Записки морфа - Александр Сапегин

Сухарю было шестнадцать лет, его банда была второй по значимости, уступая лишь кодле Абрека, в которой верховодили "черные", так мы называли выходцев с гор. Неделю нас продержали в карантине, после чего перевели во второй жилой корпус. Стоило воспитателю младшей группы выйти по своим делам, как в холле нарисовался Сухарь и тройка его приближенных. Что из себя представляет этот мальчишка никто не знал, но по тому, как он вел себя, многие интуитивно угадывали в нем лидера. Сухарь прошелся по комнате "шпаны", хозяйским взглядом пробежался по единичным личным вещам и направился к девочкам. Писк Сашки был для меня полной неожиданностью. Я сорвался с места, схватил стоявшую у двери швабру и рванул к девчачей спальне. Первый сухаревец, стоявший у двери в комнату девчонок, получил черенком в лоб и выбыл из "состязаний". Второй успел среагировать, сбил меня с ног и придавил коленом. Зря он это сделал, я извернулся и до крови укусил его за предплечье, тут же на меня навалился третий и скрутил руки. Я рычал и пинался, но тринадцати и четырнадцатилетним пацанам мои пинки были, что слону дробина.

— Отпустите его. — услышал я спокойный голос. Чужие руки и тяжелое колено на груди тут же исчезли. — Надо мной склонился высокий парнишка с широкими плечами, умным, в конопушках, лицом и аккуратно зачесанными назад каштановыми волосами. В руках он крутил красивую брошь. — Кто тут у нас такой прыткий? Новенький-зелененький малыш. На первый раз прощаю, на второй раз выбьем зубы.

— Отдай! — прохрипел я. — Это мамина брошь.

— Мамина? Значит девочка твоя сестра. А что будет, если я не отдам? Или возьму у твоей сестры еще что-нибудь.

Я набычился и не знал, что сказать.

— Я тебя кирпичом убью. Залезу ночью в вашу спальню и долбану по башке. — ляпнул я первое, что пришло в голову. Ну, что может придти в голову семилетнему пацану? — Не тронь ее.

— Смелый малыш. — протянул Сухарь, который совсем не производил впечатление бандита. — Мне нравятся смелые мальчики, которые не боятся заступиться за родных.

Сухарь смерил меня долгим взглядом и отдал брошь.

— Узнаю кто возьмет: убью. — спокойно сказал он подручным, — А ты приходи ко мне на третий этаж.

Я долго мучился — идти или нет? Но упорные слухи, что Сухарь дает своим отличившимся бойцам консервы, пустой желудок и голодный взгляд сестры, через месяц заставили перешагнуть порог. Таким образом я попал в "Пиранитос".

Кто мог подумать, что основными добытчиками вожделенных стеклянных, жестяных и пластмассовых баночек, емкостей и бутылочек со звучными названиями тушенка, сгущенка, зеленый горошек и других не менее вкусных деликатесов, окажутся семи и восьмилетние "пистоны". В творящемся бедламе, когда воспитатели и надзиратели работают за продуктовые талоны, дети, большую часть времени оказались предоставлены сами себе. Конечно я загнул про "сам себе". Я и десять других мальчишек активно тренировались на бывшей стройке, которую забросили в первые дни от появления Станции. Моим инструктором был Гена Фофан, прозванный так за большое родимое пятно под левым глазом. Я ползал, бегал, учился пролазить под колючей проволокой. Рядом со мной скребли локтями землю остальные мальцы. Через несколько дней, назначенные Сухарем из старших пацанов инструкторы, расставили лазерные указки и мы должны были найти луч, используя маленькие дымовые машинки, потом пролезть между двух лучей не задев их, за всем внимательно следили старшие. Впрочем, мне хватало одного надзирателя — стоило коснуться красного светового жгутика и я вылетал с площадки от мощного пинка Фофана. Генка хватал меня за грудки и орал, что из-за такого уе. ка, остальных перестреляет охрана складов и если я желаю обогатиться девятью граммами свинцовых мыслей, то могу хоть сейчас пи. довать в сторону бывшего овощехранилища… Пока я научился скользить между красными лучами как уж, моя задница окаменела от пинков…

