Том 3. Письма и дневники - Иван Васильевич Киреевский

делом и полагали, что лучше начать лечение таким образом. Мысль о Васе тоже очень смущает меня. Мне тяжело думать, что ему придется еще три года провести в этом полузаключении, в монастыре без святыни. Лучшие годы жизни пройдут в скуке и пустоте душевной, а неизвестно еще, будет ли от того какая выгода для следующей жизни, не говоря уже о будущей. Прошу Вашего святого благословения и святых молитв Ваших, особенно для Сережи, с почтением и преданностию имею честь быть Вашим покорным слугой и духовным сыном И. Киреевский.

P. S. Позвольте мне, отец родной, поздравить Вас с праздником святого скита[400] Вашего. Прошу Бога, чтобы Вы провели оный в здоровье и утешении. Всех святых братий и отцов поздравляю с праздником. Простите!

99. Оптинскому старцу Макарию

28 июля 1853 года

Искренно любимый и уважаемый батюшка!

Еще нынешней весной зашел ко мне один раз старинный мой знакомый, немецкий пастор Зедергольм[401], и привел ко мне познакомить своего сына, Карла[402], который, тому два года, вышел из университета одним из первых кандидатов и о котором его отец говорит, что он был бы дельнее других его детей, если бы только не был слабого здоровья. Этот молодой человек вскоре после первого знакомства открылся мне, что чувствует превосходство нашего вероисповедания пред лютеранским и даже не прочь от того, чтобы принять нашу веру. Однако же это он надеется сделать со временем, а прежде отправляется в Смоленскую губернию[403] на несколько месяцев, а потом думает ехать путешествовать в Грецию[404] и, может быть, там совершить это дело. Я советовал ему это дело не откладывать, если он уже убежден, а лучше поехать в Грецию уже православным. Но чтобы более узнать нашу церковь и окончательно укрепить свои убеждения, я советовал ему поехать к Вам в Оптин. Он принял мой совет и хотел поехать к Вам после пребывания в Смоленской губернии, а между тем будет подготовлять свое семейство к этому поступку, который тем тяжел должен быть для его отца, что он сам пастор и кроме того еще страдал за свою веру, ибо отставлен от своих должностей именно за то, что в проповедях своих не советовал немцам переменять свою веру на нашу. Теперь, тому дней десять, он возвратился из Смоленской губернии и сообщил мне, что отец его наконец если не благословляет его на это дело, то и не противится ему, но предоставляет полную свободу поступить по своему убеждению, требуя только, чтобы он прежде повидался с ним в деревне близ Серпухова, где он проводит лето. Потому молодой Зедергольм хотел ехать к отцу, а потом к Вам. Но между тем, оставаясь еще несколько дней в Москве, просил меня познакомить его с каким-нибудь русским священником, который бы мог приготовить его еще прежде Оптина и по знакомству с которым он мог бы сколько-нибудь узнать хорошую сторону нашего белого духовенства. Я назвал ему Сергея Григорьевича Терновского[405] как человека, которого я хотя мало знаю лично, но о котором я слышал много хорошего и который, верно, не откажется заняться с ним. В этом смысле я написал Сергею Григорьевичу письмо, которое он доставил сам. Сергей Григорьевич точно занялся с ним несколько раз и произвел на него хорошее действие, однако же мне поручил сказать с Облеуховым[406], что почитает лучшим кончить это дело здесь, а не ездить к отцу, ни в Оптин. Однако же молодой человек не мог и не хотел изменить своего обещания, данного им отцу, видеться с ним прежде, чем совершит этот великий и невозвратный шаг, и потому отправился в Серпухов вчера. Оттуда же он поедет через неделю к Вам, если найдет, что незатруднительно проехать из Серпухова в Калугу. В противном же случае он воротится в Москву и окончит уже это дело здесь, а к Вам поедет после поговеть и познакомиться с Вами, многоуважаемый батюшка, и видеть Вашу обитель и, между прочим, познакомиться с отцом Иоанном[407], о котором я ему говорил как о человеке, который находился несколько в подобных обстоятельствах. Я не боялся затруднять Вас этим, батюшка, ибо дело идет о спасении души. Может быть, то, каким образом, с какой полнотой убеждений совершит он этот решительный шаг, решит судьбу всей остальной его жизни. Может быть, от этого и для других его поступок будет или камнем назидания или претыкания. Если же я в этом случае поступил не так, как должно было, то прошу Вас простить мне.

С истинным почтением и беспредельною преданностию, испрашивая Ваших святых молитв и благословения, имею честь быть Вашим покорным слугой и духовным сыном И. Киреевский.

100. Оптинскому старцу Макарию

4 августа 1853 года

Многоуважаемый и сердечно любимый батюшка!

Сейчас возвратился я из церкви, где удостоился сообщиться Святых Таин вместе с детьми моими Васей и Сашенькой[408], и теперь спешу писать к Вам, прося Вашего святого благословения и святых молитв Ваших, чтобы Господь и в остальную жизнь нашу не удалил милость Свою от нас и соделал нас волей или неволей достойными Его любви. Наталья Петровна по нездоровию не могла говеть вместе с нами, но думает говеть по отъезде Васи, который должен отправиться 7-го этого месяца. Помолитесь за него, милостивый батюшка. Вчера я получил письмо от Зедергольма, сына пастора, о котором писал к Вам в прошедшем письме. Посылаю теперь в оригинале письмо его, чтобы Вам удобнее можно было видеть из него о состоянии его духа и об отношениях к семейству.

С безграничною преданностию и почтением имею честь быть Вашим духовным сыном и покорным слугою И. Киреевский.

101. Оптинскому старцу Макарию

До 6 октября 1853 года

Беспредельно уважаемый и сердечно любимый батюшка!

Я нахожусь в затруднительном положении для сердца и для совести: я должен назначать, кому быть рекрутами из моего имения, и не вижу ясно, над кем должен произвести этот приговор. Поручить управителю, или старосте, или крестьянскому миру не могу, потому что знаю, что выйдет пристрастное решение. Между тем те, которые по дурному поведению заслуживали бы удаления из имения, по здоровью своему вряд ли годны. На других хотя есть подозрения в воровстве, но нет доказательств, и я боюсь погрешить, осудив их по одному подозрению. К тому же некоторые из них одинокие в семействе, которое ими держится.