Капсула времени - Анна Драницына

взрослеет, второй глаз переползает к первому, и она видит мир уже по-другому, по-взрослому. Может, я стала камбалой? Когда с меня сняли повязку, все стало как прежде, только небольшой шрам остался под волосами, но его не видно особо. И при этом жизнь резко изменилась, я больше не чувствовала себя изгоем, адским Приплодом. Я даже стала, что ли, частью Вселенной, а не отдельной одинокой планетой, покрытой льдом. Не знаю, как это объяснить. Но мне вдруг до черта захотелось домой. И хотя я четко не представляла себе, где именно он находится, но предчувствие чего-то хорошего меня не покидало всю дорогу. В Ростове мы сели на самолет, и через несколько часов я уже была в турецкой больнице. Внутри было прохладно и пахло клубникой. Так странно, в наших больницах всегда воняет хлоркой. Дядя Лось приложил палец к губам и показал мне на дверь палаты. Глаза у него вдруг приняли просительное выражение:

– Лиса, ты это… поласковее с ней.

– Не парься, дядя Лось. Я что, дура, что ли, или враг своему брату Эммануилу?

– Какому еще Эммануилу?

– Мамзель тебе еще не сказала, что твоего сына будут звать Эммануил?

Пока дядя Лось стоял в коридоре с открытым ртом, я подмигнула ему и шмыгнула в приоткрытую дверь.

Я стояла в проеме, не в силах сделать шаг из-за паники, охватившей меня. Ноги словно приклеились к полу. Мамзель спала на больничной койке. Она сильно изменилась за то время, что я ее не видела. Ее живот был размером с огромный шар и словно упирался пупком в небо. Когда она успела так округлиться? Сразу было ясно, что скоро богатырь Эммануил задаст джазу нам всем. Из вены на руке шли прозрачные трубочки-капельницы. Все вены были в синяках, будто у самого прожженного наркомана, – врачи реально не оставили на ней живого места. Отовсюду торчали какие-то трубочки, датчики, что-то тикало и булькало. На секунду, Лео, вспомнила тебя в инвалидной коляске в больнице, когда я вытаскивала тебя покурить в тубзик за день до смерти, и у меня перехватило дыхание. Будто мне на шею накинули колючую проволоку и тащат по острым камням. Я подумала, что будет с нами всеми, если она умрет – Васьком, Лосем и Эммануилом? Мы же не сможем без нее никак. И еще подумала, Лео, что если нужна жертва, то лучше бы Господь прибрал меня тогда, когда прилетела бомба. Это было бы куда гуманнее. Я-то на фиг никому не нужна, кроме, разве что, брателлы. А Мамзель нужна нам всем как воздух.

Кровать была широкой, и я прилегла рядом с ней. Лицо Мамзели по цвету ничем не отличалось от больничной подушки. Прислони ее к стене в палате – исчезнет, растворится в белом. Как только она проснулась и увидела меня, ее большие голубые глаза налились слезами и стали похожи на два озера.

– Доченька, родная моя, – прошептала Мамзель. – Полежи со мной еще немного, пожалуйста.

Мы лежали вместе на кровати, как в детстве, и я рассказывала ей про свои приключения. Конечно, без подробностей. Так, по мелочи. Дядя Лось сказал же, что ей нельзя волноваться. Про то, что Васек заговорил, что я нашла Кира и снова потеряла навсегда. Про капсулы времени, про школу, в которую не хочу больше ходить.

– Ты снова надела майку с лисой?

– Да, это же моя любимая.

– Мне кажется, доченька, тебе надо поговорить с Киром. Вы же друзья детства, я помню, как ты убивалась, когда он пропал. Знаешь, такая дружба дорогого стоит. Поговоришь?

– Попробую.

– Я люблю тебя, моя старшенькая!

Короче, несмотря на мрачные прогнозы врачей (ни фига они не знают о силе духа нашего сумасшедшего семейства), у Мамзели родился здоровый малыш. Сама она, конечно, потеряла море крови, но быстро восстановилась и вернулась к нам целой и невредимой. Когда родился Эммануил, мне дали первой его подержать, потому что дядя Лось в это время танцевал лезгинку в коридоре.

– Ну, привет, брателло! – сказала я мелкому черноглазику. – Добро пожаловать в наш дурдом!

Моня (ну, не звать же существо весом в два килограмма Эммануилом, блин-трамплин) все-таки родился раньше времени. Не досидел пару месяцев. Может, темно ему там было и одиноко. Тут я его понимаю. Первые дни Лось волновался страшно, его не пустили в специальный инкубатор для недоношенных, велели быть рядом с женой. Но я сказала, что возьму ситуацию под контроль, и пробралась в больницу с другого входа. Слышно было, как орали вновь появившиеся на свет малыши. Не понимаю, зачем при рождении сразу бить ребенка по жопе? Что за бред! Если бы я была главным врачом, то завела бы правило щекотать всем только что родившимся детям пузики нежным перышком. И тогда бы первый звук, который они произведут, будет не плач, а заливистый смех. Согласитесь, есть разница.

В инкубаторе Моня лежал совсем один. Синий несчастный куренок, как же мне было его жалко. Я просунула в дырочку палец, и он схватил его и не отпускал. Когда зашла турецкая медсестра, я думала, кранты мне, выгонит в два счета. А она принесла мне чай с лимоном и печенье. Я стала приходить к Моне каждый день. Вначале одна, потом с Лосем, Мамзелью и Васьком. Затем они уходили, а я оставалась. Лось ругался, говорил, что мне надо отдохнуть и хоть разок искупаться в море, но Мамзель велела оставить нас в покое. Через две недели мы все смогли наконец уехать домой.

Собравшись с духом, я зашла за зеленую облезлую калитку. Кир сидел на качелях ко мне спиной и курил. Я подошла к нему, прислонилась к дереву, облизала пересохшие губы. Ты же знаешь, Лео, я не умею просить прощения. Может, это моя проблема, но слова будто застревают в горле, не дойдя до выхода.

– Кир, слышь? – Он не поворачивался. – Прости меня, пожалуйста, я настоящая свинья.

Он, как в замедленной съемке, поднялся с качелей, выкинул «хабарик» и посмотрел на меня:

– Ты че, дура, что ли. Я давно тебя простил.

Мы обнялись. Кир смотрел на меня как завороженный.

– Прикольный ирокез у тебя на башке. Я тоже такой хочу.

– Да, блин, пока шили, обкорнали немного. Я хотела совсем налысо, как у тебя, но не дали. Сказали – ты же де-воч-ка.

Мы летели на качелях, и звезды проносились мимо нас, как в детстве. И Кир снова был таким близким и родным, что хотелось вечно сидеть в обнимку и никогда не разлучаться. Я помню, Лео, ты говорил, что я узнаю любовь по