Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер - Андрей Константинов

Хотите гуманизации? Вот, пожалуйста, мы о наших пленных не забываем. Я скажу больше: такая операция сегодня — это острая политическая необходимость! Другое дело — кто эту операцию проведёт? Мы или Чебриков? Если проведёт Чебриков — с армией считаться не будут. А Сергей Леонидович… он ведь не просто так — министр с портрета. Он ещё замом в Афган войска вводил… Стало быть, до последнего дня и до последнего солдата отвечает… Вот так. Думаю, всем ясно. Прошу высказать свои предложения.

Заместители некоторое время молчали, переваривая услышанное. Затем, обведя коллег острым, хоть и медленным, взглядом, руку поднял главный агентурный начальник. В отличие от остальных, он был в гражданском костюме и массивных роговых очках, которые делали его похожим на академика. Он, кстати, на самом деле был академиком и автором серьезнейших научных работ. К его мнению прислушивались в первую очередь, и от его «почина» во многом зависело, кто за предложенную операцию будет отвечать. Как всегда, благоухая заморским одеколоном, он негромко спросил:

— Разрешите, Пётр Иванович? — главный агентурщик снял очки и, протирая их кусочком замши, сказал: — Дело, конечно, ответственное. И, как вы верно, Пётр Иванович, заметили, прежде всего гуманитарное и политическое. Тут необходима всесторонняя мидовская проработка.

Главный агентурщик открыто назвал тех, кого не упомянул начальник ГРУ. Потом и добавил:

— Если по Пакистану МИД будет с нами, значит, и по другим направлениям тоже. Ну а по нашей части… Думаю, будет правильно, если вы поручите нашу часть операции всё-таки начальнику разведки сороковой армии. У него и прохождение службы в основном «восточное», кстати по всему «кусту», а это в нашем случае многое значит. И на месте ему виднее. Да и стимул у него есть — после того неприятного казуса со «стингером» и американским инструктором, который, как я вам уже докладывал, мог быть из Израиля — нашим эмигрантом… Ну а мы всячески поддержим. И по линии атташата, и по другим линиям — я сегодня же дам поручение…

Агентурщик чуть пристукнул по столу ладонью, показывая всем своим видом, что больше тут, по большому счёту, обсуждать нечего. Что, при всём уважении к Ивашутину, заострённая им тема операции в Пакистане — очевидно локальна. Как бы подтверждая эту невысказанную мысль, он со значением добавил:

— Вы утром ставили задачу по ОСВ — по записке маршала Ахромеева. Разрешите доложить отдельно после совещания, — и он достал из папки несколько скреплённых явно «западным» степлером листков, верхний из которых был пуст, лишь рукописно помечен неформальным грифом «На доклад нач. ГУ».

…Вполне возможно, такой же или почти такой же разговор в то же время состоялся и на Лубянке. По крайней мере возможностью обратной засылки перевербованных пленных чекисты должны были тоже озаботиться. Может, решали, как сыграть на опережение… Но к разработке самой операции они, скорее всего, особой инициативы не проявили: оно и понятно, шансов на успех у такой операции, честно говоря, мало… Трудно сказать, как оно было на самом деле. Ведь стенограммы таких совещаний и в таких кабинетах не ведутся…

А далеко от Москвы, в Кабуле, старший лейтенант Глинский и знать не мог, что вместе с решением на разработку операции в Пакистане решилась и его судьба. Впрочем, этого тогда ещё не знал никто — ни Иванников, ни Челышев, которые почти каждый день искали подходы к решению задачи с пленными. Хотя Челышев, когда ему на глаза попадался Борис, уже начал о чём-то таком задумываться, но до того, чтобы этим мыслям сложиться во что-то конкретное, было ещё далёко.

5

А в Кабуле между тем жизнь катилась своим чередом, и состояла она не только из рейдов, зачисток и подготовок к ним, подготовок, изматывающих подчас даже больше, чем сами «мероприятия». Бывали в Афганистане и свои маленькие радости, вроде концертов, с которыми довольно часто приезжали артисты — и очень известные, и не очень. Они делали очень важную работу, они расцвечивали пропыленные будни сотни тысяч мужиков, оторванных от семей и родного дома. Для многих такие концерты становились настоящей отдушиной. Кстати, как правило, артисты приезжали действительно именитые. И в основном вели себя достойно, скандальный шлейф за собой не оставляли — ведь в противном случае на «сертификатные»[74] гастроли к предупредительным и нежадным генералам в следующий раз взяли бы других.

А ещё почти каждый гастролёр непременно хотел привезти из Афганистана хоть какую-нибудь медальку. У многих, кстати, это получалось.

Ведь генералы — они тоже дорожили дружбой со знаменитостями. Где, кроме Афгана, они могли запанибрата называть всесоюзно известных артистов на «ты» и по имени? Это с мужиками, с ними, пусть даже и лауреатами и пародийными-перепародийными, всё-таки было проще. А вот вокруг актрис иной раз вспыхивали совсем даже не театральные страсти, замешанные, кстати, чаще всего на очень платонических вещах: кому сопровождать-охранять, в каком гарнизоне оставлять на ночлег, а значит — кому устраивать вечерний «командирский междусобойчик». До дальнейшего дело не доходило, армейская логистика просто не предусматривала таковой возможности. Но прорваться за кулисы, чтобы получить автограф (иногда на последней странице документа) или сфотографироваться со звездой, стремились многие. Но артистов, конечно же, старались ограждать от прямого общения с армейской массой, даже от офицеров, а уж про солдат-то и говорить нечего.

