Нечаянная радость (сборник) - Юлия Вознесенская

И вот уже Владлен и отец Агапит сиротливо стояли рядышком на краю шоссе, в ожидании попутной машины. Рюкзак теперь висел за плечами Владлена, сумка тоже стояла возле его ног. Отец Агапит одной рукой опирался на его плечо, а другой на сложенные вместе костыли. Вид у них обоих был плачевный и нелепый, а по ночному делу так и подозрительный.

Машины, видимо, ходили здесь редко. Они стояли с полчаса, не меньше, прежде чем за деревьями послышался шум мотора и замелькал между стволами свет фар. Отец Агапит заблаговременно поднял руку. Рядом с ними остановился грузовик, пожилой солидный водитель приспустил стекло и высунулся из кабины:

– У меня только одно место – садитесь вы, батюшка!

– Да нет, спасибо, мы вдвоем! – ответил иеромонах. – А до ближайшего населенного пункта далеко?

– Километров десять.

– Садись, отец Агапит, ты пешком не дойдешь! – подтолкнул его Владлен.

– Нет, мы вдвоем…

– Ну, как хотите!

Водитель уговаривать их не стал и закрыл окно. Грузовик затарахтел и стал набирать скорость.

– Ты чего не поехал-то, отец Агапит? Подождал бы меня там, впереди, а я уж десяток километров как-нибудь осилил бы и через пару часов нагнал тебя.

– Да не дело это – разделяться, – ответил иеромонах, – особенно ночью, зимой…

– Ты что, за книги свои беспокоишься? Так ты ж мог с собой их в кабину взять или в кузов закинуть!

– Ничего, вдвоем так вдвоем…

– Да ёшкин корень, это тебе ничего! – вскинулся вдруг Владлен. – А мне библиотеку твою переть да и тебя самого в придачу! В следующую машину чтоб садился и никаких!

Отец Агапит поглядел на него с интересом, гадая, о ком заботится Владлен – о себе или о нем? Так и не разобравшись, он вздохнул и опять стал слушать дорогу. Но кругом стояла зимняя ночная тишина, и только ветер шумел в верхушках деревьев.

Владлен вдруг сказал:

– Отец Агапит, а ведь у нас костыли есть! Может, ты на костылях идти попробуешь?

– Ну что ты, Владик? Это же, наверное, целая наука…

– Да какая там наука? Я ж научился. Ну-ка, давай попробуем! Подыми руки-то!

Отец Агапит послушно поднял руки, и Владлен подсунул ему под мышки сначала один костыль, потом другой. Иеромонах сначала неуверенно пощупал концами костылей дорогу, а потом решился и сделал первые шаги.

– Раз-два! Раз-два! – инструктировал монаха Владлен. – Хорошо пошел, молоток, батя! Ты на здоровую-то ногу сильней опирайся, а больной только отталкивайся от земли! А ну, раз-два, раз-два…

Дело пошло. Вскоре отец Агапит уже более уверенно, хотя и медленно, ковылял на костылях, а Владлен с рюкзаком за плечами, неся сумку с книгами попеременно то в правой руке, то в левой, шел следом и подавал иеромонаху советы. Так они и двигались.

Но вот их стала нагонять еще одна машина, на этот раз легковая.

– Стой, отец Агапит! – скомандовал Владлен. Он поставил сумку на дорогу и поднял руку.

Легковушка затормозила. В машине сидела развеселая компания – два молодых человека впереди и три девицы сзади. Шофер опустил стекло, а одна из девушек на заднем сиденье распахнула дверцу.

– Ф-фу, жарко! – сказала она, обмахиваясь сумочкой. И вдруг взвизгнула: – Ой, монашек! Ребята, тут в лесу монахи водятся!

– В нормальном лесу только белки водятся, – засмеялась другая девушка, – это у тебя, Кэт, белочка начинается, вот тебе и чудится… А и вправду монах! Ребята, подвезем монашка?

– Да нет, нам этого добра не надо… Да и пятеро нас в машине.

– Так ведь ночь – гаишники спят! А паренек симпатичный, тебе нравится, Элис?

– Прикольный парнишка…

– Ладно, паренька можно прихватить, – сказал водитель, высунувшись в окно, – чтобы вы из-за нас не передрались, девушки… Давай, садись, парень, телки подвинутся!

– А монашек пускай еще по лесу погуляет, белочкам проповедь прочитает! – сострила Кэт, и вся компания так и покатилась со смеху.

– Садись, парень! – скомандовал водитель.

– Не, мы вдвоем, – хмуро ответил Владлен и поглядел в сторону, откуда пришла машина, – не видно ли там другой?

– Ну, оставайтесь! – и водитель рывком взял с места. Девушки прокричали что-то протестующее, но машина помчалась дальше.

– Пошли, отец Агапит, а то стоять как-то совсем холодно, – сказал Владлен и потер уши.

