Семи смертям не бывать - Андрей Кучкин

Узнав ближе старика, бойцы полюбили его. А старик сразу же выделил Данилку Чиркова — то ли за душевное тепло, на которое так щедр был Молодой боец, то ли за смелость, а скорее всего потому, что почувствовал в нем родственную душу охотника, жадную к странствиям и опасности.

Зная о привязанности Данилки к Отцу, Чеверев часто отправлял их в разведку вдвоем. Но на этот раз Чирков должен был пойти на выполнение задания один. Путь предстоял долгий, трудный, и командир решил, что он будет не под силу старику.

Прослышав об этом, Отец пришел к командиру, снял шапку.

— Ты чего шапку снял? Не перед барином стоишь, одень! — прикрикнул на него Чеверев.

Старик продолжал стоять с шапкой в руках.

— Обижаешь, товарищ командир. Коли не нужен в отряде, прямо скажи, я уйду.

— Кто сказал, «не нужен»? — повысил голос Чеверев. — Не по летам горяч, Отец, как бы не влопался. — И, заглянув в глаза ему, добавил — Злобу-то свою спрячь, не кипятись, разведчику не положено. Не то сорвешься где не надо, провалишься.

— Земля-то, чай, везде твердая, выдержит. Не провалюсь, — надевая шапку, уже веселее отвечал Отец.

— Препятствовать не буду. Если настаиваешь, можешь идти с Чирковым, — разрешил командир.

В эту разведку собирались особенно старательно. Чистили сапоги и одежду. Данилка побрился перед осколком зеркала. А старик долго расчесывал металлическим гребешком бороду. Попрощавшись с товарищами, ушли пыльной проселочной дорогой — спокойно, неторопливо, будто отправлялись в город на воскресный базар.

Давно уже не был Данилка в городе. После деревни с ее ветхими домиками и единственной грязной улицей Бирск показался ему многолюдным, шумным. Восседая гордо на пролетках, проезжали мимо офицеры, мелькали тут и там сытые, самодовольные лица нынешних хозяев города — лавочников, купцов, чиновников. Глядя на них, Данилка думал: «Скоро собьем с вас спесь. Конец вашему царствию пришел».

Выработав еще в пути план действий, разведчики наскоро попрощались у церкви. Условились встретиться здесь же утром следующего дня.

Данилка смешался с уличной толпой. Он бродил по центру города, глазея по сторонам, останавливаясь перед витринами магазинов. С виду он походил на деревенского парня, растерявшегося в непривычной сутолоке города.

Заглянув в зеркало, вывешенное у парикмахерской, и увидев в нем лицо простоватого, неотесанного сельского увальня, он остался доволен. Чтобы не обращать на себя внимания, лучше всего прикинуться дурачком. Данилка знал это по опыту. Заходя в лавки, прицениваясь к хомутам, ведрам, граблям и прочему москательно-скобяному товару, за которым обычно приезжают крестьяне в город, он все больше входил в роль. Он даже начал говорить не так, как обычно, а глуше и как бы проглатывая слова. В лавке кланялся и терпеливо ждал, пока хозяин обратит на него внимание. В общем, всем своим видом являл смирение и простодушную угодливость. По тому, как покровительственно и нагловато разговаривали с ним приказчики в лавках, Данилка видел — верят. Это наполняло его озорным весельем, желанием «отчебучить» что-нибудь, поиздеваться над надутыми спесивыми хозяйчиками и их челядью. Но тут же он останавливал себя — не время, нельзя.

На базаре Чирков выбрал чайную почище, сел за свободный столик и заказал себе чаю, баранок. То и дело звенел колокольчик на двери, и в чайную входили возбужденные базарной толчеей люди. Расторговавшиеся крестьяне заказывали холодец, селедку, вынимали принесенную с собой водку. Владельцы лавок разворачивали узелки со всякой снедью, припасенной дома, и долго, отдуваясь, пили чай. По углам жалась базарная голь. Среди этого пестрого люда были, и солдаты «народной армии» в новеньких гимнастерках, сбывающие в базарных рядах краденое обмундирование и мыло. Они устраивались за столиками шумными компаниями и тут же пропивали выручку.

По соседству с Чирковым расположились три артиллериста. Знакомство состоялось быстро. Не прошло и нескольких минут, как Данилка со своим чайником перекочевал за соседний столик.

Расспросив Данилку, кто он и откуда, солдаты стали уговаривать его записаться в армию.

— Ты, парень, дурак, вот кто ты, — напирал на него сосед справа, артиллерист с веснушчатым круглым, бабьим, лицом. — Иди к нам, сыт, одет будешь. Теперь знаешь какое время? Возле земли не проживешь. Вот стану я к тебе на постой, ты меня корми, пои да скажи спасибо, что с твоей женой спать не лег. Потому что кто я такой? Я — солдат. Понял? То-то. Не зевай.

