Лихорадка - Тесс Герритсен

– Семья Гау интересует меня по другой причине.

– И какой же?

– Я полагаю, что их гибель может иметь отношение к сегодняшним проблемам Транквиля.

Винс был явно озадачен.

– Вы имеете в виду недавние убийства?

– Их совершили совершенно обычные дети. Подростки, которые просто сорвались и начали убивать. Мы пригласили детских психологов, чтобы они обследовали каждого ребенка в городе, но они не в состоянии объяснить это явление. Поэтому я и задумался о том, что случилось с Гау. Провел параллели.

– Вы имеете в виду, что убийцы – подростки? – Винс пожал плечами. – Жестокость – естественная протестная реакция на ущемление прав. Когда власти начинают закручивать гайки, молодежь всегда бунтует. Так было и так будет.

– Это не протест. Речь идет о бешенстве среди детей, которые вдруг начинают убивать друзей и близких. – Он запнулся. – То же самое случилось пятьдесят два года назад.

– Что именно?

– Тысяча девятьсот сорок шестой год, Транквиль. Семь убийств, совершенных за один месяц – ноябрь.

– Семь? – Глаза Винса за стеклами очков в металлической оправе стали совсем круглыми. – И это в городе, где живет – сколько человек?

– В сорок шестом году в Транквиле проживало семьсот человек. Мы снова столкнулись с этой трагедией, история повторяется.

Винс издал удивленный смешок.

– Ого, комиссар, в вашем городе социологам будет чем заняться! Но не стоит валить все на детей. Обратите внимание на взрослых. Когда детей с раннего возраста окружает насилие, они усваивают, что только силой можно решить все проблемы. Папа обожает свое всемогущее ружье, ходит с ним на улицу и забавы ради стреляет в оленей. Ребенок усваивает, что убийство – это удовольствие.

– Весьма справедливое замечание.

– Наше общество прославляет насилие! И мы сами вкладываем оружие в руки наших детей. Спросите любого социолога.

– Не думаю, что социологи смогут объяснить это.

– Хорошо. Каково ваше объяснение, комиссар Келли?

– Ливни.

Воцарилось долгое молчание.

– Не понял.

– И сорок шестой год похож на нынешний погодными условиями. Все началось в апреле, с проливных дождей. Местный мост смыло, утонул скот…

Винс закатил глаза.

– Наводнение библейского масштаба!

– Послушайте, я далек от религии…

– Меня тоже верующим не назовешь, комиссар Келли. Я ученый.

– Значит, вы тоже ищете закономерности в природе, верно? Взаимосвязи. Вот и я провожу параллель между нынешним годом и сорок шестым. В апреле и мае в нашем городе выпало рекордное количество осадков. Река Саранча вышла из берегов, серьезно пострадали прибрежные дома. Потом дожди прекратились – в июле и августе осадков не было. На самом деле и в тот, и в этот год наблюдалась рекордная жара. – Он набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. – И наконец в ноябре, – продолжил он, – началось это.

– Что?

– Убийства.

Винс молчал, его лицо словно бы окаменело.

– Я понимаю, что это звучит бредово, – признался Линкольн.

– Вы даже не представляете, насколько бредово это звучит.

– Однако взаимосвязь существует. Доктор Эллиот полагает, что это какой-то природный феномен. Появление в озере новой бактерии или водорослей, вызывающих сбой в психике. Я читал, что подобные явления наблюдались в южных реках. Есть какой-то микроорганизм, уничтожавший рыб миллионами. Он вырабатывает некое ядовитое вещество, которое воздействует на человека. Вызывает нарушение внимания, а порой и приступы ярости.

– Вы, должно быть, имеете в виду динофлагелляту, фистерию.

– Да. Это похоже на то, что происходит у нас. Поэтому я и хочу узнать про семью Гау. В частности, отмечались ли сильные ливни в год их смерти. Официальных данных о наводнениях в тот период не существует, никто их не регистрировал. Мне нужны исторические свидетельства.

Винс наконец понял Линкольна.

– Вы хотите посмотреть мои статьи из старых газет.

– Там может быть информация, которая меня интересует.

– Наводнение. – Откинувшись на спинку стула, Винс нахмурился, словно припоминая нечто важное. – Странно. Кажется, я встречал что-то насчет наводнения… – Аспирант развернулся к своему шкафу, выдвинул ящик и начал рыться в папках. – Где же я это видел? Где, где… – Он достал папку с пометкой: «Ноябрь 1887, „Вестник Двух Холмов“. В ней лежали копии газетных статей.

