Локальный конфликт - Александр Афанасьев

Побросать здесь все оружие, отмыть запах пороховой гари на руках и лицах, переодеться во что-то более мирное, чем камуфляжная форма, и попробовать просочиться сквозь фильтрационные лагеря? Нет. За мирных жителей, которым осточертела война и которые хотят побыстрее взяться за пахоту (все-таки весна на носу) их примет только слепой, да и то вначале принюхается к ним и спросит, а что это, уважаемые, от вас так порохом несет.

Еще три месяца назад Алазаев, предвидя, что вскоре возникнут, мягко говоря, некоторые осложнения, приказал своим людям организовать в горах небольшую базу. Они тогда роптали, не понимали — зачем она нужна. Заложники могли их выдать, поэтому строили ее только те, чья судьба была предрешена. Она была рассчитана на два с половиной десятка человек. Но, когда пришло время ею воспользоваться, столько людей у Алазаева уже не было.

Сколько еще дней просидишь в этом убежище? Берлога, конечно, не могла сравниться с пятизвездочным отелем и даже на две звезды вряд ли тянула, но все же здесь было гораздо комфортнее, чем в катакомбах, в которых обитали партизаны, воевавшие с немцами на Крымском полуострове, и уж тем более в гробу… Телевизор, свет, еда, тепло — что еще нужно в этой жизни, за исключением уюта, который может создать только женщина. Но женщин среди них не осталось. Раньше была одна. Снайпер. Хороший снайпер. Зря патроны не тратила, как некоторые, кто любит пострелять вверх и попугать птичек да необстрелянных новобранцев, коих среди федералов давно уже не попадалось. Она говорила, что родом из Москвы, а по национальности — не разберешь. Может, и славянка. Денег почти не просила, довольствовалась малым и уж точно не думала заработать здесь на безбедную старость. Воевала с азартом, получая от этого удовольствия. Таких женщин лучше не злить. Они как дикие кошки. Но ее уже недели две как убили. Крупнокалиберные пули станкового пулемета, которые установлены на бронемашинах, оставляют от человека трудноузнаваемые ошметки, а в нее их попало штук пять — не меньше…

Не просидят они в убежище долго. Даже несколько месяцев не просидят. Рано или поздно, но федералы все равно их найдут, а если и не они, то какой-нибудь доброхот обязательно наткнется на их следы и сообщит об этом новой администрации, а там уже надо будет готовиться к приему гостей. Плохо, что придут они, предварительно не сообщив о времени визита. Как известно, нет ничего хуже непрошеных гостей.

Опять же, вскоре запасы продуктов закончатся. Какое-то время продержишься на консервах и сухарях, а потом придется отправиться на добычу провианта. Видимо, это станет последним их походом. Паломничество к святым местам за продуктами, нет, не так он хотел расстаться с жизнью. Совсем не так. Да и вовсе не хотел он расставаться с ней. Но вариантов было так мало, что из плохих приходилось выбирать наименее плохой.

— Малик, ты же видел этот фильм, — сказал Алазаев.

— Да, командир, — отозвался Малик, — он очень интересный.

— Извини, но я тебя прерву.

— Ты опять будешь смотреть новости?

— Да.

— О тебе в них ничего не скажут.

— Хвала Аллаху. Я не стремлюсь стать телезвездой. В последнее время кого-то вспоминают, только когда подранят или убьют. Ты что же, хочешь, чтобы и со мной случилось то же самое?

— Нет, нет, — замотал головой Малик. Он-то мечтал, чтобы его показали по телевизору, но, конечно, не в виде окоченевшего окровавленного трупа.

— Узнаем, что творится вокруг нас. Разве тебе это не интересно?

— Интересно.

— Правильно. Развивай любознательность, — назидательно сказал Алазаев. Он вдруг понял, что Малик тянет время, хочет уболтать его и таким образом дождаться окончания фильма. Алазаев улыбнулся.

Месяца четыре назад в отряд попали корреспонденты какой-то французской телекомпании. Сам Алазаев отказался от участия в съемках, а вот его подчиненные, несмотря на то, что Аллах гневается, когда изображают живых людей, не упустили шанса попозировать перед телекамерой, улыбались во все зубы, трясли оружием, стреляли в воздух и кричали о том, что они полны решимости дать отпор федеральным войскам.

Французы едва сдерживались от радости, чуть ли не танцевали, смеялись, раздавали коробками привезенные с собой шоколадки. Было весело, как на празднике. Французам предложили жареную баранину. Тем понравилось, и они извинялись, что не подумали захватить с собой вино и теперь не могут ничем, кроме шоколадок, угостить хлебосольных хозяев. Вместо вина пили водку.