– Постой-ка, – сказал иеромонах и вытащил из-под куртки длинный черный шарф. – На, замотай уши и горло!

– А ты?

– А у меня волосы длинные – уши закрыты. – Но и сам он поднял воротник, а скуфейку натянул на самые глаза.

И они побрели дальше.

Больше ни одна попутка их не догнала.

Отцу Агапиту все труднее становилось идти, даже опираясь на костыли. Да и костыли то скользили по наезженным колеям, то проваливались в колдобины. Но и Владлену с рюкзаком за спиной было не легче тащить тяжелую сумку, одновременно поддерживая иеромонаха свободной рукой.

– Отец Агапит, может, передохнем? Давай присядем ненадолго…

– На что тут сядешь, Владик? Кругом сугробы…

– А на сумку твою!

– На сумку садиться нельзя – в ней Евангелия… Да и сидеть на таком холоде опасно, еще уснем и замерзнем. Давай так немного постоим, отдышимся. Ты рюкзак-то скинь пока!

Владлен со вздохом облегчения поставил сумку на снег. Хотел на нее поставить рюкзак, но задержался и взглянул на иеромонаха.

– А рюкзак-то можно на сумку ставить? – спросил он.

– Ставь! – разрешил отец Агапит, слегка покачиваясь на костылях.

– Давай-ка мы, батюшка, спина к спине станем – для тепла и устойчивости.

Они стояли, опираясь друг на друга спинами, и блаженно отдыхали. Вскоре оба даже начали подремывать…

– Владлен! – стряхивая сонливость, проговорил иеромонах, – а почему ты сказал, что отец у тебя «был»? Он что, умер?

– Не… К другой бабе от нас с матерью ушел. Давно уж…

– А мать жива?

– Мать умерла три года назад. Хочу хоть на могиле у нее побывать, да вот денег нет на дорогу…

– Так ты что, свою мать не хоронил?

– Так я ж на зоне был, когда она померла! – удивляясь непониманию батюшки, Владлен окончательно очнулся от дремы.

– Понятно… А кто у тебя под Питером остался? – продолжал расспрашивать отец Агапит.

– Сеструха.

– Замужем?

– Вроде собиралась, когда меня посадили.

– Она что, в лагерь тебе не писала?

– На зону-то? Когда я на малолетке сидел, писала. А после второй ходки не стала. Наверное, замуж вышла за своего мента.

– За милиционера?

– Ну! Я ж и говорю, за мента.

– И ты все-таки собираешься к ней ехать?

– Собирался. Дом от матери остался, вроде как половина моя, есть где жить… Если, конечно, с ментом сестренкиным поладим. Говорят, среди них тоже люди попадаются, хотя я не встречал. А ты, отец Агапит, кем на воле работал?

Иеромонах понял Владленово «на воле» правильно, по существу, то есть в той его жизни, что была до монастыря, и он так и ответил:

– До монашества я был учителем биологии в средней школе.

– Да ну? Какой же ты биолог, если в Бога веришь?

– Вот потому, наверное, и верую, что биолог, – усмехнулся иеромонах. – Не в обезьяну же мне верить.

– Вон оно как… Ну что, может, двинем, отец Агапит? Что-то опять холодать стало…

– С Богом, Владик!

А тем временем на платформе станции Красногорск высокий широкоплечий мужчина в камуфляжной форме внимательно оглядывал выходящую из последнего вагона электрички публику, явно кого-то встречая. Но прибывшие на электричке прошли мимо, и мужчина опять остался один. Он постоял в растерянности, потом догнал последнего пассажира.

– Послушайте, вы ведь в последнем вагоне ехали?

– В последнем.

– А вы случайно не видели там монаха? С ним еще парень молодой должен был быть…

– Монах? С молодым парнем? А как же, видел! – охотно вступил в разговор пассажир. – Их на разъезде выкинули из вагона. Там такая жуткая история вышла! Я рядом сидел, все видел и слышал…

И он, забыв про свои дела и про усиливающийся к ночи мороз, принялся увлеченно рассказывать о происшествии в электричке, коего ему повезло быть свидетелем.

…Между тем в лесу еще больше потемнело, пошел снег, а ветер усилился. По краю шоссе брели две сутулые фигуры, одна с мешком на спине, другая на костылях, а над ними, будто белые рекламы-растяжки, трепыхались по ветру снежные полотнища метели.

– А вьюга-то как воет, жуть! – сказал Владлен, поеживаясь. – Может, спеть что-нибудь для согреву? Шансон какой-нибудь?

– Шансон? – удивился иеромонах. – У тебя что, французский репертуар?

– Почему французский? – в свою очередь удивился Владлен. – Нормальный репертуар, тюремный.

И он запел высоким чистым голосом, хотя и с пронзительными блатными подвываниями, но очень задушевно: