Чудо-юдо - Исаак Фридберг

Короче говоря, Катя была девственницей не по убеждениям, а волею случая. И насчет толстяка с тремя старосветскими головами особенно не заблуждалась. Поэтому первая мысль, посетившая девичью головку после обретения чуда-юда, не на шутку смутила.

Если у него три головы, то и тот самый мужской инструмент у него тоже имеет три ствола? Или нет? А если да, то как? Что будет? Подумать страшно.

С другой стороны, руки – две, ноги – две, всё как у людей. Может и со всем прочим обойдется?

Глава 21

На уроках литературы одноклассники хихикали, кукожили носы, злобно вымучивали тяжеловесные державинские строки, написанные полумертвым языком XVIII века. А похожий на Бога тут же уловил суть. Смысл. Понял могущество слова. И через недельку накатал поэму ко дню рождения классной руководительницы. Та растаяла. И заказала ему юбилейную поэму для директора школа. Тот просиял, выслушав изобретательное стихоплетство, посвященное терниям директорской судьбы. Тут же освободил юного поэта от уроков, потребовал немедленно сочинить оду заместителю министра. Заместитель женил сына, директор школы попал в список гостей. Стихотворное поздравление молодых показалось директору и своевременным, и уместным. Так пошло-поехало. Заместитель министра осчастливил стихами своего начальника, тот – своего… Оказалось, власть предержащие обожают стихи. Не вообще стихи, а конкретные, посвященные их властительному брюху.

Почему Союз писателей выпустил из рук это могучее оружие, почему отдал на откуп никому не известному ловкачу – знает один Создатель. Такова жизнь: умных много, ловких мало!

Судьбе было угодно сочинить лихой сюжет. Она вознесла простого человека из рабоче-крестьянской семьи в небесные сферы. И в конце концов сделала похожим на Бога. Зачем? Спросите у автора сюжета, если сможете!

Глава 22

– Гибнет страна-муравия. Будем реанимировать, – сказал очкарик Чехов.

– Зачем спасать мудаков? – ответила специальный агент Клио.

– На этот вопрос нет ответа, – нахмурился припадочный Достоевский. – Такая у нас профессия. Нас, Горынычей, посылают для реанимации. Приходим, помогаем, огнем и хвостом.

– Приходим. Спасаем. Уходим, – поддержал борода Толстой.

– Зачем притворяться дракончиком? – осторожно поинтересовалась спецагент Клио.

– Народ требует, – буркнул припадочный Достоевский. – По-другому не понимает. Любит, когда его жрут в паленом виде. Не зря шашлык – национальное блюдо.

– Вам надо, вы и спасайте! – произнесла спецагент Клио. – Я тут при чем?

– Ты хамить-то прекрати, – кислым голосом отозвался очкарик Чехов. – А то ведь сожрем к чертовой матери.

– Подавитесь! – уверенно сказала спецагент Клио.

Три головы переглянулись.

– Если бы руки принадлежали мне одному, – сказал очкарик Чехов, – я бы развел руками.

– Будем спасать то, что есть, – вздохнул борода Толстой.

– То, что осталось! – скрипнул зубами припадочный Достоевский.

– Ну да, ну да, вы предупреждали! – насупился борода Толстой. – И хватит об этом. Ваших заслуг никто не отрицает. Работать надо, а не хвостом махать.

– С кем работать? Вот с этим? – взвился припадочный Достоевский.

– А что? – сказал борода Толстой. – Детективы писать сможет. Научим – будет писать. Вот и вернем культуру в массы!

– Простите, – вмешался в перепалку очкарик Чехов, – вы сказали, культуру?

– Да, я сказал культуру. И не надо на меня так смотреть. Один припадочный, другой чахоточный. Я среди вас – единственная здоровая голова. Извольте слушать!

Глава 23

Теща в своем кремлевском кабинетике лоснилась добротой, как масленичный блин медом. Ворковала, а не разговаривала. Мурлыкала по телефону, снимая трубку аппарата с гербом. Кокетливо стреляла глазками, решая государственные вопросы. Короче говоря, олицетворяла женственность в одном отдельно взятом мужском санатории. Но, придя домой, рычала от бешенства, сбрасывала вместе с пальто все гадкие приспособления и уловки. Аппаратный санаторий называла крематорием. Настаивала на праве дома быть собой. Расслаблялась и оттягивалась.

Мужа она быстренько довела до окончательного инфаркта. Выпрямила-проутюжила все мозговые извилины родной дочери. И тут напоролась на зятя.

