Сомнительная версия - Юрий Вигорь

— Куда отложил? Что отложил? Зачем? — взволнованно и с некоторым замешательством ответил Константин Абдурахманович. В тоне его голоса явственно прозвучали нотки задетого самолюбия, но он быстро овладел собой. — Что именно вас интересует, молодой человек? — ожег он Дудина каленым глазом и отчеканил с ледяной вежливостью: — Нехорошо, знаете ли, адресовать мне, пожилому человеку, обидный намек. Если потребуется, так я отложу себе… Поверьте, вы и не узнаете и не усомнитесь. У меня разносторонний опыт есть.

«Верю, Константин Абдурахманович, верю, — кивнул Дудин, — вы хоть и пресытились и ничем вас не удивишь, а машинально иной раз ручонки делают то, о чем и не мыслишь сознательно. Да и как вам, знатоку, хорошую книгу валить в кучу с другими?»

— Это имели в виду? — протянул ему Константин Абдурахманович «Историю кабаков в России» Ивана Прыжова.

— Нет, вон ту справа! Но и Прыжова не откажусь взять, — схитрил Дудин. И не напрасно, ибо тотчас стал ко всему обладателем весьма редкой занятной книжонки: «Замечательные русские масоны» Татьяны Бакуниной, изданной в Париже, с автопортретом Пушкина на обложке.

«Вот уж поистине не слукавишь, так не проживешь», — ухмыльнулся он, а Константин Абдурахманович, дабы замять создавшуюся неловкость и погасить на лицах свидетелей этой сцены язвительные ухмылочки, выложил на прилавок отменно сохранившийся в обложках сборник статей об Александре Крученых «Бука российской литературы». И конечно же тем самым спровоцировал небольшую драчку между поклонниками авангарда. Но не всякому московскому книжнику было в ту пору понятно горячее пристрастие западных коллекционеров к русскому авангарду.

— Ну чего давятся? Что там особенного читать? — недоумевал субъект в рыжем вельветом пиджаке с потертыми локтями, виолончелист филармонии и собиратель русской истории Стас Немешалкин. — Ну понаписали всякого вздору Давид Бурлюк, Ядопольный и сумасбродка Татьяна Толстая, автор язвительной статейки «Слюни черного гения». Так ведь из зависти, оттого что ее не признавали в ту пору. Подняли шумиху вокруг Крученых! А знали бы, что умрет нищим, никому не нужным бродягой и побирухой!.. Вот вам и черный гений! А метил куда выше Сереги Есенина… Ну что там у него читать? Выпендреж, да и только. Поэт-середнячок, не хуже и не лучше нынешних, признанных высокими инстанциями гениев, о которых вряд ли вспомянут через тридцать лет!

— Вам, милейший Стас, читать этот сборник определенно не рекомендуется, да и зачем утомлять себя, подвергать деформации утонченный вкус. Как вы там вещали, помнится: начала всех начал идут от Гостомысла, вся культура оттедова. От священной, кондовой, посконной, квасной, великомученической, великотерпящей Руси, изнывающей в тоске и рефлексирующей по ушедшим безвозвратно христианнейшим временам. Вам виднее. Наверное, оно так и есть. Кто же станет с вами спорить… — говорил, пришептывая и обнажая розовые десны, плешивый коротышка в очках, который купил «Буку российской литературы» и все еще не оправился от заполонившего его счастья. — А я, знаете ли, давно мечтал достать этот сборник и с удовольствием прочту. Но даже и не читая, определю ему достойнейшее место на моей поэтической полке. Да, я поклонник незаслуженно попранного русского ренессанса! О нем еще ничего не рассказано, не рассказано об авангардистах, леваках и иже с ними, но грядет, грядет благостный час…

…Что происходит в сердце коллекционера, когда в руки попадает книга, известная ему по слухам, по уважительному тону, с каким отзывались о ней приятели-книжники в разговорах? Содержание еще сокрыто для него, но соблазн завладеть ею щекочет, подстегивает, и тут уж он бессилен противостоять, властное искушение выворачивает карман и не оставляет колебаний в сердце.

Человек, лишенный страсти коллекционера, ограничится любопытством, чувством поверхностным, мимолетным, не затрагивающим глубин духа, но коллекционер, упустивший редкую книгу, казнит себя сожалениями, проклинает десятки раз собственную скаредность и замешательство, расплачивается страданиями, имеющими последствия, как болезнь, принявшая хроническую форму.

…В толпе послышался как бы легкий стон сожаления, все библиофилы завистливо уставились на тощего и угреватого субъекта с выпирающим над несвежей рубашкой острым кадыком, который стал обладателем первого журнала русских футуристов «Дохлая луна», изданного в 1914 году тиражом в тысячу экземпляров. Были тут представлены Константин Большаков, все три брата Бурлюки, Василий Каменский, Крученых, Бенедикт Лившиц, Маяковский, Велимир Хлебников, Вадим Шершеневич… Журнал и впрямь представлял редкость, да еще ко всему был в издательской обложке.

