Сила и невинность: в поисках истоков насилия - Ролло Мэй

Я стараюсь вспомнить подробности ссоры, но без особого успеха: две-три детали встают передо мною со всей отчетливостью, остальное — смутные обрывки. Немного ем.

Подходит официант — китаец средних лет — и говорит: «Я вижу, Вы очень много думаете, — он показывает на лоб. — У вас проблема?». Я улыбнулся и кивнул. Он продолжил: «В наше время у всех проблемы». Его слова почему-то подействовали на меня успокаивающе. Он ушел, покачивая головой. Впервые ко мне прорвался внешний мир. Это меня рассмешило и помогло гораздо больше, чем можно подумать.

Я понимаю почему, когда это состояние затягивается, люди наносят себе увечья, например, бросаются под машину. Они это делают из-за того, что мало осознают окружающий их мир. Они это делают также из мести. Или же они хватают ружье и в кого-нибудь палят.

Ощущение поглощенности такой яростью очень близко к тому, что исторически называется безумием.

Какой смысл, например, вкладывает в слово «безумие» в своем рассказе молодой чернокожий из Гарлема:

Белые легавые, они по натуре чертовы садисты… Они нам в Гарлеме ни к чему! От них самих больше насилия, чем от кого-нибудь еще… Вот мы танцуем на улице, потому что дома нельзя, тут подходит один легавый, и ему просто надо всех согнать. И он свихивается. То есть, просто у него крыша едет! Он в район заявляется уже накрученный и обезумевший[9].

Чернокожий имеет в виду, что есть связь между «безумием» полицейского и насилием в Гарлеме. Не использует ли полицейский, провоцируя ожесточенную реакцию, собственную ярость в качестве стимула для защиты того, что он считает законностью и порядком? Не заключается ли в этом одна из причин того, почему такой человек вообще решил стать полицейским? Не пользуется ли он социально приемлемым видом безумия, встав на защиту порядка и, тем самым, дав себе право — при исполнении своих полномочий — носить дубинку и пистолет, с их помощью давая выход своей ярости?

На примере историй, приведенных в книге «Люди насилия» профессора криминологии Ганса Тоха, можно более подробно рассмотреть эти вопросы. Так, сам Тох считает:

Чернокожие ребята и белые полицейские — со своей гордостью, своим страхом, своим одиночеством, своей потребностью самоутвердиться, своим требованием уважения к себе — удивительно похожи: и те и другие — жертвы, узники все разгорающегося конфликта, который не они начинали и который они не могут контролировать".

В своем исследовании заключенных Тох использовал одних специально обученных заключенных для интервьюирования других, справедливо полагая, что так он получит более достоверную информацию. В книге приведены отчеты и полицейских, производивших задержание, и самих арестованных; они затем проанализированы под углом зрения понимания насильственных инцидентов, которые формируют личность насильника. В своей книге Тох исключительно честен по отношению и к полиции, и к заключенным.

Как видно из их отчетов, полицейские считают, что обязаны охранять "законность и порядок", и они связывают с этим свою собственную самооценку и мужественность. С каждым разом становится все яснее, что полисмен ведет внутреннюю борьбу со своим бессилием, проецируя ее на понятия "законности и порядка". Наносимое им оскорбление полицейские интерпретируют как оскорбление законов их страны. И они требуют, чтобы "подозреваемые" уважали их авторитет и власть. Им кажется, что брошен вызов их мужественности, и именно под угрозой их репутация, на которой базируется их самоуважение. Вот типичный пример. Полицейский выезжает по сообщению о семейной ссоре и видит чернокожего мужчину в машине, который, как ему кажется, может сообщить какие-то сведения о происшествии:

Полицейский попросил мужчину выйти из машины. Тот ответил: "Не имеете права. Я в частном владении". Это выглядело вызывающе, и, по словам полицейского, "его тон был оскорбительным".

В конце концов чернокожий вышел из машины, держа руки в карманах плаща. Офицеру это не понравилось, и он попросил мужчину вынуть руки из карманов. Получив отказ, он позвал еще одного полицейского, и они заставили мужчину вынуть руки.

Полицейскому такое представляется непростительным оскорблением его авторитета. Он должен любой ценой отстаивать собственный авторитет ("Я считал, что было необходимо заставить мужчину вынуть руки из карманов… Он оказал нам сопротивление <…>. Мы его задержали и поместили на заднее сиденье патрульной машины, где он грозил помочиться на обивку, брыкался и стучал по стеклу")[10].

