Престиж - Кристофер Прист

– Нет.

– Может, у вас от тех времен сохранились какие-нибудь другие воспоминания?

– Только обрывочные. Но этот дом я совершенно не помню. Хотя он способен поразить детское воображение, правда?

– Безусловно. Вы не первый это говорите. Моя сестра – она терпеть не может этот дом – только и ждала случая отсюда уехать. – Отвернувшись, Кейт взяла с подставки небольшой колокольчик и дважды позвонила. – На десерт люблю что-нибудь согревающее. Составите мне компанию?

– С удовольствием.

Вскоре на пороге появилась миссис Мэйкин, и леди Кэтрин поднялась из-за стола.

– Мы с мистером Уэстли перейдем в гостиную, миссис Мэйкин.

Шагая по широким ступеням, я испытал внезапное желание сбежать, унести ноги из этого дома. Его хозяйка знала обо мне больше, чем я сам, причем именно о том времени, которое я вовсе не жаждал восстанавливать в памяти. По-видимому, настал тот день, когда мне суждено было вновь превратиться в Бордена, хочу я этого или нет. Сначала его книга, а теперь и это. Все было как-то взаимосвязано, но интриги, которые плела Кейт, меня не касались. Какое мне дело до человека, который меня бросил, и до всей его родни?

Мы вернулись в ту комнату, где я впервые увидел Кейт, и она решительно закрыла за нами дверь. Можно было подумать, она угадала мое желание уехать и хотела удержать меня как можно дольше. На низком столике между креслами и длинным канапе красовался серебряный поднос, а на нем – несколько бутылок, стаканы и ведерко со льдом. Один стакан был наполнен какой-то янтарной смесью – не иначе как ее приготовила миссис Мэйкин. Кейт жестом пригласила меня садиться и спросила:

– Что вы будете пить?

По правде говоря, я бы предпочел пиво, но на подносе стояли только крепкие напитки.

– То же, что и вы, – ответил я.

– Это американское виски с содовой. Не возражаете?

Я не возражал, и она у меня на глазах смешала такую же порцию.

Потом Кейт устроилась на диване-канапе, поджав под себя ноги, и разом опрокинула в себя полстакана.

– Сколько у вас есть времени? – спросила она.

– Наверно, как раз успею допить виски.

– Мне нужно с вами побеседовать. И задать множество вопросов.

– С чем это связано?

– С событиями нашего детства.

– Боюсь, от меня будет мало толку, – сказал я. Теперь она почти успокоилась, и я смог оценить ее внешность более объективно: не лишенная привлекательности женщина, примерно моего возраста. Судя по всему, она знала толк в спиртных напитках и пить умела. Уже одно это примиряло меня с действительностью – по выходным я и сам частенько выпивал с приятелями. Однако под ее взглядом мне по-прежнему было не по себе: она то сверлила меня глазами, то косилась в сторону, и от этого создавалось впечатление, будто у меня за спиной, вне поля зрения, расхаживает кто-то неведомый.

– Короткий ответ на простой вопрос может сберечь уйму времени, – изрекла она.

– Согласен.

– У вас есть брат-близнец? Или когда-то был, но умер в раннем детстве?

От неожиданности я вздрогнул и пролил виски на брюки. Пришлось поставить стакан на стол и промокнуть жидкость салфеткой.

– Почему вы спрашиваете? – вырвалось у меня.

– Так есть? Или был?

– Толком не знаю. Думаю, что был, но не могу напасть на его след. В том смысле, что… Короче, я не уверен.

– Пожалуй, такой ответ я и ожидала услышать, – произнесла Кейт. – Хотя надеялась на другой.

– Если речь идет о семействе Борденов, – сказал я, – должен сразу предупредить: мне ничего не известно. Понимаете?

– Понимаю. Но ведь вы – один из них.

– Был одним из них; для меня это имя – пустой звук. – Передо мной вдруг промелькнула история ее семьи, уходящая на три столетия назад непрерывной чередой поколений: общая фамилия, общий дом, общее прошлое. А моя собственная семейная история ведется лишь с трехлетнего возраста. – Мне кажется, вы плохо представляете, что значит быть приемным ребенком. Когда я был совсем крохой, трех лет от роду, отец вышвырнул меня из своей жизни. Но если бы я на этом зациклился, ни на что другое меня бы не хватило. Эту тему я закрыл давным-давно, потому что иначе нельзя. Моими родителями стали совершенно другие люди.

– Но ваш брат по-прежнему носит фамилию Борден. При каждом упоминании о брате я чувствовал укол совести, тревоги и любопытства. Похоже, Кейт этим пользовалась, чтобы сокрушить мою линию обороны. Существование брата всегда оставалось моей сокровенной убежденностью, частью меня самого, закрытой для других. Но сейчас передо мною сидела совершенно посторонняя женщина, которая запросто рассуждала о моем брате.