— Нет, просто удивительно, какие книги сегодня появились на прилавке, ведь не поверят, если расскажу своим друзьям, — недоумевал библиоман, официант ресторана «Берлин» Митя Лапочкин по кличке Спиноза.

— А ничего удивительного, вчера проходила ревизия, — пояснил бывший работник комитета госбезопасности, а ныне ударник автосервиса Ляльчук, большой любитель пикантных романов.

— Ах вот оно что! Ну тогда мы смеем лелеять надежду увидеть еще что-нибудь интересненькое и по русской истории, — обрадовался Немешалкин.

— Бесспорно, вы еще увидите немало интересненького! — заверил его с желчной ухмылкой Ляльчук, снял очки и стал неторопливо протирать. В это время его сосед справа пристально воззрился на что-то по ту сторону прилавка и завопил не своим голосом, перепугав не на шутку даже такого бывалого и стреляного человека, как Ляльчук, заставив его невольно прижать крепче к груди доставшийся в нелегкой борьбе роман Георга Борна «Тайны Мадридского двора».

— Беру вот ту, цветастенькую, в мягкой обложке! Огложите немедленно!

— Что, что именно? Что за паника? — всполошился Константин Абдурахманович. — Куда и кого и за что вы берете?

— Не делайте из меня зря дурака! Вы прекрасно знаете, что именно я имею в виду! Я первым выкрикнул, и это мое право! — кипятился нервный гражданин.

— Но вам же незнаком даже автор, а вы уже готовы бежать в кассу, — ухмылялся завотделом.

— А неважно мне имя автора, познакомимся после, неважно знать цену. Мне обложка нравится. Сказано — беру! — ершился въедливый библиотаф с маниакально возбужденным взглядом слегка выпученных водянистых глаз. — Хочу и беру! Имею на то законное право! Дайте, дайте ее мне!

И конечно же он не зря пыжился и лез в бутылку, этот расторопный и настырный охотник за выгоревшими потертыми обложками и суперобложками двадцатых годов, известный в московском книжном мире под кличкой несколько странной и не очень-то благозвучной: Леня Пентюх. Но Пентюх нисколько не обижался, что его так называли, ибо смотрел на внешние атрибуты бытия с почти сократовским небрежением. Автором доставшейся ему редкости, изданной в Витебске в 1922 году, оказался Казимир Малевич. Называлась она простенько и со вкусом: «Бог не скинут». На обложке писано жирным шрифтом: «УНОВИС», — что означало: витебская группа утвердителей нового искусства. В пору издания этой книжечки группа ретивых товарищей насчитывала всего семь человек. Да и много ль надо, чтобы утвердить оригинальную и захватывающую программу на ближайшую тысячу лет!.. Но куда подевались все эти дерзкие, мнившие о себе бог знает что утвердители искусства? Увы, одного таланта оказалось мало, чтоб выжить, когда кругом бушевали партийные распри.

Леня Пентюх едва не боготворил Казимира Малевича, хотя по роду работы не имел ни малейшего касательства к искусству. Поговаривали: то ли он заведующий овощной базой, то ли снабжает продуктами каких-то ответственных товарищей. Но бесспорно одно: изредка делал Лизочке подношения свежими помидорами и огурцами, что оказывалось весьма кстати в зимнюю пору, а уж отблагодарить его она изыскивала способы.

— Беспестицидный и безгербицидный продукт! — подмигивал Пентюх лукавым бойким глазом.

Константин Абдурахманович продуктовых подношений не желал принимать и вообще был настроен к Лене Пентюху индифферентно. Они держались сугубо на «вы» и конечно же понимали истинную цену друг другу. Это был тот редкий случай, когда родственные, казалось бы, души не обрели взаимопонимания.

Было бы несправедливо обойти вниманием и мельком не описать и прочих библиофилов, теснивших друг дружку у прилавка. А между тем они продолжали усердно работать локтями, истово вертеть шеями и неотступно следили за малейшими манипуляциями Константина Абдурахмановича.

Перед тем как слегка ковырнуть пером этот малоизученный, но достойный внимания отечественных социологов конгломерат, позвольте сделать маленькое лирическое отступление с отягчающими обстоятельствами несколько рассудочного характера, дабы критики не упрекнули нас в поверхностном подходе к материалу и отсутствии четкой авторской позиции. Позиция, скажу вам как на духу, у автора вызрела и скорее носит характер как бы пассивной обороны, нежели атакующего сатирического начала. Автор отнюдь не собирается бичевать существующие нравы, ибо это уже сделано за него сто с лишком лет назад, а ежели его и упрекнут, мол, ваши герои отъявленные прохиндеи и совершенно недостойны подражания, то разве ж кто станет зря спорить? Автор нисколько не призывает брать с них пример и горячо, по-братски любить, но и совершенное пренебрежение к ним считает обидным, ибо это выглядело бы признаком явного нарушения восьмой заповеди Солермского кодекса здоровья. Однако мы, кажется, малость отвлеклись и ударились в скучные материи.