Песня на двоих - Оксана Панкеева

— Вот те раз! — бодро воскликнул Шеллар, быстро окидывая взглядом комнату в поисках каких-либо фактов для размышления. — Что случилось? Мы пришли тебя поздравить, а у тебя такой вид, будто ты только что похоронил сразу дюжину любимых родственников.

— И откуда вы все знаете… — не особенно приветливо отозвался Кантор, поднимаясь, чтобы поздороваться — Кто вам уже успел доложить?

— Мы только что были у Ольги, — пояснил Мафей, занимая давно облюбованную спинку стула.

Кантор помрачнел еще сильнее.

— Представляю, чего вы там наслушались…

— Хо! — злорадно ухмыльнулся мальчишка. — Это ерунда по сравнению с тем, чего наслушался твой соперник!

— Вы что, с ним поскандалили? — недоуменно приостановился Кантор. — Но зачем? Ольга наверняка на вас обиделась…

— Неужели ты так плохо меня знаешь! — укоризненно отозвался король, заглянув между делом в лежащие на столе исписанные листы. — Напротив, я ему посочувствовал. Проявил дружеское участие. Дал несколько полезных советов. Пообещал помощь. Словом, выказал всяческое расположение. Но при этом Элмар полностью потерял уважение к маэстро Артуро, Мафей прощупал его магически и сделал несколько полезных наблюдений, Ольга задумалась над некоторыми вопросами, на которые до сих пор не обращала внимания, а сам маэстро чувствует себя так, будто его окунули носом в отхожее место, и не может понять отчего.

Почему-то Кантор ничуть не утешился, а только еще больше приуныл.

— Ну хоть вы мне на мозги не капайте, а? Я и сам понимаю, что не следовало его бить. И не надо мне это объяснять такими заковыристыми иносказаниями. Без них тошно.

— Да, бить действительно не стоило, — согласился Шеллар, оглядываясь, словно что-то искал. — Я догадываюсь, что Артуро тебе сказал и почему ты не сдержался. Но все же тебе надо научиться контролировать себя в таких ситуациях. Послушай, Кантор, у тебя что, дрова кончились? Почему в комнате такая холодина?

— Я забыл… — неохотно отозвался мистралиец. — Есть дрова. Сейчас принесу. Чай будете?

— Вот что, — сказал вдруг король, в который раз оглянувшись. — Пусть Элмар принесет дров и затопит камин, а мы с тобой уединимся на кухне и займемся чаем. Мне нужно сказать тебе пару слов. С глазу на глаз.

Кантор молча кивнул, всем своим видом выражая покорность судьбе и полное безразличие к ее дальнейшим ударам. Похоже было, что мистралиец немного не в себе. Раньше за ним как-то не водилось склонности валяться в сапогах на кровати и забывать о таких простых и насущных вещах, как отопление.

Войдя вслед за унылым товарищем в кухню, король в последний раз оглянулся на коридор, плотно закрыл за собой дверь и негромко произнес:

— А теперь я скажу тебе несколько очень обидных и неприятных слов. Для твоего же блага, кстати, так что тебе придется как-нибудь стерпеть и удержаться от истерики. Положи полено. Полено положи, говорю. Потом растопишь. Сядь за стол. Положи руки перед собой. А теперь слушай и не перебивай.

Король отошел от двери, переместился в угол, противоположный тому, где сидел Кантор, и продолжил:

— Однажды тебе случилось пережить худшее из возможных для мистралийца унижений. Не дергайся. Об этом известно очень ограниченному кругу людей, и никто из этих людей не опустится до того, чтобы делиться своими познаниями с кем-то посторонним. Твоей тайне ничто не угрожает, кроме тебя самого. Понимаешь ли ты, что, теряя разум из-за каждого оскорбления на эту тему, ты невольно привлекаешь внимание к проблеме? Тебе не приходит в голову, что на столь традиционные оскорбления люди обычно обижаются, требуют взять слова обратно, вызывают на дуэль, но не превращаются в одуревшее животное! Стоит тебе услышать несколько конкретных слов, и ты полностью теряешь контроль над собой. Любой мыслящий человек, заметив эту закономерность, сделает вывод: раз болезненно реагируешь, значит, у тебя с этим и впрямь что-то не в порядке. А если это узнает враг, он с удовольствием будет при каждом удобном случае бить тебя по больному месту. Ты этого не понимаешь?

— Понимаю… — выдохнул Кантор сквозь стиснутые зубы.

— Так какого же ты, мать твою, продолжаешь тупо наступать на одни и те же грабли и каждый раз впадаешь в истерику? Только не рассказывай, что не можешь сдержаться и твоя ярость сильнее тебя. Я отлично знаю, что можешь.

— Но полено на всякий случай отобрали, — зло процедил Кантор.

— Я учитываю все варианты, — ничуть не смутился предусмотрительный король. — Однако прекрасно помню, что меня ты в аналогичной ситуации не ударил. Значит, можешь себя контролировать, когда захочешь.

— Так вы мне и не сказали ничего… в той ситуации.

— Еще скажи, что ты на меня не обиделся. Ведь убить был готов, но все же сдержался. Если тебе нужно, ты вполне способен не сходить с ума. Срываешься ты только потому, что сам это себе позволяешь. Ты мог бы взять себя в руки, придавить и держать, но ты отпускаешь. А потом валяешься на кровати в глубокой депрессии и с ужасом представляешь, что будет, если Ольга, желая избежать инцидентов в будущем, объяснит своему Артуро, как нельзя с тобой обращаться и ПОЧЕМУ.

— Она ему сказала? — обреченно уточнил Кантор.

— Нет. И я принял все возможные меры, чтобы у них об этом даже речь не зашла. Но ты все-таки постарайся не повторять подобных глупостей. Просто смешно, честное слово. Любой удар держишь не дрогнув, а пара нужных слов размазывает тебя всмятку.

— Давайте на этом закончим нравоучение. — Мистралиец нервно передернулся и начал медленно подниматься из-за стола. — А то я все-таки наверну вас поленом. Не из «слепой ярости», а так, для вашего же блага. Чтобы меньше язык распускали.

— Скажи еще, что я был с тобой излишне жесток и ты этого не переживешь, — хмыкнул король, усаживаясь за стол.

Кантор криво ухмыльнулся и отвернулся к плите.

— Переживу. Но если вы думаете, что мне стало легче от ваших нравоучений, то вы ошибаетесь.

— Легче тебе станет немного позже. Когда сам все осмыслишь. Но все же от мрачных предчувствий я тебя избавил?

— Как вы догадались?

— Что еще могло довести тебя до такого состояния?

— А, да что угодно. Сегодня вообще вечер какой-то дурацкий… Ни хрена не выходит, руки как грабли, две струны порвал…

— То, что я видел на твоем столе, это ноты?

— А вы думали — шифровки?

— Судя по каллиграфии, вернее, отсутствию оной, а также несметному количеству исправлений…

— Да, да, какой же вы зануда! Только не говорите никому! И так ни хрена не получается…

— Получится. Не паникуй и не дергайся. Всему свое время. А будешь ныть и жаловаться — сделаю придворным бардом.

Кантор, молча и не оборачиваясь, показал его величеству два пальца.