Земляки. Рассказ из жизни одного молодого офицера - Денис Иванович Петренко

– Ну-у-у! – весело протянул Михаил Михайлович. – Надо по этому поводу выпить! Разливай! – скомандовал он сам себе и снял с пояса флягу.

Я накрыл мою кружку рукой.

– Понимаю! – не обращая на меня внимания, энергично произнес грибник. – На службе. Ну, а я… Твое здоровье, земляк!

Я хотел было сказать, что на военном центре связи, да еще и во время боевого дежурства лучше совсем не пить, но Михаил Михайлович уже опростал полкружки водки и, крякнув, закусил ложкой сладкого меда.

– Медовуха получается! – довольно провозгласил он. – А ты сам-то откуда?

– Из Ставрополя, – ответил я, веселея от вида расторопного грибника. – Но что я здесь делаю, объяснить можно: меня сюда служить послали, я дежурный инженер. А вот как объяснить, что ставропольчанин ходит по Наро-Фоминскому району в дождь за грибами?

– А очень просто объяснить. Будь здоров и крепок! – Михаил Михайлович принял очередную порцию. – Дело в том, что тут у жены брат, в Ольгинке. У него склад есть в Наро-Фоминске на Шибанкова – ну там, знаешь, стройматериалы, обои, краски. Вот он и пригласил работать, я же шофер: легковушки, грузовики, микроавтобусы – все, что хочешь. В Пятигорске краевую базу закрыли, я искал-искал работу – ничего нет. Тут жена говорит: давай уже в Подмосковье – там и зарплата, и климат, и родня. В общем, завела канитель. Ну, я сюда и рванул. Жена от радости прыгает. Хотя насчет денег, оно, может, и правда. А вот насчет климата – это уж она перегнула.

Михаил Михайлович взял три печенья, сложил в стопку, с явным удовольствием намазал их густым слоем сгущенного молока и откусил, прикрыв глаза. Несколько мгновений он сосредоточенно жевал.

– Какой там климат! – возмущенно произнес он, закончив с печеньем. – Тоже нашла – давление у нее, видишь ли, на равнине нормализуется. А какое давление может быть, когда зимой холодрыга минус тридцать, а летом вот такущие, – он развел руки в стороны на всю ширину, – комары летают! А еще слепни какие-то, мошка. Ух, давление! – грибник покачал головой, выражая высшую степень укоризны. – А весной и осенью что делается? Что делается! В апреле и ноябре, видал?

– Что? – недоумевая, что такого особенного можно увидеть в Наро-Фоминске в апреле, спросил я.

– Как это что! – Михаил Михайлович возмущенно всплеснул руками. – Снег! – он поглядел на меня глазами на выкате, полными почти настоящего ужаса. – Снег в апреле лежит везде, в ноябре – все в снегу. Народ в шубах ходит. И это когда на КМВ в это время цветы цветут, птички поют, небо без единого облачка. Ты видел в Минеральных Водах небо?

– Конечно, видел, – без выражения ответил я.

– Конечно, видел! – передразнил меня Михаил Михайлович. – Разве так говорят о небе в Минеральных Водах? Оно же высокое, чистое, голубое. Я вот за женой полетел на самолете в прошлом году, когда сам с вещами перебрался. А тут был конец октября – над головой серые тучи, мокрый снег противный сыплет, холодно, как в Арктике, грязь по самые уши – труба! И вот я прилетел в Минводы, спускаюсь по трапу, а воздух аж пахнет свежестью, небо – чистая и теплая лазурь, как в стихах. Как будто, и вправду, льется, льется на землю. Воздух, кажется, пить можно! А здесь… Эх… – грустно сказал грибник. – Занесла же меня нелегкая…

Мне стало немного обидно за Подмосковье, к которому я уже успел привыкнуть и которое мог по достоинству оценить.

– Вы извините, Михал Михалыч, – сказал я, – но мне кажется, вы просто еще не рассмотрели здешние места как следует. Ну хотя бы даже речки, озера. Если ведь приглядеться…

Я собирался рассказать ему о прелестях местной рыбалки, но Михаил Михайлович, уже навеселе, перебил меня:

– Да уж я пригляделся, – с пренебрежительной торжественностью произнес он. – Это реки так реки! Стоячие болота, а не реки – зеленые, затхлые, рыбу поймаешь – тиной пахнет, есть невозможно.

«И точно!» – подумал я, вспоминая моих первых подлещиков, пойманных в Наре.

– А ты ел, например, речную форель из Зеленчука? – продолжал мой собеседник. – Вот это река – бежит, шумит, бьется о камни. Не то что Нара… «И про речку нашу Нару, что, как девочка, бежит». Зеленчук – это тебе не девочка… А озера эти тухлые лесные – об этом и говорить не хочется. Ты бывал на Маныче? Видел пионы? Видел фламинго?

Я ничего не ответил, но в голове у меня ярко вспыхнула картина не одного соленого озера, а всей бескрайней калмыцкой степи. Я вспомнил, как однажды мы с отцом ночевали у берега Маныча. Когда погас костер, я долго сидел у тлеющих углей и смотрел вдаль – степь в тех местах такая плоская, что небо кажется действительно куполом, накрывающим огромное пространство звездным покровом. И звезды настолько крупные, близкие, что возникает ощущение, будто, если оттолкнуться как следует ногами от земли, можно легко оторваться от поверхности и полететь прямо в космос, к созвездию Кассиопеи.

Мое молчание Михаил Михайлович воспринял как знак того, что Маныч мне не знаком.

– Ну ладно, бог с ним с Манычем, – продолжал он. – Туда ты мог и не добраться. Но из твоих слов выходит, что в Пятигорске ты был точно. Вот скажи, разве можно сравнить воду из крана в Пятигорске с Наро-Фоминской? А жена еще о здоровье все говорит… Да и вообще, вот проработаешь неделю, хочется отдохнуть как-то, и ладно бы на выходные куда-то выбираться, но куда же тут выберешься?

– Ну это уж вы зря! – решил я поспорить. – Вокруг столько замечательных мест, лесные заповедники, ели, березы…

– Ага! – опять не дал мне договорить грибник. – Ели, березы. Березы, ели. Ели, осины, березы – куда ни поедешь на тысячу километров – одни сплошные ели и, – тут Михаил Михайлович понизил тон, будто собирался сообщить мне страшную тайну, и произнес по слогам: – рав-ни-на! Вот ты говоришь, что жил в Ставрополе?

– Да, – ответил я, – до распределения из училища.

– Ну, тогда ты понимаешь, о чем я? Из Ставрополя поезжай в любую сторону: на юге – Домбай, Теберда, Эльбрус, восточнее – нарзан, на западе – море, на востоке кочевые степи. Всюду новая земля, новая жизнь, виды новые. А здесь? Едешь в Ярославль – елки, березы, осины; едешь во Владимир – осины, елки, березы; едешь в Калугу – ольха попадается. Куда ни глянь – везде одно и то же, до самого Пскова. Грибов вот только много… И потом эти дожди. Сейчас,