Ночные крылья - Роберт Силверберг

Я назвал мозгу свой союз и спросил координаты нашей гостиницы. Ответ пришел сразу же, и мы отправились дальше: Эвлюэлла с одной стороны, Гормон – с другой, а я, как всегда, катил тележку, на которой размещались мои инструменты.

Город был запружен людьми. Ни в Эгапте, ни в любом другом месте во время моих северных странствий мне не приходилось видеть таких толп. Улицы были полны Пилигримов – таинственных, прячущих лица под масками. Их толкали озабоченные Летописцы и мрачные торговцы. И то тут, то там вкрапления Мастеров. Эвлюэлла увидела уже нескольких Летателей, но догмы ее союза не позволяли ей приветствовать их, пока она не прошла ритуального очищения. Горько говорить, что мне повстречалось много Наблюдателей, и все они смотрели на меня с недовольством и недружелюбно. Еще я заметил множество Защитников и членов малых союзов: Разносчиков, Слуг, Производственников, Писцов, Связистов и Транспортников. И, конечно же, бесчисленное множество ньютеров, молчаливо и смиренно делающих свои дела, и кучу инопланетян всевозможного вида, бредущих по улицам. Большинство из них, видимо, были туристами, некоторые же прилетели по делам, которые они имели с угрюмыми, подтачиваемыми болезнями людьми Земли. Я заметил немало Измененных, осторожно пробирающихся сквозь толпу. И никто из них не выглядел так гордо, как идущий рядом со мной Гормон. Среди себе подобных он был просто уникумом; все прочие, пятнистые, пегие и искривленные, с недостатком или избытком конечностей, деформированные на тысячу ладов, были настороженными, носящимися, шаркающими, шепчущими, заискивающими существами; это были владельцы тощих кошельков и высохших мозгов, торговцы печалью и перекупщики надежды, и никто из них не держался с подобным достоинством, даже если и считал себя человеком.

Указания мозга были точны. Мы добрались до гостиницы Наблюдателей меньше, чем за час. Я оставил Эвлюэллу и Гормона на улице, а сам вкатил тележку во двор.

В холле слонялось около дюжины членов моего союза. Я сделал обычный приветственный знак, и они лениво ответили мне. И это те, на ком зиждется безопасность Земли! Раззявы и слюнтяи!

– Где можно отметиться? – спросил я.

– Новенький? Откуда?

– Последний раз отмечался в Эгапте.

– Там бы и оставался. Здесь нет нужды в Наблюдателях.

– Где можно отметиться?

Хлыщеватый парнишка показал на экран в углу. Я подошел и положил на него пальцы, дождался вопроса и сказал свое имя, которое Наблюдатель имеет право говорить только другому Наблюдателю и только в гостинице. Экран засветился, и человек с выпученными глазами, с эмблемой Наблюдателя на правой, а не на левой руке, что свидетельствовало о его высоком положении в союзе, повторил мое имя и сказал:

– Тебе следовало бы разузнать все получше, прежде, чем идти в Роум.

Гостиница переполнена.

– Я ищу лишь крова и работы.

– Человек с твоим чувством юмора должен входить в союз Клоунов, сказал он.

– Я не вижу тут ничего смешного.

– Согласно законам, принятым большинством голосов на нашей последней сессии, гостиница не обязана принимать новых постояльцев, если не имеет такой возможности. Мы не имеем такой возможности. Всего хорошего, дружище.

Я был ошеломлен.

– Я ничего не знаю о таком ограничении! Это невозможно! Чтобы союз вышвыривал своего члена из собственной гостиницы… когда он является с оббитыми ногами, еле живой от усталости, человека моих лет, пришедшего из Эгапта по Межконтинентальному Мосту, голодного, чужого в этом городе…

– Почему ты сперва не связался с нами?

– Мне и в голову не пришло, что это необходимо.

– Новые ограничения…

– Разве может Воля допускать такие ограничения? – закричал я. – Я требую права! Вышвыривать на улицу того, кто Наблюдал, еще до того, как вы родились…

– Потише, братец, потише.

– Но у вас же есть какой-нибудь угол, где я могу спать… и объедки, чтобы накормить меня…

Голос мой из угрожающего перешел в умоляющий, и лицо его смягчилось, из равнодушного в сочувствующее.

– У нас нет места, нет еды. Теперь настали тяжелые времена для нашего союза, сам знаешь. Ходят разговоры, что нас вовсе распустят, как бесполезную роскошь, как прореху в кармане Воли. Мы очень ограничены в своих возможностях. В Роум все прибывают Наблюдатели, у нас сейчас очень скудный рацион, и если мы пустим тебя, рацион станет еще скудное.

– Но куда же мне идти? Что делать?

– Мой совет, – произнес он тихо, – проси милости у принца Роума.

4

Я сказал об этом Гормону, когда вышел, и тот, хохоча так, что морщинки на его впалых щеках налились кровью, словно рубцы, повторил:

– Милости Принца Роума… Милости Принца Роума…

– Таков обычай: те, кому не повезло, всегда просят покровительства у местного законодателя, – холодно произнес я.

– Принц Роума не знает, что такое милость, – сказал мне Гормон. – Принц Роума отрежет тебе руку или ногу, чтобы ты не помер с голоду.

– Может, – вмешалась Эвлюэлла, – мы попробуем найти гостиницу Летателей? Там нас накормят.

– Только не Гормона, – возразил я. – А мы должны думать друг о друге.

– Мы можем вынести ему еды, – сказала она.

– Лучше сперва отыщем дворец, – предложил я. – Пусть нам объяснят наше положение, а потом сообразим, как нам жить дальше.

Она, соглашаясь, кивнула, и мы отправились ко дворцу Принца Роума, к возвышающемуся на том берегу рассекающей город реки массивному зданию, выходящему на колоссальную площадь, окруженную колоннами. На площади нас сразу же обступили попрошайки всех сортов. Некоторые были даже не землянами. Ко мне бросился некто с клейкими усиками и сморщенным безносым лицом и принялся выпрашивать милостыню, пока Гормон не оттолкнул его, а через минуту еще одно существо, такое же странное, как и первое, – его кожа была покрыта люминесцирующими язвами, а конечности усеяны глазами, приникло к моим коленям и стало именем Воли умолять меня о милостыни.

– Я всего лишь бедный Наблюдатель, – сказал я и указал на тележку, и сам пришел сюда за милостью.

Но существо не уходило, рыдало, неразборчиво перечисляло все свои несчастья, и в конце концов, к огромному неудовольствию Гормона, я бросил несколько пищевых таблеток в похожую на полку сумку, висевшую у него на груди. Потом мы направились к дверям дворца. У портика нам предстало еще более неприятное зрелище: искалеченный Летатель. Хилые конечности вывернуты, одно крыло полуоторвано и короче обычного, другого крыла вовсе нет. Летатель обратился к Эвлюэлле, называя ее чужим именем и увлажняя ее туфельки такими крупными слезами, что там, где они падали, мех слипался и темнел.