Бремя молчания - Хизер Гуденкауф

— А не мог он взять девочек с собой на рыбалку? — с надеждой спрашивает Мартин.

— Нет, что вы! — Я смеюсь. — Взять с собой на рыбалку двух маленьких девочек Грифу и в голову не придет. До субботы его можно не ждать. Я уверена, что девочки не с ним.

— Не знаю, Тони. Может, он все же решил взять девочек… Он записки не оставил?

— Нет, Луис. Уверена, он ни за что не взял бы их с собой. — Его упорство начинает меня раздражать.

— Тогда ладно, — говорит Луис. — В час дня встретимся снова. Если к тому времени девочки не найдутся, будем думать.

Сверху слышится шорох. Обернувшись, я замечаю, что Бен вышел из комнаты и сидит на лестнице. В полумраке его легко принять за Грифа: Бен такой же рыжий и широкоплечий. Только глаза у него другие — мягкие, спокойные.

— Бен, — говорю я, — Калли и Петра куда-то делись, и мы не можем их найти. Как, по-твоему, где они?

— В лесу, — тут же отвечает Бен. — Сейчас развезу газеты и пойду их искать.

— Велю нашим обыскать лес возле опушки, — говорит Луис. — Увидимся в час дня.

Бен

Сегодня я проснулся, как от толчка. Сердце колотилось как бешеное. Мне снова снился тот дурацкий сон. Мы с тобой лезем на старый орех, который растет у Моста Одинокого Дерева. Я, как всегда, поднимаю тебя повыше, и ты тянешься к нижней ветке, хватаешься за нее так крепко, что твои пальцы с обгрызенными ногтями белеют. Я в сердцах тороплю тебя, потому что у меня нет времени. Вот ты уже наверху, и я смотрю на тебя с земли. Теперь тебе легче подниматься — ветви растут плотно, они толстые и прочные. Ты лезешь все выше и выше, сначала у меня над головой мелькают твои костлявые коленки, потом я вижу подошвы твоих теннисных туфель. Я кричу: «Калли, ты залезла слишком высоко, спускайся! Ты упадешь!» Но ты исчезаешь. Я больше тебя не вижу. И думаю: вот влип! Вдруг сверху доносится твой голосок: «Бен, поднимайся сюда! Ты должен это увидеть! Скорее, Бен, скорее!»

Я знаю, что это ты кричишь, хотя давным-давно забыл, как звучит твой голос. Ты все зовешь и зовешь меня, но мне никак не удается залезть на дерево. Я подпрыгиваю, но не могу ухватиться за нижнюю ветку, потому что она слишком высоко. Я отвечаю: «Подожди меня! Подожди меня! Что ты там видишь, Калли?»

Потом я проснулся весь в поту. Но не жарком, а холодном, от которого болит голова и внутри все сжимается. Я попробовал снова заснуть, но не смог.

Оказывается, ты куда-то запропастилась. Почему-то я чувствую себя виноватым, как будто ты ушла из дому из-за меня. Ты неплохая сестренка, но с тобой много хлопот. За тобой глаз да глаз. Помнишь, когда мне было десять лет, а тебе пять, мама требовала, чтобы я шел на остановку школьного автобуса вместе с тобой? Она велела мне: «Бен, заботься о Калли». Я обещал, а сам не заботился — то есть не присматривал за тобой как следует, во всяком случае вначале.

В тот год я перешел в пятый класс и считал себя слишком крутым, чтобы возиться с малявкой, которая только поступила в нулевку. Понимая, что мама смотрит нам вслед из окна кухни, до конца аллеи я вел тебя за руку. Но едва повернув за угол, я тут же отпустил тебя и во всю прыть понесся к тому месту, куда подъезжал школьный автобус. Время от времени я, правда, оборачивался и проверял, где ты там. Надо отдать тебе должное — ты бежала, резво перебирая тонкими ножками, новенький розовый рюкзачок бил тебя по спине. Тебе никак не удавалось догнать меня. Потом ты споткнулась о большую старую трещину в водосточном желобе у дома Олсонов и со всего маху полетела на землю.

Я чуть не вернулся за тобой — уже совсем было собрался вернуться, но увидел Реймонда и передумал. Когда ты, наконец, доковыляла до остановки, из-за угла уже показался автобус. Ты рассадила коленку до крови, красивая красная ленточка, которой мама повязала тебе волосы, развязалась и болталась где-то сбоку. Чтобы встать рядом со мной, тебе пришлось обойти всех детей в очереди. Я притворился, будто вовсе не замечаю тебя. В автобусе я сел рядом с Реймондом, а ты долго стояла рядом с нами в проходе. Тебе хотелось, чтобы я подвинулся, но я нарочно повернулся к тебе спиной и заговорил с Реймондом. Дети, которые садились в автобус следом за тобой, закричали: «Давай скорее!» и «Садись!» — и ты, наконец, села напротив нас с Реймондом. Тебя задвинули к окну, твои короткие ножки не доставали до пола, разбитое колено было все в крови… В тот день ты до самого вечера ни разу не взглянула на меня. После ужина я предложил рассказать тебе сказку на ночь, но ты пожала плечами и вышла из кухни. Я остался за столом один.

Знаю, в тот день я поступил мерзко, но мальчишке, который в первый раз идет в пятый класс, очень важно произвести на одноклассников хорошее впечатление. Потом я старался загладить свою вину. Может, ты не догадываешься, но именно я в ту ночь сунул тебе под подушку пакетик с карамельками. Извини, что не присматривал за тобой как следует в первые дни, когда ты пошла в школу. Но ты, наверное, и сама знаешь, как иногда бывает. Понимаешь, что виноват, а извиниться ну никак не можешь. Понимаешь, что должен попросить прощения, и не можешь. Не можешь, и все.

