Живущие в ночи - Питер Абрахамс

— А если бы нам пришлось ехать дальше, док, он мог бы и умереть?

— Нет, Сэмми. Если бы понадобилось, он мог бы продержаться еще два, четыре, шесть и даже двенадцать часов.

— Каким же образом?

— Он расслабил волю, потому что попал к своим, подсознательно почувствовал, что можно ослабить напряжение, а он так нуждался в этом!

— Раз вы говорите, док, должно быть, так оно и есть. — Однако объяснение доктора не удовлетворило Сэмми Найду. — Он слишком слаб для такого дела. Вы обратили внимание на его ноги и руки?

Нанкху от души рассмеялся. Он был высок, светлокож, элегантен. Густая копна волнистых, черных как смоль волос венчала красивое насмешливое лицо. Легкая седина придавала ему еще больше очарования. Словом, у него был вид, подобающий красивому индийцу, выходцу из богатой аристократической семьи, получившему самое лучшее образование, какое только может дать Европа при наличии солидных капиталов.

Полная противоположность ему, темнокожий, крупный, плотный, неуклюжий Сэмми Найду, судя по всему, был потомком индийских крестьян из низших каст, которых в середине прошлого века вывезли сюда в качестве дешевой рабочей силы.

— Ошибаешься, Сэмми. Тщедушный на вид Нкоси, пожалуй, посильнее нас с тобой, вместе взятых.

— Вы шутите, док.

— Я говорю не о физической силе.

— Не все ли равно, сила есть сила, правда ведь?

— Нет. — Доктор помолчал, задумчиво глядя в одну точку, потом медленно покачал головой. — Поговорим об этом в другой раз. Дело не ждет! Он проспит целые сутки. Ди будет здесь и сделает все что надо. Я позабочусь об отправке денег в Йоханнесбург, а ты займись Вестхьюзеном.

— Пожалуй, придется избавиться от него, — спокойно проговорил Сэмми Найду.

Нанкху вздохнул и кивнул в знак согласия. Затем брезгливо поморщился.

— Еще один субъект, от которого предстоит избавиться, а, Сэмми? От этого несчастного и они отказались и мы. А теперь от него хотят избавиться.

Сэмми Найду принял суровый вид.

— Он знает меня, знает Нкоси, ему известно о деньгах, да и вас он подозревает, я уже говорил вам. Вы же слышали, что сказал Нкоси. Вполне вероятно, что они им займутся.

— Ну ладно, ладно!

— Вы же знаете, что другого выхода нет, — убежденно заключил Сэмми Найду.

— Но я же согласен, правда!

— Мне неприятно видеть, как вы терзаетесь, доктор. Вы, как и я, прекрасно знаете, что думают о нас эти люди и ка «могут с нами обойтись. Разве вы забыли, как они подстрекали зулусов перерезать всех нас? Помните, как хладнокровно они наблюдали за происходящим? Помните, док?

— Хватит, Найду. Этого человека они не считают своим, они его отвергли.

— Но и мы не считаем его своим. Он может нас предать. Вы слышали, что сказал Нкоси. А мы должны делать все, чтобы между нами и африканцами существовало полное доверие. Если мы потерпим неудачу в этом деле — по нашей вине или нет, неважно, — африканские националисты воспользуются случаем и поднимут крик: вот, мол, что получается, когда вы сотрудничаете с кули. Что тогда станет с нашим народом, кто за него заступится? Деньги в Йоханнесбург надо переправить так, чтобы не осталось никаких следов, ведущих к подполью.

Нанкху покорно отступил, как это частенько бывало в спорах с Найду, перед беспощадной логикой «ситуации», по выражению Сэмми.

— Попытаемся обставить все так, будто это дело рук поко, — сказал Найду, имея в виду черных террористов.

Нанкху стряхнул с себя уныние, еще раз взглянул на Нкоси, который после укола спал глубоким сном, и потянулся к выключателю.

— Пошли, Сэмми, работа не ждет.

— Наконец-то я узнаю вас, док! — откликнулся Найду.

Глава вторая

Ричард Нкоси открыл глаза. Он проснулся с чувством безотчетного страха, сразу насторожился и весь напрягся. Потом наконец вспомнил, как доктор уложил его в постель. Доктор, по имени Нанкху, и Найду, профсоюзный деятель — они хлопотали над ним до того, как подействовало лекарство. Особенно запомнилось ему лицо Найду: крупное, бесстрастное, круглое и до того черное, что такого не сыщешь и среди самих черных. И еще глаза — маленькие, острые, сверлящие, полные холодной расчетливости, которую ему довелось однажды увидеть в глазах гадюки и которую он запомнил на всю жизнь.

