7 принципов построения семейного счастья - Валентин Бадрак

Нескончаемая история дикого симбиоза возвышенного и низменного оставила людям немало любопытных эпизодов человеческих взаимоотношений, в которых хватает и образцового благоразумия, и безапелляционного отрицания. К примеру, у четы Тэтчер авторитет главы семейства поддерживала сама госпожа премьер-министр – и не только забавным приготовлением завтраков и редкими, но показательными поступками, намекавшими на первостепенность роли мужа в семье. Случаи, когда она неожиданно подменяла мужа на каком-то малозаметном форуме (недопустимом или малопривлекательном для статуса премьер-министра) или употребляла высказывания, подчеркивающие значимость супруга в ее жизни, свидетельствуют о редкой мудрости этой женщины. Но даже невооруженному взгляду нелегко отличить искренние порывы от заботы о собственном имидже. Воспитывавшаяся по мужскому типу, она в лице Дэниса, солидного промышленника с опытом семейного строительства, первоначально выискивала черты отца, не своего, который взращивал в ней мальчишеские повадки, а того нежного и заботливого, которого ей недоставало в детстве. И, кажется, Маргарет нашла искомую ласку, сознательно и даже нарочито отказываясь взамен от лидерства внутри семьи, воспитанного реальным родителем. Это давалось ей достаточно легко, так как энергию лидера женщина вполне могла выплеснуть при реализации своей политической карьеры. Однако в их семье самой острой занозой оставалась навязчивая мысль обоих о том, что Дэнису неуютно в роли «супруга премьер-министра»; эта упорная обостряющаяся семейная загадка о социальном несоответствии явно присутствовала как тень над их показным благополучием и, кажется, беспокоила саму Маргарет Тэтчер не меньше, чем молчаливо-угрюмого Дэниса. Иначе она не предпринимала бы отчаянных попыток «понизить» свой статус рядом с мужем. Но это вовсе не значит, что такая обидная дисгармоничная нотка совсем лишила их семью счастья.

Совершенно противоположную и весьма непривлекательную картину являет собой брачный союз Уинстона и Клементины Черчилль: внешне успешный и безоблачный, продлившийся более пятидесяти лет, он представлял собой беспристрастную картину гипертрофированного превосходства мужских идей и почти что идолопоклонничества перед мужской ролью в семье. В результате и сама Клементина, заброшенная, рано увядшая, не сумела найти себя в меняющемся пространстве, и почти все дети от этого брака вынесли из семьи тяжкое клеймо обитания вблизи монументально неприступного в своей одержимости безжалостного к окружающим Черчилля. Это совсем не те отношения, которые были у Махатмы Ганди и его жены Кастурбай; хотя между индийским политическим лидером и его спутницей жизни существовал большой социальный и интеллектуальный разрыв, эмоциональная вовлеченность каждого из них в жизнь другого позволяет говорить пусть и не о наличии гармонии, но, по меньшей мере, об ощущении равновесия.

Но часто женщина изначально оказывается более подготовленной к тиканью часов нынешней, патриархальной цивилизации, которая предусматривает мужское лидерство. Женщина чаще всего становится чем-то вроде глины, которая заполняет все изгибы мужского сознания, создавая цельное дерево любви и глубокого взаимного понимания. Если мужчина жаждет высоты, то женщина укрепляет его, удерживает от падения и неверия в возможность дотянуться до звезд – в этом волшебная и сокрушительная сила женственного. Может показаться удивительным, но даже в равноценных, в смысле психической самодостаточности, союзах успех достигается взаимным пониманием каждого, что для мужчины главным всегда будет миссия, тогда как даже для активно реализующей себя женщины – семья. Подмена этой веками внедренной аксиомы может стоить не только самого брака, но и психического здоровья участников союза. Особенно отчетливо функциональное разделение заметно в семьях политиков. Хотя роль Раисы Горбачевой внутри семьи была весомее роли мужа-президента, все ее усилия были направлены на поддержание успеха партнера. Почти то же можно сказать и о такой паре, как Ярослав Мудрый и Ирина. Ирина, гораздо более сильная натура, чем князь Ярослав, усматривала свою женскую миссию в том, чтобы не прервать эстафету Ярослава, блистательного государственного деятеля, обязанного оставить после себя оздоровленную за счет рода державу. Ровная и мужественная натура Елены Рерих, также более стойкая и дерзкая, чем у мужа-творца, служила его развитию и спасению; этим достигалось величие семьи. Сложнее разобраться с противоречивыми творческими личностями, особенно жившими в эпоху развитого феминизма. Но даже в таких леденящих схожестью с дикой фантасмагорией союзах, как у Жан-Поля Сартра и Симоны де Бовуар, присутствует поклонение фаллическим символам. Правда, не в ущерб профессиональной самореализации, а в пику чувственной женской роли, треснувшей, как случайно упавшая хрустальная ваза, но каким-то образом не разбившейся, а выдержавшей испытание. В более спаянных и более традиционных союзах мужчины и женщины, таких как у Артура Конан Дойля и Джин Лекки, Марка и Беллы Шагал, Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, муж и жена более пластичны и психически гибки. Тут творческие порывы не мешают нежности и любви, они не вынуждают женщину растворяться в мужчине абсолютно, делая насыщенной и интересной ее внутреннюю жизнь. Этой полнотой и независимостью женщина, кажется, еще больше привлекает своего избранника, подобно тому как манит далекий свет восхода на природе. Главное, что оставили гармоничные пары в наследство потомкам, – это понимание, что создание гармонии в семье всегда связано с иной весомой целью, кажущейся более важной, чем семья, но, скорее всего, не осуществимой в условиях разрушения союза мужчины и женщины. Совершенство семьи и радость общения друг с другом рождаются от заманчивого ориентира, достичь которого оба стремятся со схожим трепетом и искренним старанием.