– Почему вас это занимает? – спросил я.

– Когда вы впервые услышали мою фамилию, она не вызвала у вас никаких ассоциаций?

– Нет.

– Вам что-нибудь говорит имя Руперт Энджер?

– Нет.

– А Великий Дантон, фокусник?

– Нет. Если моя прежняя семья и представляет для меня какой-то интерес, то лишь потому, что через нее я, возможно, когда-нибудь сумею разыскать брата.

За разговором Кейт часто прикладывалась к стакану, который вскоре опустел. Она подалась вперед, чтобы смешать очередную порцию, а потом решила добавить виски и мне. Памятуя о том, что ближе к вечеру надо будет садиться за руль, я поспешил отвести руку со стаканом, прежде чем она наполнила его до краев.

– Мне кажется, – проговорила она, – судьба вашего брата связана с событиями столетней давности. Точнее, с Рупертом Энджером, одним из моих предков. Вы утверждаете, что никогда о нем не слышали, и это неудивительно, но в конце прошлого века он прославился под псевдонимом Великий Дантон. В то время все фокусники брали себе звучные сценические имена. Он подвергался злобным нападкам другого иллюзиониста, которого звали Альфред Борден. Это был ваш прадед. Хотите сказать, вам и об этом ничего не известно?

– Только то, что он написал книгу. Полагаю, прислали ее именно вы.

Она кивнула.

– Их непримиримая вражда тянулась долгие годы. Каждый не упускал случая навредить другому, и нередко – прямо на сцене. История этой вражды описана в книге Бордена – разумеется, с его позиций. Вы успели ее прочесть?

– Нет, не успел: бандероль доставили только сегодня утром…

– Я подумала, вам это будет небезразлично.

У меня снова возник тот же вопрос: к чему ворошить прошлое? Бордены остались где-то далеко, мне о них почти ничего не известно. Весь этот разговор представлял интерес для Кейт, но не для меня. Я слушал ее только из вежливости; она и не подозревала, что наткнулась на невидимое сопротивление, на тот защитный механизм, который безотчетно вырабатывает в себе брошенный ребенок. Чтобы освоиться в новой семье, мне пришлось забыть прошлое. Ну сколько можно повторять?

Кейт объявила, что хочет мне кое-что показать, поставила стакан и направилась к письменному столу, стоявшему у стены как раз позади меня. Когда она нагнулась, чтобы выдвинуть нижний ящик, открытый ворот ее платья чуть отстал от шеи; украдкой приглядевшись, я заметил в вырезе белоснежную бретельку и красиво очерченную грудь, поддерживаемую кружевной чашечкой бюстгальтера. Просовывая руку в глубь ящика, она вынуждена была отвернуться, и я разглядел изящную линию спины, все те же бретельки, обозначившиеся под тонкой материей, и струящиеся пряди волос. Она собиралась вовлечь меня во что-то неведомое, а я тем временем беззастенчиво оценивал ее достоинства, лениво прикидывая, какова она в постели. Захотелось потискать титул – так бы выразились доморощенные остряки у нас в редакции. Как бы то ни было, моя собственная жизнь рисовалась мне интереснее и сложнее, чем замшелые истории про каких-то фокусников. Кейт поинтересовалась, в каком районе Лондона я живу, но не спросила с кем, поэтому я ни словом не обмолвился про Зельду. Восхитительная и возмутительная Зельда: стрижка ежиком, серьга в ноздре, сапоги с заклепками и сказочная фигура. Три дня назад она объявила, что ей нужны свободные отношения, и ушла в половине двенадцатого ночи, прихватив изрядную долю моих книг и почти все музыкальные компакт-диски. С тех пор она как в воду канула, и я уже начал беспокоиться, хотя она выкидывала такие номера и прежде. Я бы с удовольствием побеседовал о Зельде с этой аристократкой – не потому, что меня интересовало ее мнение, а потому, что Зельда – это моя реальность. Не скажете ли, как, по-вашему, можно ее вернуть? Или вот еще что: как бы мне уйти из газеты, не обидев отца? Куда податься, если Зельда и вправду меня бросит, – ведь я обретаюсь в квартире ее родителей? На что я буду жить, оставшись без работы? И если у меня действительно есть брат, где и как его искать?

Каждый из этих вопросов занимал меня куда больше, нежели вражда между прадедами, о которых я слыхом не слыхивал. Правда, один из них написал книгу. Об этом и то интереснее было бы услышать.

– Сто лет до них не дотрагивалась. – Кейт рылась в столе, и голос ее звучал приглушенно. Она вытащила какие-то семейные альбомы, сложила их стопкой на полу и полезла в дальний угол ящика. – Вот, нашла.