Калли

Гриф сидел, прислонившись спиной к старой иве. Голову он уронил на грудь, глаза закрыл, но руку Калли по-прежнему не выпускал. Калли ерзала на месте — сидеть на твердой, неровной земле под ивой было неудобно. Она почувствовала, что от нее плохо пахнет, и ей стало ужасно стыдно. Может, рвануться и убежать? Калли бегала быстро и знала в лесу каждую тропинку, каждый поворот: если только удастся вырваться, она без труда убежит от отца. Калли нерешительно дернулась, но отец держал ее мертвой хваткой. Даже во сне он не расслабился, а, наоборот, крепче стиснул ее. Калли понурила плечи и тоже прислонилась спиной к стволу дерева.

Она часто представляла, что заблудилась в лесу, осталась одна, и ей нечего есть. Ее брат называл это «закалкой». Бен знал о лесе Уиллоу-Крик все. Он рассказал ей, что лес занимает площадь около шестидесяти квадратных километров и раскинулся на целых два округа. Еще Бен говорил, что их края сложены осадочными породами палеозойского возраста — известняками и песчаниками. Эта часть Айовы не подвергалась оледенению. Кроме того, Бен показывал ей места, где можно найти красноплечего канюка, который находится под угрозой исчезновения. Даже лесничий Фелпс ни разу не видел редкую птицу. Калли пробыла в лесу несколько часов и очень устала. Раньше лес всегда был для нее тихой гаванью. Она часами бродила по тропинкам, мечтала, совершала открытия. Они с Беном часто играли в Ивовой низине, раскидывали там лагерь. Бен захватывал с собой термос с водой, а Калли — перекус: пакетики с солеными чипсами и толстые лакричные конфеты. Бен собирал веточки и хворост, складывал их «шалашом» и обкладывал по кругу камнями. Правда, огня они не зажигали, но Калли нравился даже такой костер, понарошку. Они насаживали зефирины на зеленые прутики и жарили их над огнем. Бен подбирал с земли толстые ветки и пытался складным ножиком выстругать из них что-нибудь полезное. Однажды он вырезал две ложки и вилку, а на второй вилке лезвие ножика сломалось, и Бен сильно порезался. Ему наложили шесть швов. После того случая мама отобрала у него нож, обещав вернуть через несколько лет. Бен очень неохотно расстался со своим сокровищем. Потом они больше не делали ложки и вилки из веток, а таскали посуду и кухонную утварь из дому. Бен сколотил из старых досок шкафчик и прибил его к стволу самой большой ивы. Там они хранили свои запасы. Как-то раз спрятали там коробку с галетами и пачку сдобного печенья. Через несколько дней они пришли в Ивовую низину и увидели, что кто-то успел похозяйничать в их тайнике. Скорее всего, печенье съел енот. Правда, Бен уверял Калли, что к ним мог наведаться даже медведь. Калли не очень-то поверила брату, но все же иногда вспоминала: вдруг где-то рядом бродит медведица и кормит своих медвежат печеньем с шоколадными крошками и галетами.

Интересно, заметила ли мама, что ее нет дома. Волнуется ли она? У Калли забурчало в животе, и она поспешно надавила на него ладошкой. Их тайник совсем рядом, рукой подать… Может быть, там осталось что-нибудь съедобное?

Гриф посопел носом, открыл глаза и уставился на Калли.

— От тебя воняет, — злобно сказал он, не чувствуя, что от самого несет перегаром, потом и луком. — Вставай, пошли! Устроим семейную встречу. Куда дальше-то?

Калли задумалась. Можно соврать, завести отца поглубже в лес, улучить минутку, вырваться и убежать. Или лучше показать ему верную дорогу — тогда пытка скорее закончится… Да, наверное, так будет лучше. Калли очень устала, проголодалась, и ей хотелось домой. Тонким грязным пальчиком она ткнула себе за плечо, на тропу, по которой они сюда пришли.

— Вставай давай! — приказал Гриф.

Калли с трудом поднялась на ноги. Гриф на время выпустил ее, и девочка принялась разминать онемевшие пальцы. По тропе пошли гуськом: впереди Калли, за ней Гриф, положив руку ей на плечо. Калли слегка горбилась под тяжестью его мощной лапищи. Скоро они вышли из Ивовой низины, пройдя еще шагов сто, повернули на узкую, извилистую тропу, которую называли Широколистной. Калли давно научилась определять, побывал ли кто-то на тропе до нее. С обеих сторон к тропе подступали деревья. Пауки, сидящие на нижних ветках, по ночам успевали сплести паутинные сети. Если солнце светило ярко, Калли отлично видела тонкие нити, невесомый, хрупкий барьер, который словно шепотом предупреждал: «Проход закрыт». Она всегда обходила хрупкий паутинный барьер, стараясь не порвать тонкие нити. Если на ветру болтались обрывки паутины, Калли знала: здесь уже кто-то побывал. Заметив на земле чужие следы, она разворачивалась и шла к другой тропе. Калли нравилось думать, что она одна в лесу и кругом совсем никого нет, а суслик в белую крапинку, что присел отдохнуть на трухлявом пеньке, впервые в жизни видит человеческое существо, девочку с грустными глазами. Девочка в лесу тоже не совсем дома, но она не потревожит покой лесных зверьков. Калли осторожно обошла красный клен — паутина закачалась на ветру, но вскоре успокоилась.