Новый мир. Трансформация - Анна Урусова

рассматривал меня, даже не пытаясь скрыть это. Хотя чего ему опасаться, спрашивается? Не знаю, что тут произошло, но он явно хозяин положения.

– Не знаю, какие-то местные жители. Я спустилась с горы, ходила вокруг серебристой такой стены, а потом стала кричать. Ну и пара человек вышли, услышав мои крики. Сказали съесть гриб. Вот так я сюда и попала.

– Понятно. Отведите её в тюрьму. Будем допрашивать. – Правый ящер снова засвистел и защёлкал, и человек покачал головой. – Не надо палачей. Я сам ей займусь попозже.

Не отдавая себе отчёт в том, что делаю, я кинулась бежать. Благо, за волосы меня уже никто не держал.

Естественно, далеко убежать я не смогла. Сделав несколько шагов, я почувствовала, как какая-то неведомая сила прижимает меня к камню. Потом эта же сила подняла меня в воздух и заставила принять позу эмбриона.

– Свяжите её, пока я её держу. И отнесите в тюрьму.

Ящеры сноровисто обмотали меня верёвкой и затянули её так сильно, что я почувствовала себя большой рыбой, попавшей в очень маленькую сеть. Потом один из них с лёгкостью взял меня под мышку и, широко шагая, куда-то понёс.

Развязали меня только в камере – узком тёмном помещении размером примерно два на три метра, отделённом от других камер толстыми железными решётками. Единственным, что было в моей камере, оказался – нет, мне это не почудилось! – пушистый ковёр неизвестного цвета. В другое время я бы с удовольствием поразмыслила о том, как ковёр тут очутился, но сейчас было совершенно не до этого.

– Эй, есть тут кто живой?

Тишина. Глухая, давящая тишина. Я повторила свой вопрос ещё несколько раз, в последний раз сорвавшись на крик. Ничего.

Спустя некоторое – не особо большое – время я поняла, чем так страшна пытка тишиной. Потолок камеры давил на меня так, словно именно здесь все 10 g вместо стандартных 9,8. Тьма начала казаться живой и дышащей, скапливающейся в углах, сочащейся сквозь решётку, тянущей ко мне свои бесформенные пальцы. Мой смартфон всё ещё был при мне, и я могла бы включить его. Но это было ещё страшнее. Кто знает, какими силами владеет тип в красном плаще, и смогут ли противопоставить ему что-нибудь наши земные армии. Пусть лучше ничто, кроме одежды, не выдаёт во мне чужачку.

А тьма всё давила. Кажется, я бы обрадовалась даже крысиному писку, хоть и недолюбливаю хвостатых тварей. Я громко читала стихи до тех пор, пока не сорвала голос. И даже тогда я, хрипя, продолжала декламировать. Когда за мной пришли, я как раз дочитывала любимое стихотворение Северянина:

– Так как же не расхохотаться,

Не разрыдаться, как же жить,

Когда возможно расставаться,

Когда возможно разлюбить?!

Увидев ящера, отодвигающего часть решётки в сторону, я резко осеклась, понимая, впрочем, что это бессмысленно. Он уже слышал – не мог не слышать, как я разговариваю на русском. Он расскажет об этом своему хозяину. И кто знает, какие выводы тот сделает из всего этого. От сознания своей глупости хотелось завыть, но ящер не дал мне такой возможности.

От резкого удара в живот я согнулась, кашляя и хватая воздух ртом, а ящер принялся деловито обматывать меня верёвкой. Закончив, он поднял меня и куда-то понёс. Мне оставалось только тихо всхлипывать в коленки, вспоминая презрительный взгляд человека в красном плаще и его обещание заняться мною позже.

Его глаза – подземные озёра…

От неудобной позы скоро затекли спина и шея, разболелась голова. Так что, когда меня боком опустили на что-то мягкое, я даже обрадовалась. Что бы со мной не собирался сделать тип в плаще, вряд ли это будет намного хуже того, что было в тюрьме и по дороге оттуда.

– Если пообещаешь вести себя хорошо – я тебя развяжу.

Знакомый голос прозвучал так близко, словно говорящий стоял прямо надо мной. Когда он успел подойти? Я не слышала звука шагов.

– Я буду хорошо себя вести, правда.

– И убегать больше не будешь?

– Не буду. Я просто очень испугалась, когда ты приказал отвести меня в тюрьму, и пообещал заняться мною лично.

Тихий смех, и верёвка начинает медленно сползать с меня.

Как хорошо снова иметь возможность выпрямиться! Я открыла глаза, но переворачиваться пока что не стала. Кто знает, вдруг этот тип взбесится, если что-то сделать без его прямого приказа.

Лёжа на боку, я могла видеть только часть комнаты: письменный стол, простое деревянное кресло даже без мягкой подушечки для сиденья. Стены были покрыты фресками, очень похожими на античные. Я опознала только два сюжета: похищение Европы и Данаю.

– Вставай.

Теперь голос звучал за моей спиной. Я послушно встала, медленно повернулась. Тип в красном плаще возлежал – по-другому и не скажешь – на каменном ложе. Интересно, они тут подушки принципиально не используют? Или он местный йог?

– За моей спиной две двери. Правая ведёт в купальню. Левая – в коридор. Сделай правильный выбор.

Обойдя мужчину по широкой дуге, я толкнула правую дверь. Надеюсь, кроме купальни тут есть ещё и туалет.

В отличие от комнаты, купальня не заигрывала с античной историей. Просторное помещение было поделено на две части. В одной стояла огромная ванна, над которой парило несколько разноцветных шаров. Ни крана, ни каких-то труб видно не было. Я решила, что для включения воды используют шарики.

Туалет был в другом помещении и выглядел почти похоже на наши, земные. Только вместо бачка была спинка, и всё сооружение моментально приняло форму моего тела, стоило мне опуститься на него.

Вернувшись в половину с ванной, я разделась, залезла в монументальную ёмкость и, недолго подумав, прикоснулась к красному и синему шарам. Помнится, кто-то из однокурсников, интересовавшихся достижениями нейробиологии, авторитетно утверждал, что холодную и горячую воду во всём мире маркируют одинаково, так как ассоциации с красным, как с цветом огня и тепла, одинаковы для всего человечества и происходят из какой-то там древней системы в мозгу. Логично предположить, что у местных представителей человечества эта древняя система никуда не делась.

Спустя пару секунд после касания шары засветились, зажужжали и принялись прицельно плеваться в меня какой-то остропахнущей жижей. Я инстинктивно закрыла глаза, чувствуя, как всё моё тело покрывается твердеющей на воздухе субстанцией. Шары жужжали и плевались с минуту, не больше. Но этого времени мне с лихвой хватило, чтобы превратиться в скульптуру «девушка, сидящая в ванной». Интересно, к какому искусству это бы отнесли земные искусствоведы: к классическому или к современному?

Так я