История оставила множество свидетельств того, что прочный брак предполагает компромиссы, но не отказ от самого себя в угоду избраннику или избраннице. Обе личности в удачном союзе развиваются параллельно, насыщая друг друга живительными идеями, как кислород насыщает изголодавшиеся и усталые клетки. Когда кто-то один жертвует собой ради другого, целостность пары сохраняется, если это явление временное или если партнер действительно не чувствует психического ущемления. Скажем, если Белла Шагал мечтала стать актрисой, но стала только женой живописца, поддерживающей его силой, это не противоречило воспитанной в ней роли, на которую она бьша запрограммирована с детства. Более того, важность этой роли подчеркивал сам Шагал, придавая отношениям с женой особую значимость, насыщая их теплом и радостными эмоциями. И все же ощущение какой-то необходимости действия и причастности к содержательному поиску творца гнали ее на поприще активного созидания – сначала к переводу автобиографии мужа, а затем и к собственной литературной работе.

Похоже, через сходные переживания прошла и жена Антуана де Сент-Экзюпери, который представлял собою крайне неуравновешенную, непоследовательную и переменчивую личность, абсолютно неготовую к семейному строительству. Консуэло де Сент-Экзюпери, будучи экспрессивной и творческой натурой, сознательно растворяла себя в буйной личности мужа, подобно жемчугу, брошенному в вино. Жертвуя собой и долгое время живя только для мужа, она ненавязчиво поощряла его и без того махровый эгоцентризм, а их страстная любовь с течением времени подернулась пеплом охлаждения. Периоды нежности, как океанские приливы, чередовались с ужасающими отливами, разрывавшими на части ее романтическую, стремящуюся к вечной элегии душу. Равнодушие Антуана де Сент-Экзюпери к своей жене, которую он то обожал, как богиню, то отгонял от себя, как докучливого ребенка, создало внутри семьи зияющую пустоту, в которой погибли любовь и нераскрывшееся семейное счастье. Поэтому путь к себе у Консуэло оказался гораздо длиннее, чем у поощряемых мужчинами женщин. К живописи и скульптуре, то есть к собственному богатому и самодостаточному миру, ее привела неистребимая тоска, подтачивающая ее и вызванная непониманием и холодностью любимого человека. Но, найдя себя, эта мечущаяся в ночи душа обрела спокойствие и новую реальность, новый, более острый вкус к самой жизни. Она потеряла мужа дважды: сначала умерла любовь, затем на войне погиб сам летчик, писатель-аристократ, часто невыносимый в быту, непоседливый, как ветер, видящий во всех окружающих, и в том числе в собственной, беззаветно любящей его жене, просто слуг. Она боролась за их любовь, он последовательно разрушал все черствостью и погоней за признанием выдающихся мужских качеств, поисками новой любви… Как стрелок, он истреблял все вокруг себя, но первой мишенью оказалась жена. Внутри пары долго теплился огонек привязанности, рожденный и сохраняемый болезненной любовью Консуэло, оказавшейся ядом для ее же психики, а в конечном итоге и для взаимной любви.