Господин Китмир (Великая княгиня Мария Павловна) - Елена Арсеньева

Прежняя надменная Элла исчезла, и родилась будущая мученица, подвижница. Теперь Елизавета Федоровна считала своим долгом заботиться о детях, которых так любил ее муж. Она не отдала их отцу, который приезжал из-за границы, из своей вынужденной любовной ссылки, на похороны брата, а сама занялась ими. И она в самом деле полюбила Дмитрия и Марию, их воспитание стало целью ее жизни. Другое дело, что воспитание особ императорской семьи понималось и ею, и всеми другими весьма своеобразно. С одной стороны, держали их достаточно просто и требовали от них такой же простоты в отношениях с другими людьми, особенно с теми, кто был ниже по положению. К примеру, когда близ Ильинского проходила ярмарка, детей непременно вели туда и заставляли покупать подарки для слуг и крестьянских ребятишек. С другой стороны, раздача подарков выглядела так: Мария и Дмитрий бросали лакомства в разные стороны, а детвора дралась из-за них…

Вообще это было совершенно замкнутое воспитание, в юных великих князьях подавлялось всякое проявление самостоятельности, особенно в великих княжнах. Дело доходило до того, что тетя Элла даже не спрашивала у Марии, какую прическу она хочет носить, платья каких цветов предпочитает. С пятнадцати лет она вынуждена была носить высокую прическу, как у австрийской эрцгерцогини времен молодости тетушки Эллы: волосы зачесаны назад, длинная пепельная коса уложена узлом на затылке. Для первого бала племянницы Елизавета Федоровна приготовила ей платье из полупрозрачной вуали на тяжелом розовом чехле. Мария втайне предпочла бы простой легкий белый шелк, который не мешал бы танцевать, но ее мнение меньше всего интересовало тетушку. Она считала, что современным девушкам недостает той застенчивой робости, которая и придает очарование юным особам. Эту застенчивую робость она изо всех сил старалась привить племяннице, приучить ее покорно следовать своему предначертанию. А предначертание сие состояло, конечно, прежде всего в браке с отпрыском какого-нибудь царствующего дома. Для семнадцатилетней двоюродной сестры императора наиболее подходящим женихом сочли шведского принца Вильгельма.

О том, что судьба ее, собственно говоря, уже решена, Мария узнала совершенно случайно, прочитав лежащую на столе телеграмму. То, что телеграмма была на имя тети, Марию нисколько не смутило. Поскольку им с братом никто и ничего не рассказывал о том, что творилось в доме и что замышляли взрослые, они привыкли сами добывать сведения любым возможным образом, порою не гнушаясь подслушать или заглянуть в чужое письмо. И вот эта телеграмма о том, что шведская кронпринцесса хочет видеть последние фотографии Марии…

А вскоре в Москве появился и сам юный кронпринц, который путешествовал инкогнито, якобы для того, чтобы посмотреть Россию. На самом деле это были смотрины предполагаемой невесты. Нечего говорить, что и Марии было ужасно любопытно взглянуть на него.

Вильгельм оказался очень молод, изящен и даже красив, с этими его серыми глазами в тени пушистых ресниц. Но когда тетя завела разговор с племянницей о том, что он просит ее руки, Мария была потрясена. Она, конечно, всегда знала, что мужа ей подберут, исходя из соображений высшей политики, но… но ведь существует такое чувство, как любовь… Тетя все время твердила: это делается ради твоего счастья. А разве бывает счастье без любви?

Конечно, Марию не принуждали, но как бы предполагалось, что дело уже слажено. Она чувствовала, что деваться просто некуда, и особо не противилась. Побаивалась огорчить тетушку и повредить высшим интересам, в то же время ей хотелось пожить совсем другой жизнью, чем та, которую она вела до сих пор. Замужество, самостоятельность, возможность делать, что хочешь… Наконец-то она узнает, что такое быть взрослой, станет сама себе хозяйкой! И теперь-то ей никто не сможет запретить встречаться с отцом, которого она так любила!

Между прочим, именно благодаря предстоящей свадьбе дочери великий князь Павел Александрович был «допущен» в Россию вместе с женой, которая в это время получила титул графини Гогельфензен. Наконец-то Мария смогла увидеться с этой редкостно красивой, обворожительной женщиной. Она уже оставила позади первую молодость (ее старшая дочь от прошлого брака ждала ребенка!), однако была страстно, по-девичьи и в то же время по-женски, влюблена в мужа. Как и он в нее, впрочем. Глядя на этих двух людей, Мария подумала, что брак – это, наверное, не так уж плохо…

Правда, накануне того дня, когда предстояло дать ответ принцу Вильгельму, Мария вдруг почувствовала себя за обедом так плохо, что вынуждена была встать из-за стола, и едва добрела до своей комнаты, держась за стенки. Ночью ее мучили неописуемые кошмары, а потом она проснулась от боли в щеке – возник нарыв, который пришлось немедля прооперировать. Конечно, такие предрассудки, как вера в Дурное предзнаменование, осуждались ее холодноватой и высоконравственной тетушкой, однако не худо было бы, если бы рядом с юной девушкой в то время оказался кто-то не столь суровый, но более опытный житейски, кто сказал бы ей, что сердце человеческое – вещун и его надобно слушать. В ту ночь Мария могла бы угадать, что брак ее с Вильгельмом будет несчастным, неудачным, однако… однако не угадала – и вскоре дала ему согласие. Впрочем, не за Вильгельма, так за другого, столь же мало знакомого принца ей все равно пришлось бы выйти рано или поздно. От судьбы принцессы императорского дома не уйдешь. И вообще Вильгельм оказался еще не худшим вариантом!

Честно говоря, Марии до того хотелось любви, что какое-то время она искренне верила, что влюбилась в своего жениха. Ее даже огорчило, что брак был отложен на год, пока ей не исполнится восемнадцать. Ну что ж, она с пользой провела это время, изучая шведский язык и «замыкая слух», когда тетушка пыталась посвятить ее в некоторые тайны супружества. Вся беда в том, что Елизавета Федоровна была слишком уж застенчива и горда, чтобы стать подходящей наставницей для юной девушки в таком сложном, деликатном деле, как отношения между мужчиной и женщиной. Именно поэтому Мария пребывала в убеждении, что в супружеской постели муж и жена преимущественно целуются, а все остальное не слишком важно.

И все-таки накануне свадьбы она вдруг страшно испугалась и даже попыталась отказать жениху. Ничего из этого не вышло, конечно. О ее испуганном письме принц Вильгельм даже не сказал тетушке Элле, которая в то время была больна.

А потом настал день бракосочетания. Это торжественная церемония для невест всех сословий, но для великой княжны это прежде всего церемония, а уж потом – торжество. И самая нудная церемония из всех, какие Мария видела! Кажется, единственным светлым моментом было появление перед ней баронессы Фалькенберг, статс-дамы шведской королевы, которую будущая свекровь послала быть фрейлиной Марии, пока у нее не образуется своя свита. Статс-дама сделала глубокий реверанс, и Мария от смущения спрятала обе руки за спину. Молодая баронесса надолго запомнила этот жест испуганной, смущенной девочки и от души полюбила юную принцессу. Потом, в дальнейшем, они были скорее подругами, чем госпожой и служанкой.