Данилка запивал баранки чаем, почтительно внимал откровениям подвыпивших артиллеристов и время от времени спрашивал:

— А кормят у вас хорошо? Гимнастерки, что же, насовсем получаете?

Артиллеристы подсмеивались над ним:

— Эх, простота!

— Смотри, — тыкал ему в нос гимнастерку сосед. — Сукно. Не то что на тебе. Тебе хребет гнуть надо, надорвешься, пока заработаешь. Чего зеваешь, иди к нам.

— А возьмут? — нерешительно спрашивал Данилка.

— Возьмут. Иди в штаб. Там добровольцев принимают.

Как бы между прочим, он узнал, какой части артиллеристы, где стоят, давно ли прибыли в город. Проведя в Бирске всего несколько часов, он уже начинал понимать, что опасения Чеверева не напрасны. Белые подбрасывают в город свежие части. Надо попытаться узнать для чего.

— Ты времени не теряй, действуй, вали прямо в штаб, — поощрял его сосед с бабьим лицом.

Выйдя из чайной, Данилка стал разыскивать штаб. Снова он блуждал по городу, но теперь уже с определенной целью: побывать у солдатских казарм. «Случайно» он попадал в расположение артиллерийских батарей, кавалерийского эскадрона и всюду рассказывал о том, что хочет записаться добровольцем в армию, просил совета, расспрашивал, как пройти к штабу. Один прапорщик, видно из интеллигентов, долго пожимал ему руку:

— Молодец! Герой!

А когда Данилка отошел, сказал наблюдавшему с усмешкой всю эту сцену старому служаке-унтеру:

— Вот оно. Встает все-таки матушка Русь.

— Так точно, встает, — вытянувшись, ответил унтер.

Только к концу дня Данилка попал наконец в штаб. У входа в темно-красное кирпичное здание, где раньше размещалась женская гимназия, ему пришлось долго объяснять часовому, для чего он пришел сюда. Наконец солдат внял настойчивым просьбам «добровольца», исколесившего, по его словам, уже весь город в поисках штаба, где он сможет «записаться в армию». Данилка с некоторой робостью переступил порог здания. Впервые он оказывался в самом осином гнезде.

В полутемном коридоре Данилку толкали пробегавшие мимо молоденькие офицеры с озабоченными лицами. Важно прошагал полковник, отвечая на приветствия кивком головы. На секунду Данилка представил себе, что бы произошло, если бы кто-нибудь из этих людей узнал, кто он и для чего сюда пришел. Он старался держаться у стены, соображая, как лучше поступить, чтобы не вызвать подозрений и не слишком обращать на себя внимание. До него доносились обрывки разговоров о каком-то доме, который нужно было освободить для прибывающих в город войск. Данилка задержался около офицеров, Озабоченно обсуждавших эту тему. Очевидно, владелец дома, купец, противился реквизиции. Вдруг Данилка услышал за спиной чей-то голос:

— Эй, сапог, тебе что здесь нужно?

Обернувшись, он увидел маленького, верткого человечка, с темными сверлящими глазками, с темной щеточкой усов под длинном, свисающим носом.

— В армию хочу. Доброволец, ваше благородие.

— Небось дома жрать нечего, добровольна от голодухи сбежал, так?

Данилка промолчал, спокойно глядя в темные глазки офицера, и, когда тот, повернувшись на каблуках, ушел, в сердцах рванул дверь, перед которой стоял. Уже войдя в комнату, подумал: «Э, была не была!»

За столом, прямо перед Данилкой, сидел, согнувшись над бумагами, тучный офицер. Он поднял голову, недоуменно осмотрел вошедшего и, сняв пенсне, недовольно спросил;

— Тебе что здесь нужно?

Выслушав объяснения, вздохнул и, снова сгорбившись над столом, ворчливо бросил:

— Дурак. Работать мешаешь. Пошел вон.

Данилка, пятясь задом и кланяясь, вывалился из комнаты.

Еще некоторое время он толкался по коридорам, ловя обрывки фраз, прислушиваясь к разговорам и словоохотливо объясняя всем, кто его спрашивал, для чего он пришел сюда.

Наконец он очутился в комнате, где высокий худой офицер с маленькой головкой на длинной шее, не глядя на него, быстро спросил:

— Ты кто?

— Я-то? — спросил Данилка.

— Отвечай, не тяни.

— Карпушин. Степан Карпушин.

Офицер почесал ногтем мизинца за ухом:

— А как ты попал сюда?

В голосе офицера Данилке послышалась угроза.

— Из деревни, пешком пришел, — глухо ответил он.

Расставшись с Данилкой, Отец направился к своему односельчанину Федору Пискунову, по прозвищу Пискля. Жил Пискля недалеко от базара в деревянной лачуге, занимался извозным промыслом. У него обычно останавливался Отец, приезжая из деревни в город.