В этом примере чернокожий был уверен, что полицейский, который представляется ему орудием белого истеблишмента и врагом всей черной расы, унизил его намеренно. И действительно, он прав в том, что полисмену необходимо устрашить сто, дабы утвердить свой авторитет. Оба являются "людьми насилия". Сила служителей закона в данном примере является оборотной стороной "Силы Черных"[11]. Оба озабочены сохранением образа своего Я, своего чувства мужественности. Однако полицейский, в силу его идентификации с законом и порядком и благодаря пистолету и жетону, обладает особым преимуществом. ""Люди насилия" в рядах полицейских, — пишет Тох, — являются специалистами по превращению межличностных контактов во взрывоопасные ситуации". "Подозреваемый" обычно чувствует, что карты подтасованы против него, что его противник по "дуэли" прячется за жетоном и пистолетом, и зачастую призывает полицейского снять жетон и выяснить отношения "как мужчина с мужчиной".

Особую важность здесь представляет "наложение рук" — физический контакт и иные формы прикосновения. "Подозреваемый" должен защищать неприкосновенность своего тела. Полицейскому же кажется, что необходимо нарушить такую неприкосновенность, оказать физическое — порой необоснованно жестокое — воздействие для того, чтобы "подозреваемый" подчинился его авторитету.

Что немаловажно, такие полицейские практически всегда требуют у чернокожих предъявить удостоверение личности. А это потенциально весьма оскорбительно. Требование удостоверить личность психологически равноценно требованию раздеться — оно заставляет человека, которому уже показали, что он здесь подчиненный, почувствовать еще большее унижение. У чернокожих оно провоцирует чувство ярости, и оказывается, что простым требованием предъявить документы полицейский подталкивает ситуацию к взрыву насилия.

Следует отметить, что в результате такой силовой конфронтации в тюрьме оказывается человек, попросту пытавшийся подобными действиями защитить образ своего Я, свою репутацию или свои права. Так или иначе, практически каждый старается укрепить или сохранить свою самооценку и чувство личной значимости. И полицейские, и "подозреваемые" — все они ведут внутреннюю борьбу с бессилием. Просто каждый интерпретирует ее своим, зачатую диаметрально противоположным образом. Да, такая борьба за власть может раздуться до параноидальных масштабов, разжигаемая вымышленной угрозой, или же она может принять инфантильную форму драчливости или иного приставания. Но чтобы вскрыть корни насилия, мы должны изучать более глубокие уровни, нежели такая психологическая динамика, искать его источник в стремлении личности к созданию и защите своей самооценки. Это по своей сути позитивная, потенциально конструктивная потребность. Угроза тюремного заключения не останавливает преступников, ибо, согласно данным Тоха, "насилие произрастает из низкой самооценки и сомнений в самом себе, а тюрьма лишает мужественности, лишает человечности; насилие основывается на эксплуататорстве и эксплуатируемости, а тюрьма представляет собой джунгли, где всем правит сила"[12].

Появляются все новые и новые доказательства того, что полицейские и надзиратели, с одной стороны, и заключенные, с другой, представляют собой один и тот же тип личности. Тох пишет: "Наши исследования свидетельствуют, что среди полицейских есть своя доля "людей насилия"". Характер, взгляды и действия этих полицейских аналогичны характеру, взглядам и действиям других людей из нашей выборки [то есть арестованных — P.M.]. Они проявляют те же страхи и опасения, те же хрупкие, эгоцентричные убеждения. Для них характерны тот же кураж и блеф, та же паника и беспощадность, та же злоба и мстительность, что и для других наших респондентов… И хотя во многом жестокость полицейских обусловлена скорее адаптацией к полицейской работе, нежели проблемами детства, результат на деле практически один и тот же"[13].

Потребность в силе — а именно так можно другими словами назвать борьбу за самоуважение — свойственна нам всем. Ее позитивное проявление мы могли наблюдать во время бунта в тюрьме города Аттика, штат Нью-Йорк, когда предводитель восставших заявил: "Мы не хотим, чтобы с нами обращались, как с номерами <…>. Мы хотим, чтобы с нами обращались как с людьми, и мы добьемся этого…" Другой заключенный, постарше возрастом, встал на более реалистичную точку зрения: "Если мы не можем жить как люди, так по крайней мере постараемся умереть как мужчины". Как известно, двадцать восемь из них действительно погибли, когда через несколько дней спецназ взял тюрьму штурмом. Но известно также, что некоторые заключенные погибли, своими телами заслоняя надзирателей от пуль. Таков странный союз между надзирателями и заключенными, когда и те и другие находятся "в тюрьме" и представляют собой один и тот же тип личности.