Тысячеликая героиня: Женский архетип в мифологии и литературе - Мария Татар

относилась с огромным почтением, – высказать какое-либо недовольство вышестоящими лицами для меня было немыслимо.

«Тысячеликая героиня» – это глубоко личный экскурс в мою собственную историю знакомства с мифами, эпическими поэмами, сказками, художественной литературой и кинематографом, историю понимания (зачастую неверного), перечитывания и пересматривания – с последующим переосмыслением. Сейчас, во времена, когда мы выходим за рамки разделения героизма на виды в зависимости от гендера, прошлое все еще давит на нас, преследует нас, побуждая задуматься об эволюции ценностей, заложенных в историях, которые мы рассказываем, пишем и переосмысливаем. Какими были герой и героиня раньше – и какими они должны быть в наши дни? Эта книга, возможно, не способна ответить на все вопросы той студентки Кэмпбелла, которая хотела стать героиней (вернее, героем!), но мне хочется надеяться, что она может послужить отправным пунктом для множества путешествий к осознанию себя и обретению силы в историях, которые когда-то рассказывали наши предки и которые мы теперь рассказываем сами.

Порой я чувствовала себя так, словно бреду на ощупь по местам, которые, как мне казалось, знаю как свои пять пальцев. Разве я не знала практически наизусть «Одиссею», прочитав ее сначала в старшей школе, потом в колледже, в аспирантуре и, наконец, со своими детьми? Разве не понимала смысл сказок, которые разбирала со студентами много лет? Разве не засыпала в детстве с «Дневником Анны Франк» под подушкой, не боготворила Томаса Манна и Джеймса Джойса в колледже, не упивалась Прустом и Камю в аспирантуре и не наслаждалась возможностью рассказывать о великих книгах своим студентам? Мое близкое знакомство с этими текстами не заставило меня к ним охладеть, но сделало невосприимчивой ко многому из того, что сразу же бросилось мне в глаза, стоило только начать отслеживать истории их героинь, держа в голове модель странствия героя. Я надеюсь, что «Тысячеликая героиня» покажет, как важно оставаться открытыми и с любопытством относиться к тем, кто населяет этот мир, а также не бояться высказываться, даже если всех, кто был здесь до вас, заставляли молчать. Сейчас, когда женщины гораздо лучше представлены в профессиональной сфере (они работают врачами, пилотами, пожарными, проповедниками, судьями…), почти невозможно сожалеть о том мире, который мы потеряли. Теперь у нас нет дефицита в женских моделях (что вымышленных, что реальных), и все они меняют мифы, по которым мы строим свою жизнь, и, хочется верить, направляют наш человеческий мир к более гуманному будущему.

Глава 1

Пой, о муза

Путешествие героя и миссия героини

Я не хочу менять одну иерархию, чтобы установить другую… Интереснее понять, как вообще возникает интеллектуальное господство, как знание проходит путь от нашествия и завоевания к откровению и личному выбору.

ТОНИ МОРРИСОН.

Игра в темноте

Нет героев действия, есть герои самоотречения и страдания.

АЛЬБЕРТ ШВЕЙЦЕР.

Жизнь и мысли

Идея книги о тысяче и одном лице героини[1] рискует показаться не столько ответом на «Тысячеликого героя» (1949) Джозефа Кэмпбелла, сколько попыткой его перещеголять. Однако ее героиня ни в одном из своих обличий нисколько не соперничает с тысячей героев Кэмпбелла. «Тысяча и один» в арабской культуре обозначает некое большое число, притом эта добавочная единица, выходящая за пределы тысячи, символизирует стремление к бесконечности. Эта цифра в названии моей книги указывает на неограниченные возможности, а также на грандиозный диапазон проявлений героизма.

С одной стороны, герои и героини изящно ускользают от любых попыток загнать их в рамки определений и классификаций, а с другой – мне было непросто удержаться от соблазна ограничить своих героинь моделью, которая оказалась бы всего лишь подобием архетипа Кэмпбелла с его 12 этапами путешествия героя. И критики, и последователи всегда рискуют повторить и укрепить те модели, которые собирались развенчивать. Но, как подчеркивает сам Кэмпбелл, герои все время удивляют нас своей буйной непредсказуемостью и раздражающим игнорированием законов, норм и правил. Не говоря уж об откровенно гротескных примерах героического поведения. Вождь народа виннебаго по имени Вакдьюнкага ест собственные внутренности; греческий воин Ахиллес оскверняет тело Гектора, протащив его за своей колесницей вокруг Трои; ирландский Кухулин подвержен припадкам ярости, которые превращают его в злобное чудовище.