– Ливни должны были пройти весной, – заметил Линкольн. – Мы не найдем упоминаний о них в ноябрьских выпусках…

– Нет, здесь должно быть кое-что по делу Гау. Я помню, что делал выписки отсюда. – Он пролистал фотокопии и вдруг замер, уставившись на смятую страницу. – Ага, вот она, датирована двадцать третьим ноября. Заголовок: «Семнадцатилетний юноша уничтожил собственную семью. Пять жертв». Дальше идет перечисление имен: господин и госпожа Теодор Гау, их дети, Дженифер и Джозеф и мать госпожи Гау, Альтея Фрик. – Он отложил страницу в сторону. – Теперь я вспоминаю. Это было в разделе некрологов.

– Что именно?

Винс отыскал следующую копию.

– Некролог по поводу кончины матери госпожи Гау. «Альтея Фрик шестидесяти двух лет, зверски убитая на прошлой неделе, была похоронена тринадцатого ноября вместе с остальными членами семьи Гау. Уроженка Двух Холмов была дочерью Петраса и Марии Госс, преданная жена и мать двоих детей. Сорок один год была замужем за Донатом Фриком, который утонул прошлой весной, – голос Винса вдруг затих, аспирант потрясенно взглянул на Линкольна, – во время наводнения на реке Саранча.

Ошеломленные этим подтверждением, они молча уставились друг на друга. На полу у ног Винса шумел обогреватель, а его светодиод излучал оранжевое сияние. Но в тот момент Линкольн не чувствовал тепла – только холод. Ему казалось, что он уже никогда не сможет отогреться.

– Несколько недель назад, – снова заговорил Линкольн, – вы упоминали об индейцах, пенобскотах. Говорили, что они отказывались селиться на берегах озера Саранча.

– Да. Для них это табуированное место, так же как и подножие Букового Холма, где протекает река Мигоки. Они считали это место опасным.

– А вы знаете, почему оно считалось опасным?

– Нет.

Линкольн задумался.

– Название Мигоки – я так понимаю, это на языке пенобскотов?

– Да. Это искаженное «санкаделак мигаки», так они называли эту местность. «Санкаделак» на их языке – это что-то вроде слова «река».

– А что означает второе слово?

– Давайте я перепроверю. – Винс снова развернулся на стуле и снял с полки потрепанную книжицу «Язык пенобскотов». Пролистав ее, он быстро нашел нужную страницу. – Вот. Я оказался прав насчет «санкаделак». На языке пенобскотов это «река» или «поток».

– А другое слово?

– «Мигаке» означает «драться» или… – Винс запнулся. И поднял взгляд на Линкольна: – «Убивать».

Они снова уставились друг на друга.

– Вот откуда взялось это табу, – тихо проговорил Линкольн.

Винс сглотнул.

– Да. Это Река Убийств.

17

– Жирная жопа, – прошептал Джей-Ди Рейд из секции тромбонов. – У Барри жирная жопа!

Ной оторвался от нот и украдкой покосился на своего соседа Барри Ноултона. Отчаянно стараясь не сбиться с ритма, бедолага крепко сжимал в руках саксофон; его лицо приобрело пунцовый оттенок, и он снова покрылся потом, как это всегда случалось, когда мальчик нервничал. Барри Ноултон потел в спортзале. Потел, когда спрягал глаголы на уроках французского. Потел, когда с ним заговаривала девчонка. Сначала он заливался краской, потом на его лбу и висках проступали капельки пота, и уже в следующее мгновение они начинали стекать по лицу Барри, словно расплавленное жарой мороженое по сахарному рожку.

– Твою мать, у него такая жирная жопа, что, если запустить в космос, у нас появится новая луна.

Капля пота скатилась по лицу Барри и упала на саксофон. Он так крепко сжимал инструмент, что у него побелели костяшки пальцев.

– Отвали от него, Джей-Ди, – обернувшись, сказал Ной.

– О-о! Теперь тощая жопа ревнует, ей тоже хочется внимания. У меня отсюда такой вид открывается! Толстая жопа и тощая жопа – отличная парочка!

– Я сказал, отвали!

Оркестр вдруг разом смолк, и в наступившей тишине произнесенное Ноем «отвали!» показалось чуть ли не криком.

– Ной, что у вас там происходит?

Обернувшись, Ной увидел, что господин Санборн нахмурился и смотрит в его сторону. Господин Санборн был отличным парнем, да что там говорить – любимым учителем Ноя, но этот человек никогда не замечал, что творится на уроках в его классе.

– Ной задирается, сэр, – доложил Джей-Ди.

– Что? Да это он сам задирается! – запротестовал Ной.

– Я так не думаю, – осклабился Джей-Ди.

– Он нам мешает! Лезет со своими идиотскими шутками!

Господин Санборн устало сложил руки на груди.

– Могу я спросить, что это за шутки?

– Он сказал… он сказал… – Ной осекся и посмотрел на Барри, который напрягся так, что казалось, вот-вот лопнет. – Он оскорбил нас.