Тенепад - Мария Введенская

…И запомни, мой мальчик, мой сын, которым я никогда не переставал гордиться, ты ни в чем не виноват. Ужасная трагедия, которую ты пережил, не оставила тебе иного выхода, как только бежать, куда глаза глядят. Спасибо за деньги, которые ты присылал, они пригодились мне особенно в последний год тяжелой борьбы с болезнью, которая всё-таки взяла верх. Но я знаю один способ, как утереть ей нос и оставить последнее слово за собой. Единственное, о чем я жалею, что мы не разговаривали с тобой все эти годы. Мне этого не хватало. Но не вини себя. Никогда не вини себя. Я верю – в конечном счете, мы оба сделали всё, что могли, и теперь заслуживаем немного счастья. Что бы это ни значило. На предыдущих страницах я попытался изложить вкратце, как жил всё это время. Жаль, я не могу узнать о тебе, хотя чувствую, что ты в порядке, и это хорошо. Вот был бы электронный адрес! Но ничего страшного. Когда-нибудь мы сядем на берегу живописного озера под закатным небом в окружении холмов, будто поросших мхом, выпьем и поговорим. Всё обсудим. У нас с тобой будет долгий добрый разговор. А сейчас нам, увы, пора прощаться. Спеши удивляться, Олден.

На этом страница закончилась. Лиланд словно не ожидал этого. Казалось, в его голове осталось еще кое-что недосказанным. Он поднял с пола тетрадь и попытался вырвать листок бумаги, но в этот момент лицо исказилось от приступа боли. Рука дернулась, и тетрадь упала, оставив лишь жалкий уродливый клочок бумаги – тот, что носил с собой Олден последние несколько десятков лет, словно некий странный талисман или попросту напоминание о свершенных им преступлениях. Своего рода татуировка.

Лиланд не стал терять время на вторую попытку, а записал четверостишие Китса прямиком на этом клочке. Четверостишие, сводившее с ума Олдена всю его жизнь своей недосказанностью, беспросветностью, ультимативностью. Неважно, за кем последнее слово, смерть всё равно сильней. Но перед тем как спуститься в подвал и сделать то, что задумал, Лиланд подошел к камину и выбросил написанное им письмо в двух листах.

– Зачем, папа? – воскликнул Олден.

Но тот, наверное, решил, что так лучше. Подумал, что, возможно, кое-что написал неправильно и тем самым может причинить сыну боль. Её и так предостаточно… целый океан боли, способный усыпить не одну бессонничную ведьму. Видя, как отец в последний раз спускается в подвал, Олден не нашел в себе сил, чтобы последовать за ним. Он просто не мог, и получив ответ на мучавший его вопрос, не испытал никакого облегчения. Отец лишь оставил последнее слово за собой, вот так вот. Смерть есть смерть, и это кажущаяся видимость, что путь, по которому к ней прошел человек, может облегчить горечь близких.

Олден согнулся пополам и заплакал, как девчонка, кусая зубами колено…. И в этот самый момент в его спину вцепились чьи-то острозаточенные когти и, словно тряпичную куклу, швырнули об стену. Был бы жив, от подобного удара умер…. Ведьма проснулась. Странно. Очень странно – столько боли должны были вырубить ее, как общий наркоз, но, тем не менее, она проснулась. Видимо, ощущение Рождества принесло столько ностальгического счастья и веры в чудо, в сказку, что сыграло роль будильника.

Ведьма надвигалась на Олдена, растопырив пальцы. Быть может, она выбрала себе раба? Того, кто станет петь ей колыбельные на ночь вечно? Отличника в своем роде, мастера боли. А дом бы позаботился о необходимых декорациях. Он ведь живой. Он дышит смертью….

Проникнув внутрь, Адель увидела то, чего и боялась. Ведьма проснулась и была готова напасть на Олдена. Несмотря на более чем скромные размеры этой комнаты, Адель пока оставалась незамеченной. Олден, казалось, совсем плох – снова весь в слезах, глубоко шокированный он слепо таращился на ведьму и не собирался ничего предпринимать. Он выдохся. Он сдался.

Испытывая острую необходимость действовать, Адель совершенно не знала, что делать. Никаких подручных средств, ничего под рукой. Эх, надо было брать пистолет – хоть что-то…. Закипала ярость, и тогда Адель сделала единственное, что пришло ей на ум, что делала уже несколько раз от злости или досады, и в итоге получила множество уродливых шрамов. Сейчас же неумение контролировать себя могло запросто спасти им с Олденом жизнь, поэтому она, не раздумывая, ударила со всей силы кулаком в зеркало и пробила его насквозь, запустив в затхлую темную комнату ослепляющий солнечный свет. Откуда? Как? Но сейчас на раздумья не осталось времени.

Не жалея пальцев, Адель выломала кусок похожий на клык и рванула к ведьме. Казалось, та не видела света уже не одно столетие и никак не могла привыкнуть, слепо моргая по сторонам и щурясь. Свет оглушил ее. Свет принес боль, но не ту, что она так жаждала. И Адель не мешкала. Подскочив к бессонничной ведьме, она вонзила ей в горло зубец. Порция черной крови вязкой и густой, как нефть, выплеснулась на грязное платье. Совиные глаза ведьмы стали еще больше, а рот приоткрылся, выпуская шипящие звуки, со временем приобретшие булькающий оттенок. Она шагнула назад, будто ища причину этой парализующей боли, а затем осела, таращась по сторонам.

Не теряя времени, Адель подбежала к разбитому зеркалу, за которым, как оказалось, крылся другой выход – и не в лес, а в какой-то красивый парк, и через брешь она видела аккуратно подстриженные изгороди и раскидистые ухоженные деревья. Был ясный погожий день, и всё излучало свет. Выбив остатки зеркала ногой, Адель обернулась к Олдену, который всё еще сидел мешком у стены в каком-то ступоре. Тогда она подбежала к нему и фактически подняла на ноги.

– Ну давай же!

Олден плохо соображал, но Адель оказалась более чем настойчива, так что он немного пришел в себя, когда они оба подошли к довольно широкому окну, что прикрывало зеркало.

Глаза ведьмы остекленели. Она была мертва. Больше не требовалось боли, чтобы усыпить ее, излечить от бессонницы. Сон наконец-то пришел. Самый глубокий на свете, да и во тьме тоже. А, может, всё это лишь постановка? Как и наша жизнь? Жизнь с множеством бессонничных ведьм, которые не могут заснуть без по-настоящему горькой пилюли. И мы должны постоянно подкармливать их, чтобы не встречаться лицом к лицу.

Попав на другую сторону, в совершенно иной противоположенный мир, как казалось, позитивный и радужный, первое, что бросилось в глаза – отсутствие Джеймса с ключом, который дался им троим слишком тяжело. Он остался ждать у другого выхода, а, может, и не остался. Руки Адель были сплошь в крови: ладони, пальцы, особенно правое запястье – от основания мизинца тянулся глубокий порез. Увидев это, Олден даже как-то ожил и попытался хоть что-то предпринять, но Адель неумолимо шла быстрым шагом вперед вдоль идеально-подстриженных живых изгородей – хотелось поскорей убраться от домика ведьмы. Вдруг на секунду она остановилась и виновато обернулась к Олдену, который немного отставал.