Можно сказать, что Фофан был моим первым сержантом, забегая вперед, скажу — в восемнадцать лет он пошел в армию и через год стал инструктором у новобранцев… Наверное карма у него такая. Несмотря на злобный характер, Генка оказался неплохим парнем, кроме всего прочего, он учил меня драться. "В драке нет благородства", — говорил Генка, — "Если ты начитался рыцарских романов и выходишь на улицу, чтобы драться по правилам, то в первые пару секунд получишь ногой по висюлькам, потом тебя запинают лежачего. Бей по глазам и в горло, не бойся ударить по яйцам". И я дрался… В приютской вольнице поводом для драки служило что угодно. По морде можно было получить или дать за неосторожное слово, взятую, без спроса, если ты не Сухарь или Абрек, чужую вещь, припрятанный кусок хлеба мог обернуться парой выбитых зубов. Я быстро приучил остальных малолеток, что лезть ко мне или Саньке не стоит. Безбашеный пацан может навернуть и табуреткой и разводным ключом. Моя сестра, вообще, неприкосновенна! У Фофана был хороший ученик, да и он оказался неплохим наставником. До первого "дела" Генка успел наставить мне много шишек и надавать тумаков.

Курс молодого бойца завершился зачетным налетом на бывший супермаркет, превращенный в склад. Пока одна группа отвлекала охрану, а вторая вывела из строя электроподстанцию — третья пробиралась под колючей проволокой…. В тот вечер нашей добычей стали пять ящиков тушенки и две коробки сайры в масле, можно было утащить и больше, но Фофан махнул отбой, объяснив нам, что фраера губит жадность. С собой, по земле, мы протянули веревку, к которой была привязана длинная брезентовая лента с кармашками под банки. Лента через три метра делилась на отдельные куски, скрепленные между собой карабинами. В случае когда требовалось немедленно сделать ноги, карабин отцеплялся и терялось только часть украденного, вытягиваемого под колючкой, а не вся добыча. После дележки мне досталось две банки тушенки и одна сайры, одну банку тушняка и рыбу я тайно припрятал. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что дальше будет хуже. Жизнь в приюте заставляет взрослеть быстрее и избавляться от радужных иллюзий, запас на черный день приятно грел душу. Второй тушняк слопала Сашка.

Сухарь, показывая аналитический склад ума, всегда тщательно продумывал "операции". За июль и половину августа мы обокрали семь "точек". Лафа закончилась во второй половине последнего месяца лета, когда абсолютно все продовольственные склады и магазины передали под охрану военных и риск словить пулю стал настолько велик, что перевешивал возможный бонус от добычи. Солдаты сначала стреляли, а потом разбирались… "Сытая" жизнь закончилась.

В августе мир узнал о первых чебадах и йома. Ни для кого не являлось секретом, что излучение Станции изменяло человеческую ДНК. У некоторых старших парней были коммы, помогавшие детдомовцам держаться в курсе мировых и Российских событий. Событий же было море. В России шли массовые "чистки" "антисоциальных" элементов. Указом Государственного Совета, отсидки в тюрьмах и колониях заменялись на каторгу, попасть на которую можно было с четырнадцати лет. Возрождался ГУЛАГ, методом народных строек восстанавливали промышленность. Вводился налог на бездетность, закрывались театры и различные развлекательно-увеселительные заведения. Хотите есть? Идите работать на стройку! Крестьяне и аграрии всю произведенную продукцию должны были сдавать в закрома Родины, за что Родина предоставляла им бесплатное топливо в количестве ограниченном пределами разумного, сельхозтехнику отечественного и белорусского производства по чисто символической цене и освобождение от налогообложения на пять лет. Все "ветераны" от науки и перспективная молодежь были переведены в Москву, где они могли не бояться губительного для пожилых людей излучения и спокойно заниматься наукой в подземном городе, расположенном глубоко под стенами Первопрестольной. В Китае полыхала гражданская война, сотни тысяч беженцев, всеми правдами и неправдами, перебирались через границу на Российскую землицу. Бывших граждан поднебесной сортировали по специальностям, но большую часть расселяли по пахотным землям, с условием что переселенцы, получившие крышу над головой и орудия труда в виде лопаты, граблей и набора тяпок, вырастят на своем участке те или иные культуры. Семенами обещали обеспечить. Иммигрантам запрещалось организовывать компактные поселения и чайна-тауны. Недовольные или криминальные элементы ставились к стенке. Под запрет попали шествия, демонстрации и крупные сборища людей. Правительство взяло социальную сферу и ее подготовку к зиме под личный контроль — это обозначало расстрелы нерадивых руководителей. В предприятиях ЖКХ моментально выросла исполнительская дисциплина.

В Соединенных Штатах, больше всех пострадавших от разрушения мировой экономики, было введено чрезвычайное положение. Американцы решили не изобретать велосипед, а полностью скопировали Российские "наработки" по наведению порядка — танки, бронетранспортеры, солдаты с автоматами на каждом углу. В расстреле недовольных американская армия хорошо потренировалась разрушая баррикады.