Зять, тогда еще не похожий на Бога, терпел и улыбался, терпел и улыбался. Изредка, запершись в туалете, давал волю природным чувствам. Там все и произошло. Как-то перед сном, униженный и оскорбленный почище героев одноименного романа, он нырнул в туалетную комнату. Закрыл дверь на задвижку, поднял глаза к лепному потолку, обратился в каменную стрелу, сотрясаемую волнами космического гнева. И попросил. Кого? Не знал кого. Просто попросил.

Две недели спустя теща улетела отдыхать во Францию и неожиданно утонула в теплых волнах Средиземного моря.

Похожий на Бога узнал о своем даре. И понял: все не просто. Не просто так небеса дают и отнимают.

На нем – миссия. И она выполнима.

Глава 24

– Про ваших внебрачных детишек мы кое-что слышали, так что не надо притворяться святым! – обиженно сказал очкарик Чехов. – Тем более, как известно, это именно вы – кривое зеркало русской революции!

– Я – зеркало первой русской революции, а не второй! – обиженно возразил борода Толстой. – Если бы идею непротивления злу насилием воспринял народ…

– Что говорить о том, чего народ не воспринял? – набычился припадочный Достоевский. – Может быть, непротивленцам не стоит больше учить жизни? Мы, припадочные, как-нибудь обустроим Россию по своему разумению. Поверьте, будет хорошо.

– Ага! – борода Толстой зашелся дробным старческим смехом. – Построите всеобщее счастье без единой слезы ребенка? Посмотрим, как это вам удастся! Вот он, ребенок, перед вами. Ей пива не дадут – она и заплачет!

– Господа, – мягко остановил дискуссию очкарик Чехов. – Нужны идеи, а не взаимные претензии. Лев Николаевич, мы готовы выслушать вашу точку зрения. Вы полагаете, страну спасут детективы?

– Конечно, – сказал борода Толстой. – И не просто детективы, а именно женские детективы. Катерина тут напрямую пойдет в дело. Пойдешь, Катерина?

Он улыбнулся спецагенту Клио, обнажив кривые стертые зубы. Спецагент Клио ничего не поняла из их разговора, кроме одного: сегодня ее не сожрут.

– Грамоту она знает? – кисло поинтересовался припадочный Достоевский.

– Грамоту знаешь? Письму обучена? – подхватил борода Толстой.

– Обучена, – сказала спецагент Клио. – Но не люблю писать. Можно сказать – ненавижу! Особенно сочинения.

– А кто любит… – покачал головой припадочный Достоевский. – Мы, что ли? Подопрет нелегкая, так и напишешь… И то сказать, рукой водить, не разгибаясь, да еще целых полгода – за какие-то подлые копейки. Разве у нас романами проживешь?

Глава 25

Президент-победитель поначалу, в детстве, конечно же, гордился Кремлем и любил его, как и все примерные школьники. Но вот когда подрос, сделал карьеру и первый раз самым привычным образом помочился в японский фарфоровый унитаз прямо в кремлевских стенах – тут с ним приключилась психологическая аберрация.

Унитаз, надо сказать, был удивительный, именно что кремлевский – он играл музыку, сам себя дезинфицировал и обволакивал благовониями, располагал дисплеем, на который немедленно выносились результаты анализа мочи, и прочее-прочее-прочее, включая такую мелочь, как подогрев сидения, изготовленного по индивидуальному слепку с задницы Президента. То есть чудеса на уровне унитаза имели место быть, но сам факт того, что в кремлевское чудо можно было заурядно «отлить», как-то изменил психику Президента, его отношение к Кремлю, да и к стране в целом. Все оказалось проще, примитивнее, доступнее, чем это представляется по другую сторону краснокирпичной венецианской стены.

Годик-другой спустя ездить в Кремль ему надоело. Мигалки, сирены, опасные московские улицы – к чему это? Тратить драгоценное время жизни на поездки – и к кому? К подчиненным? Зачем? Если они подчиненные – пусть и демонстрируют свое подчинение, приезжают на поклон, тратят свою жизнь на суету сует. А он, Президент-победитель, разве не в состоянии возвести пару-тройку затейливых башенок в синем реликтовом лесу, на берегу сказочного серебряного озера, где воздух свеж и прохладен в любую погоду, бодрит и румянит, радует глаз драгоценными пейзажами в стиле музейного Левитана.

Короче говоря, кремлевский свой кабинет Президент-победитель посещал крайне редко. Жил и работал в доме с башенками на берегу озера. К нему ездили по скоростной трассе литеры А. Для срочных случаев оборудовали видеотелефон. Которого очень боялся похожий на Бога. Ибо разговор по видеотелефону лишен дружеского магнетизма и несколько фальшив по своему электронному звучанию. Маленькая же фальшь очень быстро может привести к утрате большого доверия.

Похожий на Бога плюхнулся в салон бронированного немецкого лимузина. Лимузин помчался во дворец с башенками на берегу озера – докладывать.