с Ширли в барах. Конечно, я могла предложить Ширли что-нибудь другое вместо выпивки в барах. И однажды потянула ее на выставку Ван Гога в Метрополитен-музей, но Ширли так странно к этому отнеслась, что я прикусила язык и поплелась в бар. Дело дошло до того, что я стала пропускать университет, придумывала всякие истории, чтобы обмануть Бекки… А Бекки все предвидела. Она ясно видела, что я безвольное ничтожество. И трусливая, потому что боялась испортить отношения с Ширли, обидеть ее, отказаться от выпивки. Дело дошло до того, что я стала накачиваться на вечеринках, в присутствии Бекки, и вчера так напилась, что потеряла контроль и даже нахамила ей. Бедная, она чуть не свихнулась с горя… Но больше я не допущу ее слез, я дала слово, что перестану пить! Даже пиво! Не веришь? Клянусь тебе нашей дружбой! А вот с Ширли мне придется расстаться, у меня нет другого выхода. Она в последнее время очень настаивает, чтобы я пришла к ней в гости, но я знаю – мы напьемся, это будет ужасно. Впрочем, ни о каких гостях не может быть и речи теперь.

До свидания, Тина! Ответь мне поскорее!

Всегда твоя подруга – Кэти.

Нью-Йорк».

Ширли привычно пряталась за колонной, отыскивая в толпе студентов Кэти. Вот и она, рядом с двумя филиппинками, что нередко сопровождали ее… Ширли бросилась в глаза необычная бледность Кэти – смотрит в пол, не улыбается.

– Кэти, – окликнула Ширли.

Но та не расслышала. Филиппинки оглянулись и толкнули Кэти. Вздрогнув, она подняла глаза и чуть улыбнулась. Кивнув на прощанье подружкам, Кэти приблизилась к Ширли.

– Что с тобой? – тревожно спросила Ширли.

– Нам надо поговорить, Ширли.

– Что-то случилось? – Ширли ощутила ладонями холодный мрамор колонны. – Пойдем поскорее в бар.

Кэти резко вскинула голову.

– Нет, только не туда. Пойдем в сад. – И она решительно направилась к выходу.

Серая туча над головой напоминала старую перину. Вдоль аллеи сиротливо стояли скамейки, мокрые и неуютные.

– Может, лучше посидим в баре? – робко проговорила Ширли. – Уж очень тут сыро.

– Нет, Ширли. Я никогда больше не пойду с тобой в бар. Если не хочешь сидеть, давай просто побродим в саду.