В комнате было темно. Когда его укладывали в постель, едва занималось утро, а сейчас совсем темно. Он почувствовал себя одиноким, загнанным в ловушку. Должно быть, он проспал весь день. Интересно, где дверь? Он ощупал руками кровать. Простыни были из тончайшего полотна, а одеяло легкое как перышко, шелковистое и мягкое.

Он лежал спокойно, пытаясь определить, откуда льется поток свежего воздуха. Так он узнал, где находится окно. А дверь? Он обследовал левой рукой пространство возле кровати, но ничего не обнаружил; справа у кровати он нащупал маленький ночной столик, на котором не было ничего, даже настольной лампы. Вероятно, зажигать лампу было опасно.

Он сел в постели, отбросил одеяло и осторожно спустил на пол ноги. Одна нога зацепилась за что-то, и тотчас же раздался какой-то необычный шум. Несколько секунд Нкоси ощупывал свои ноги, потом откинулся назад и улыбнулся. Ловко придумано, теперь им известно, что я проснулся. Он вспомнил о маленьких внимательных глазах Найду и сел, ожидая, когда кто-нибудь войдет в комнату.

Наконец среди тишины он скорее почувствовал, нежели услышал, как отворилась дверь. Теперь он увидел — она была напротив, справа.

— Простите, если мы вас напугали. Я хотела знать, когда вы проснетесь. Страшно, наверно, проснуться в незнакомом месте, особенно когда вокруг темно. — Голос был такой же ласковый и мягкий, как у Нанкху, только принадлежал он женщине. — Подождите минутку, я закрою окно, и тогда можно будет включить свет. Это у нас потайное убежище.

И опять он скорее почувствовал, нежели услышал, как невидимая женщина прошла мимо кровати, пересекла комнату по диагонали, закрыла и задернула шторой окно. Потом наступила тишина, и ее голос донесся уже от двери:

— Сейчас я зажгу свет. А потом выйду и подожду за дверью, пока вы оденетесь.

Комнату залил яркий свет, и дверь тотчас же захлопнулась. Нкоси был один в маленькой комнатке с низким потолком из голых стропил и обрешетки; кровать, ночной столик сбоку и деревянный стул, на котором лежали его брюки, составляли всю немудреную обстановку. Рядом на полу стояли башмаки. Однако рубашки и свитера он не нашел. Здесь не было ни зеркала, ни умывальника. Зато на полу лежал роскошный бледно-голубой ковер с длинным густым ворсом. Плотно закрытое окно оказалось частью низкого покатистого потолка.

Он натянул брюки, обулся и подошел к двери.

— Я готов.

Дверь бесшумно отворилась, и в ярком свете, вырвавшемся из комнаты, он увидел перед собой женщину. Она была выше его ростом, пожалуй, сантиметра на два, сложение у нее было более крепкое, нежели у большинства индийских женщин, которых ему доводилось видеть, а кожа светлая, хотя и потемнее, чем у доктора. Каштановые волосы были гладко зачесаны назад и стянуты узлом на затылке. Две глубокие складки, пролегавшие почти от самой переносицы к уголкам рта, портили ее лицо с правильными чертами и удивительно открытым взглядом серо-карих глаз. На ней были брюки и блуза свободного покроя. Она протянула руку:

— Я Ди Нанкху. Пожалуйте вниз. Пока вы примете ванну, поспеет ужин.

Она повернулась и пошла, и тут Нкоси заметил, что женщина хромает. Когда она ступала левой ногой, левое плечо и левое бедро резко опускались вниз. Ее левая нога, на несколько сантиметров короче правой, была обута в специальный кожаный башмак. Какое-то мгновение Нкоси пребывал в замешательстве и почему-то чувствовал себя виноватым в том, что женщина — калека. Он шел за ней по узкой лестнице, и каждый раз, когда женщина ступала на больную ногу, у него сжималось сердце.

Спустившись с лестницы, они через маленькую дверцу вошли в гостиную второго этажа. Женщина загородила проем куском панельной обшивки, и лестница, ведущая в мансарду, оказалась скрытой, а образовавшаяся ниша превратилась в шкаф.

— Всего-навсего шкаф, — улыбнулась она. — Точь-в-точь такой, как два других, рядом. Важно лишь помнить, что этот — последний. Если что-нибудь случится и вы станете открывать другой…

— Я запомню, — кивнул Нкоси.

— В ванной все для вас приготовлено. Когда приведете себя в порядок, спускайтесь вниз.

— Прямо так, не таясь?

— Да. — Она улыбнулась странной, слегка насмешливой улыбкой. — Здесь вы в полной безопасности. Мы, кули, были вынуждены возвести несколько поясов оборонительных сооружений. Теперь мы почти как муравьи.

— Очень сожалею, — пробормотал Нкоси.

Она гордо вскинула голову и глубоко вздохнула. Затем в упор посмотрела на него. Лицо ее было исполнено горечи и суровости.