Некоторые герои ведут себя как разбойники с большой дороги, но это не мешает им становиться нашими культурными ролевыми моделями – и мы продолжаем чтить их за храбрость, отвагу и мудрость. Они возвращаются после битв или одиночных странствий, покрытые «славой». Они покоряют нас и во времена нашей юности, и в зрелые годы. И мы не перестаем восхищаться ими, воспевать их «странствия» и «поиски» (если пользоваться терминами Кэмпбелла), закрывая глаза на их изъяны, будь они трагическими или комическими.

Джозеф Кэмпбелл постарался рассказать «на удивление постоянную» историю о героях. Надо воздать ему должное: он широко расставил сети, охватив самые разные уголки наших символических миров, от преданий коренных американцев до мифов древних греков, и не побоялся по-новому взглянуть на религиозные традиции Востока и Запада. Его главной целью было определить характерные черты героического архетипа и обозначить маршрут путешествия героя, которое начинается, как правило, в очень скромном обиталище и, пройдя через захватывающие приключения, заканчивается триумфальным возвращением домой с целительным эликсиром. Непоколебимая уверенность Кэмпбелла в том, что именно такой путь проходят все герои, внушает трепет – сравниться с ней по стойкости может разве что его убежденность в том, что женщинам в его пантеоне героев не место.

На образном языке мифологии, утверждает Кэмпбелл, женщины представляют собой «всеобщность того, что может быть познано». Он интуитивно верно чувствует, что мифологическое мировоззрение связывает женщину со знанием, зачастую в скрытой форме. Герой же, добавляет он с некоторым лукавством, – «это тот, кто приходит, дабы познать». Иными словами, у женщины нет необходимости покидать дом. Она «образец всех образцов красоты» и «ответ на все желания». Как «мать, сестра, возлюбленная, невеста», она – «сулящая блаженство цель» поисков героя. И чтобы максимально доходчиво донести мысль, что женщина особенно хороша тогда, когда она безжизненна и неподвижна, Кэмпбелл возводит в ранг самой прекрасной из всех героинь Спящую красавицу. Она «воплощение обещания совершенства»{13}.

Почему Кэмпбелл начинает «Тысячеликого героя» со сказки, с истории о непокорной королевне? Анализ «Короля-лягушонка», которым открывается сборник «Детские и семейные сказки» (1812) братьев Гримм, занимает значительную часть первой главы книги Кэмпбелла. И как же называется эта глава? «Исход» – так Кэмпбелл обозначает первые шаги в путешествии героя. Кэмпбелл пересказывает сказку братьев Гримм о королевне, которая, уронив свой золотой мячик в бездонный колодец, вынуждена заключить сделку с лягушонком: он готов вернуть ей игрушку в обмен на выполнение некоторых требований, подразумевающих общение с ним как с близким другом. Стоит героине допустить лишь один маленький промах – не поймать подброшенный в воздух мячик, – как перед ней разверзается целая вселенная, готовая провести ее через приключение, трансформацию и искупление. В данном случае оба героя – и жалкий лягушонок, и гордая королевна – становятся действующими лицами золотого мифа о перерождении.

М. Дирмер. Принцесса-лягушка (1897)

Если путь героя заключен в нарратив о путешествии, который позволяет бесстрашному искателю приключений изведать большой мир, то миссия героини представляет собой нечто совсем иное. Вернемся к «Королю-лягушонку»: заколдованное земноводное проходит путь трансформации (и Кэмпбелла интересует именно эта составляющая сказки), но что же делает королевна? Она ни разу не выходит за пределы собственного дома, но в кульминационный момент швыряет сексуально притязающего на нее лягушонка об стену, и – шмяк! – он превращается в прекрасного принца. Внезапно мы осознаём, что героиня не так уж проста: она способна на неожиданные проявления своеволия и протеста. Однако Кэмпбелла эта