Глинский, вообще говоря, концерты любил — они вносили хоть какое-то разнообразие в похожие друг на друга, как близнецы, небоевые дни и недели. Да и отвлечься можно, глотнуть немного, так сказать, мирной жизни… Однако нельзя сказать, что Борис не пропускал ни одного такого «культурного мероприятия» — то есть, когда получалось, ходил на концерты, и не без интереса, а если не получалось — что ж…

На последних двух, например, Глинский не был. На один не пошёл, потому что там выступал тот артист, с которым у него памятная «водочная история» приключилась (нет, не то чтобы она совсем авторитет певца в его глазах подорвала, но как-то…). Да и не отличался этот артист особым разнообразием патетического репертуара. Второй же концерт — совсем на днях — совпал с присвоением Борису очередного звания. Капитанские звёзды необходимо было обмыть в роте, как положено. Так что предстоящий концерт стал для капитана Глинского не только приятным, но и совершенно неожиданным сюрпризом.

…Правда, сначала он не собирался на концертную площадку. Во-первых, знакомые офицеры в столовой сказали, что прилетает какая-то «солянка» из неизвестных музыкантов (звезды уровня Кобзона или Пьехи никого с собой не брали для «разогрева-подтанцовки», зато заранее высылали в Кабул слащавые афишки с берёзками-ромашками). А во-вторых, в разведотделе у него поднакопилось разных переводов-поручений Андрея Валентиновича — уж с ним-то он не мог не считаться. Все планы спутал сам Челышев, якобы случайно столкнувшийся с Глинским во время перекура. Сказав поначалу несколько обычных, информационно пустых фраз, подполковник с самым невинным видом поинтересовался:

— Ты, Боря, в курсе — сегодня выступает концертная бригада театра «Ромэн»? «Кармелита» — кажется, так называется. Я-то не большой любитель фольклора, а вот ты, помнится…

— А-а-а… — протянул, словно получивший контузию, Глинский.

— Бэ-э-э… — Челышев с той же интонацией показал язык — «лопатой», потом улыбнулся, посерьёзнел и ушёл к себе в кабинет.

Бориса, разумеется, напрочь выбило из рабочего настроя. Какие переводы, о чём вы, граждане?.. Он мог думать лишь о том, прилетела ли Виола или нет и идти ли на концерт. Последнюю-то их встречу уж точно нельзя назвать упоительной… Глинский курил сигарету за сигаретой и никак не мог ни на что решиться.

Вдруг он придёт на концерт, а Виола не прилетела? И тогда под цыганские романсы просто сидеть и погружаться в мучительные воспоминания? Гадать, с кем из этих цыган у Виолы что-то было? Перспектива… Но если она прилетела — ещё «веселее» смотреть на неё со стороны и даже не подойти? А подойдешь, тоже непонятно, как оно дальше выйдет. Вдруг опять ляпнет что-то обидное про цыганку, которая вытащит бывшего любовника из Афгана? За Виолой-то не заржавеет, а ему потом что — стреляться со стыда?

Протерзавшись вот так почти до самого концерта, Борис всё никак не мог на что-то решиться…

А Виола, кстати, действительно в Кабул прилетела. Глинского она, разумеется, предупредить просто физически не могла. Да и поначалу, ещё в Союзе, не хотела, честно говоря. Прошлое ворошить — только новые морщины приобретать. И новые шрамы на сердце — поверх незаживших.

Но уже в Кабуле её настроение радикально изменилось — может, так повлияла на Виолу разлитая по воздуху напряжённость? Война ведь и за несколько часов может переменить планы… Разумеется, Кабул — это не фронт, это не дикие же гиндукушские «скалы с оскалом», но всё же и не «беззаботный» Ташкент. Когда оттуда вылетали артисты — они голосили и куражились, а прилетели в Кабул — и сразу увидели, как грузят в соседний самолёт большие деревянные ящики. Что в них, догадались сами. Вот они как-то разом все и попритихли. И уже не «героические» хвастливые шутки слышались, а всё больше отработать гастроли побыстрее, и ну его, этот Афган, к лешему в зад… А ведь вся «афганская командировка» для артистов-цыган не продолжалась и сутки: утром прилетели, аппаратуру поставили, отрепетировали, отдохнули-пообедали, отыграли концерт, и всё, в гостиницу переодеваться и на вылет в Ташкент… Но многим хватало и этих часов, чтобы от повторных однодневных «командировок» потом отбрыкиваться. «Навара»-то на сей раз никакого — вроде как шефский концерт. Не то что у таких, как Кобзон! Те прилетали дней на пять. И с гонорарами у них — будьте нате — чеков по 200 в сутки. Поэтому они-то в первую очередь и «подсаживались на адреналин», становились «артистами-интернационалистами». Да тут ещё один танцор из «Кармелиты» ногу подвернул — когда реквизит грузили в ГАЗ-66-й…