Вскоре эти кадры стали показывать на всех российских каналах. Французы наверняка их выгодно перепродали. «Сподвижники» же с той поры регулярно просматривали выпуски новостей, каждый раз надеясь, что опять увидят себя. Подробностей на экране не разглядишь, но боевики тыкали в экран пальцем, показывая — кто где стоит, хлопали друг друга по плечам, точно оказались на трибуне во время футбольного матча.

Эти кадры попадались до сих пор, иллюстрируя рассказы о последних событиях в Истабане. Теперь, конечно, не так часто, как раньше. Но и боевики утратили интерес к новостям. Ничего хорошего для них там не сообщалось. Большинства из тех, кого они видели на экране, уже давно не было среди живых. А кому приятно оказаться в одной компании с мертвецами? Но теперь Аллах не должен сердиться на них.

Шварценеггер так и не успел расправиться со всеми своими противниками.

— Я куплю тебе кассету с этим фильмом, — сказал Алазаев, переключая канал.

— Ты давно уже это обещаешь. Сам куплю кассету, — огрызнулся Малик, ты постоянно мне мешаешь. Я бы его давно уже записал.

— Писал бы сейчас.

— Я знал, что ты мне не дашь досмотреть.

— Есть хочешь?

— Нет, — бросил Малик, — пойду погуляю.

— Правильно — это очень полезно для растущего организма.

Малик поднялся, закинул автомат на плечо и выбрался из пещеры еще до того, как стали передавать очередной выпуск новостей. Сообщения из Истабана шли в самом начале выпусков, если, конечно, не случалось ничего сенсационного в Федеральных округах, в Центре или в мире, будь то пожары, убийства политических лидеров, землетрясения, захват заложников или массовые беспорядки. На сей раз в мире было спокойно.

Алазаев немного приглушил звук. На экране мелькали знакомые места. Он смотрел на них с ностальгией и завистью, потому что доступ туда для него был закрыт. Это чувство сродни тому, что появлялось у простых советских граждан, когда они смотрели передачу «Клуб кинопутешественников». Такие «путешественники» знали историю дальних стран даже лучше, чем люди, их населяющие, вот только видели они эти места лишь на экранах телевизоров и никогда там не оказывались.

Пало Эгенбекское укрепление. Истребленные и рассеянные отряды боевиков группками по пять-десять человек пытаются уйти за границу. Остался лишь один крупный отряд, но он зажат в горах, как в бутылке с узким горлышком, через которое боевики, неся ощутимые потери, периодически пробуют выскользнуть. На все эти попытки федеральные войска отвечают усилением обстрелов и бомбежек. Они расчертили предположительное место дислокации отряда на квадраты и методично обрабатывают их всеми видами оружия, дозволенными международной конвенцией. А может, применяют и недозволенные. Поди проверь. Международных наблюдателей среди них, кажется, нет, а информация дается дозированной. Потом несколько экспертов бурно обсуждали вопрос: началась ли в Истабане партизанская война или по-прежнему продолжается вооруженное противостояние, будто это было так важно, что от правильного ответа ситуация в республике сразу же изменится. Наконец болтовня закончилась. Весь экран заполонила верхняя часть тела ведущего, потом его заключенное в рамку изображение отъехало в правую сторону, а в левой возникла другая такая же рамка. В ней томился репортер, сжимавший в руках микрофон. Ждал он, видимо, долго. Нос его покраснел скорее от холода, чем от выпитых для бодрости и сугрева горячительных напитков. Репортер стал что-то говорить, часто сбиваясь, — вероятно, не из-за того, что нервничал, а просто устал и замерз — челюсти плохо двигались, а под глазами отчетливо стали видны синяки, точно его не так давно поколотили. Изо рта репортера вырывались клубы дыма, прямо как у огнедышащего дракона.

Алазаев насторожился, сделал звук чуть громче, но не таким сильным, чтобы не разбудить спящих. Смысл слов ускользал от него. Он, видимо, пропустил ключевую фразу, после которой смотри, не смотри — все равно ничего не поймешь. Он все никак не мог сосредоточиться, впрочем, сейчас это было не самым главным.

Репортер был довольно известен. Алазаев, следивший за новостями в Центре еще до того, как началась так называемая контртеррористическая операция в Истабане, видел его сюжеты из Государственной Думы, Совета Федерации, Белого дома и Кремля.