Доказательство человека. Роман в новеллах - Арсений Михайлович Гончуков

наш батальон, словно прорвавший плотину бурный поток, сметающий все на своем пути. Я ощущал наш бросок как движущийся электрический заряд, как звук, как эмоцию.

Через двадцать секунд стремительного движения, которые воспринимались из-за временно́й поправки на реальность Цифры как две-три секунды, мы услышали сигнал к возвращению. Сработала автоматика, и нас выбросило обратно. Мы перестали существовать внутри Цифры, цифровые копии были отключены, стерты, и система разбудила нас исходных. Я очнулся в своей установке, тут же почувствовав, как зажимы нейросканера отпустили голову, щелкнула замком и начала подниматься запотевшая крышка. Я подождал, пока система отсоединит все датчики, и, дрожа от холода, начал выбираться. Сел на скользкий край и… замер от удивления. В огромном белоснежном зале, кроме моей, не было ни одной установки. Чистый ровный пол. Ни единой души.

Я вышел на середину зала, все еще не веря своим глазам. Как это возможно? Десять минут назад здесь был целый батальон здоровенных мужиков, которые на моих глазах залезли в эти колоды и отправились в цифровые миры… Я двинулся к высокому окну в торце зала, попутно осматривая пол, видимо, ожидая увидеть следы демонтажа оборудования, и в окне увидел привычный пейзаж: бескрайнее поле и вдали окутанные туманом стройные башни Цифры, которые в тот миг показались мне зловещими…

Мои шаги высекали из пустоты зала одинокое эхо. Почему-то болели глаза, пару раз что-то мелькнуло, и на долю секунды проскочил микроплан, будто здесь все по-прежнему – уходящие в перспективу ряды установок, а в них ребята. Такое могло быть после оцифровки – зрительные артефакты, вспышки, флешбэки… Что делать? Я двинулся к выходу, чтобы спуститься, найти Илью и попытаться выяснить, что происходит. Однако на нижней палубе никого не было, если не считать парочки бессмысленных роботов, медленно ползающих по стенам опустевших коридоров.

Я нашел уже знакомый мне центральный коридор в надежде пробраться к капитанской рубке, там должен быть второй Илья или какой-нибудь дежурный – кто-то же следит за важнейшими агрегатами станции? Тем более во время сложнейшей операции по проникновению в логово противника. В глазах у меня то плыло, то вспыхивало, то штробило, негромкие шумы притихшей станции отзывались в голове болезненными щелчками и стуками. Наконец я увидел рубку, дверь была приоткрыта, из щели лился плотный оранжевый свет. Я аккуратно вошел, осмотрелся, внутри не было ни души. Не понимая, что делать дальше, я сел в высокое кресло перед пультом управления – он светился распахнутой от стены до стены панорамой, усеянной бесконечным множеством кнопок, датчиков, экранов, я коснулся пальцем поверхности, и она вздрогнула как живая.

Вдруг прямо передо мной на пульте появилось оранжевое с зеленой полоской окошко и начало мигать. Мне показалось, что станция отреагировала именно на меня и хотела вступить в диалог. Я постучал пальцем по пульту, окошко замигало чаще. И тут произошло то, что я не в силах был объяснить, – я вдруг начал вводить в окошко сложный код, цифры, символы, буквы, но при этом я сам не понимал, что делаю и откуда все это знаю. Когда я ввел один код и станция его приняла, появилось еще одно окошко – и я начал вбивать цифры и в него; это повторилось несколько раз, окошки появлялись, я вводил коды, и они исчезали, коды становились длиннее и сложнее, их было один, два, пять, десять… И вот наконец я вбил код и окошко исчезло, и в то же мгновение и пульт, и пространство комнаты вспыхнули слепящим кроваво-красным светом и ударной волной на меня обрушился звук сирены – пронзительный, яростный, резкий, как вой рвущегося металла. Кря-а-а, кря-а-а, кря-а-а… Он тут же заполнил ревом все пространство рубки. Кажется, меня прошиб пот, я вскочил и на неверных ногах бросился к выходу. Прыгающими ледяными пальцами я нашел ручку и рванул дверь и наконец выскочил в коридор – бежать, искать, выход, помощь… Кто-то здесь должен быть!!

Только в коридоре, мечась в кровавых отсветах аварийной сигнализации, под ударами звуковой плети сирены, я услышал станционного бота, который повторял женским голосом как заведенный: «Значение недопустимо, значение недопустимо, значение недопустимо…» Все происходило, будто мне снился мучительно-яркий кошмар, в котором я смотрел старый фильм-катастрофу, в котором у меня случился бэд-трип от дешевой синтетической дряни…

Я рванул к выходу из коридора, но, сделав несколько шагов в этом аду, вдруг почувствовал, как кто-то схватил меня за шиворот и с силой дернул назад, пытаясь опрокинуть на спину. Я резко обернулся, но коридор был пуст, я по инерции начал заваливаться на бок, и тут до меня дошло, что это накренилась станция… Уже на полу у стены я ощутил мощный толчок, как будто что-то оборвалось, и меня подбросило вверх, я ударился о потолок и в кровь разбил голову. Коридор кренился, в груди гудел идущий снаружи скрежет металла, я пытался подняться на ноги, уцепиться за дверной косяк, но злая сила подбросила вверх мои ноги, снова рванула за шиворот, и я заскользил на спине по наклонной вниз, туда, куда заваливалась вся станция, еще несколько минут назад тихая и пустынная… Удары сыпались один за другим, что-то колотило с боков, снизу и сверху, ухало, гремело, скрежетало, выло, и с каждым ударом меня подбрасывало и роняло вместе со всей громадой станции спиной, головой, ногами, руками – об железо, жестко, больно. Затем, когда удары участились, а коридор начал вставать вертикально, я увидел, как пол, стены и потолок покрываются белесыми, скрученными из тонких нитей веревками освобожденного электричества, – разряды бежали, сверкали, шипели и кидались на меня как змеи, и вдруг воздух стал плотным, черным и завоняло резиной и горелым пластиком. Я вдохнул – воздуха не было, но едва я успел закашляться, как коридор встал на дыбы почти вертикально, и я камнем полетел, как с отвесной горы, в самый низ, в пропасть – и последнее, что я услышал, был страшный хруст в затылке и шее, и я отключился.

– И знаешь, как они это сделали?

Я услышал до боли знакомый женский голос.

– Очень просто. Они использовали против вас вашу же «катапульту». И станция упала.

Я ничего не видел, но чувствовал, что стою на улице, волосы, рукава и штанины треплет легкий ветер, до меня доносится запах дыма, горелого пластика и металла. Когда она – а судя по голосу, она стояла рядом – заговорила, я догадался, что это голос женщины-бота со станции, которая кричала про недопустимое значение. Да, это была она. Но что она делает здесь? И…