Туманян - Камсар Григорьян

В звездные, лунные ночи вся семья собиралась вокруг огромного костра. Дедушка, бабушка и дядюшка хлопали в ладоши, а я плясал и порхал между ними, словно бабочка».

Яркие ощущения и впечатления детских лет, вызванные к жизни чудесной природой родного края, возымели благотворное действие на воспитание и развитие поэтического чувства. Селение Дсех окружают горы, покрытые густыми лесами. На полях благоухают тысячи диких цветов. В глубоком ущелье шумит река Дэвбет. Пяти-шестилетний мальчик Туманян со своими друзьями любил бродить по горам и полям. Дети собирали ягоды, дикие груши, яблоки, орехи — все, чем были так богаты окрестные леса. В полдень мальчики отдыхали у развалин древнего монастыря и здесь, в тени орешника, жадно уничтожали свой завтрак. Эти дна вспоминал Туманян в поэме «Маро»:

Близ села до этих порИва грустная растет…Пощадил ее топор,Близок леса темный свод…Жгли, бывало, зноем скалы,И не раз батрак усталыйВ трудовой и жаркий деньНаходил под ивой тень…Тут же вился с гор поток,Сладкогласый ручеек,Неустанный и звенящий,Он журчал в зеленой чаще,И гурьбою детской, голой,Шли долиной мы веселойВ жаркий полдень искупаться.Порезвиться, посмеяться…Так беспечной детворойЖили летней мы порой,Над цветным спеша пескомЗа лучистым мотыльком…

Когда Ованесу исполнилось семь лет, он стал пасти скот. С рассвета мальчик уходил с волами в поле, садился под деревьями. Дни и ночи проходили под открытым небом, на лоне природы.

Деревенские дети жили дружно. Каждое утро они собирались где-нибудь в поле, играли, шутили, а по вечерам слушали сказки. Среди товарищей маленького Ованеса был мальчик по имени Несо, искусный рассказчик. «В летние лунные ночи, — вспоминает Туманян, — усаживались мы на бревна около нашего дома и зачарованно впивались глазами в хорошевшее от воодушевления личико Несо. Рассказывал он про Гури-Пери, про Изумрудную птицу, про Светлое и Темное царство». Нередко ночью в поле старый пастух, собрав вокруг себя деревенскую детвору, медленно потягивая свой длинный чубук, рассказывал о старине. Лучи костра озаряли напряженные лица слушателей. В ущелье шумела река…

Память мальчика навсегда сохранила картины дальних гор, покрытых голубым туманом. В густых, непроходимых девственных лесах, которые «не слышали еще звука топора», можно было натолкнуться на медведя. В дуплах деревьев жили дикие пчелы.

На высоких утесах, где свивали свои гнезда горные орлы, по временам показывались пугливые дикие козы. Река едва виднелась сквозь густые ветви деревьев. Дети с трепетом и страхом вступали в дикий лес, чтобы пробраться к реке.

В саду Туманянов росли огромные тенистые ореховые деревья, под которыми отдыхали дети в знойные летние дни, или палками сбивали с дерева орехи. Особенно любил Туманян весну в горах, обильные дожди, гром и молнию, разбушевавшуюся грозную стихию природы. Громовое эхо раздавалось далеко-далеко и исчезало где-то за черными громадами гор.

Недаром впоследствии пришлись по душе поэту переживания героя поэмы Лермонтова «Мцыри», который «как брат, обняться с бурей был бы рад…»

Может быть, ничто в такой степени не волновало мальчика Туманяна, как грозный шум реки в глубоком ущелье.

«Моим великим учителем был шум реки Дэвбет, — говорил потом поэт. — В ночной тиши я всегда прислушивался к ее голосу, то глухому и глубокому, то ясному и страшному. И, казалось, река говорила с моей душой…» С детских лет эта необычайная музыка как бы очаровала Туманяна.

Поздно вечером, когда умолкал шум дня, он любил лежать на краю ущелья и слушать в тиши глухой гул реки. На темносинем небе луна перебегала из тучи в тучу, а внизу во мраке серебрились разъяренные волны… В его поэтическом воображении теснились мысли, рождались образы, которые потом, оживая, появлялись в его поэмах. Одно из первых произведений Туманяна «Сако Дорийский» начинается картиной реки Дэвбет:

Внизу, у подножья, дик и безумен,Стремясь через камни, неистов и шумен,Из пасти низвергнувший пенистый следБушует и вьется мятежный Дэвбет…О берег скалистый он бьется и брызжет,Потерянный берег цветущий свой ищет…

На формирование поэтического миросозерцания Туманяна значительное воздействие оказали также жизнь и быт армянской деревни, сказки и предания народной старины.

Отец поэта тэр-Татевос был прекрасным рассказчиком, имел приятный голос и любил петь. В вечерний час, когда собиралась вся семья, мать говорила о своих хозяйственных делах и о том, как много еще предстоит сделать завтра, а отец, облокотившись на круглую подушку, играл на чонгуре[5] и пел о подвигах Кёр-оглы, о любви Кярама[6]. Тэр-Татевос много знал и старинных протяжных песен, в которых нашли отражение думы и чаяния народа.

Маленький Ованес любил слушать отца, и эти тихие часы у родного очага оставили в его памяти неизгладимый след.

Народная поэзия в жизни старой армянской деревни занимала важное место. В долгие зимние вечера крестьяне любили шумные беседы, рассказы стариков о прошлом, сказки и предания, песни странствующего народного певца-ашуга, которого всегда принимали как самого желанного, дорогого гостя. Вот как описывает один из русских путешественников, посетивший страну в сороковых годах прошлого века, несложное убранство крестьянского жилища в Армении, «ода», где обычно происходили эти веселые беседы: хижина «была перегорожена на два отделения: в первом — по обеим сторонам камина сделаны на земляном полу широкие нары; во втором — такие же нары с поперечными перегородками для приходящих; отсюда влево — обширное подземелье на подпорках, где к стенам прислонены ясли на двадцать лошадей. Для ночлега отвели мне первое гостиное отделение с камином; однако я слышал ясно за полуперегородкою жвачку, вздохи, стоны и чиханье буйволов».

«Ода» — зимнее помещение в старинных крестьянских домах, непосредственно примыкающее к хлеву, от которого оно отгорожено невысокой перегородкой. В таком своеобразном жилище, на длинных тахтах, стоящих вдоль стен и застланных коврами, покрывалами из шерсти, а у бедняков — из соломы, — старики ближе к камину, а молодые несколько подальше от него, — деревенские жители слушали рассказчика или странствующего певца. Редко кто из присутствующих оставался в роли пассивного слушателя. Обычно они воодушевляли рассказчика дружным веселым шумом, остротами, возгласами одобрения.