Аннушка - Владимир Руткивський

— Ай!

Сижу на полу, хлопаю глазами. И ничего не могу понять.

— Там наседка· сидит, — объяснила всем Наташа. –

Очень кусачая наседка, меня тоже клюнула.

Так вот почему она не спешила лезть под стол!

— Какая. разбойница! — встревожено воскликнула Аннушка и уселась с ногами на стул.

А я принялся ругать себя. Втихомолку, конечно. Это же я наседку за гадюку принял!

Снова полез под стол, быстро разыскал этот несчастный подарок и Наташе отдал.

— Держи, — говорю ей. — Да не роняй больше, а то в следующий раз сама полезешь.

На стул уселся, макушку ощупываю: больно…

Отдых

Мама намочила в холодной воде полотенце и приложила его к моей макушке.

Обед закончился.

Аннушка собрала со стола грязную посуду и вынесла её во двор, к летней кухне. Сняла с плиты чугунок с тёплой водой и вместе с мамой принялась за мытьё. И так ловко у них всё получалось, что у меня даже голова перестала болеть.

Наташа подмела веничком порожек и ушла к вишням.

— Клей буду искать, — сказала она. — Он самый вкусный! А мне захотелось поработать.

Выпросил я у мамы раскладушку и тоже в сад ушёл.

Установил раскладушку в тени, под самой густой яблоней, улёгся поудобней. Хорошо!

Посмотрел налево — малинник стоит густой стеной, даже· не шелохнётся. Словно дожидается, пока я подойду. Да что-то неохота сейчас… Какая-то птичка перескакивает со стебелька на стебелёк, время от времени посматривает на меня чёрными озорными глазами. А посмотрев, начинает распевать свою любимую песню:

Чиу-чиу-чиу-фьють,

Чиу-чиу, фьють-фьють-фьють…

Попробовал я перевести эту песенку на человеческий язык, и у меня получилось вот что:

Та-ра, тара, тарарам, Та-ра-та-ра, трам-тарам…

Молодец, птичка, красиво поёт. Содержательно. Посмотрел направо — Наташа, словно медвежонок, переваливается с ветки на ветку. Клей выискивает. Сама ест и Аннушку угощает… Тоже молодцы, не мешают мне работать.

А сверху, сквозь зелёную листву, яблоки на меня поглядывают. Большие такие и жёлтые, как воск. И сквозь них солнце просвечивает. Наверное, эти яблоки уже спелые и очень вкусные. Потому что в зелёных солнце не прячется.

Нужно будет проверить и, если вправду они уже спелые, то сорвать несколько самых крупных и мягких — для Наташи, для Аннушки, для мамы… И конечно же, для себя. Обязательно нужно проверить, вот только сначала поработаю немного.

Но меня тут же сморил сон. Он неслышно подкрался ко мне маленькой розовой птичкой, положил на зажмуренные глаза свои тёплые мохнатые лапки. И представилось мне, что я снова стал маленьким и сижу на вишне. Осторожно собираю клей и отправляю его в рот. Клей вязкий вкусный и прозрачный, словно свежий мёд… Собрал я с нижних веток весь клей и ещё хочется. Взглянул наверх, а он там янтарём переливается, так и манит к себе. Влез я повыше, умостился поудобнее — спиной к толстой ветке, и руку протянул за клеем. А она взяла да и прилипла к нему, ни за что не оторвать! Дёргал я, дёргал, как вдруг что-то зашелестело. Ветки раздвинулись, и между ними показал ась хищная наседкина голова. И прицеливается в мои глаза своим острым, как у орла, клювом. Хочу прикрыть глаза руками — и не могу: руки приклеены… Хочу закричать, позвать маму — и не удаётся: весь рот клеем забит… А наседкин клюв придвигается всё ближе и ближе. Вот-вот ударит…

И ударила!

И хорошо сделала, потому что я сразу же проснулся. Сижу, заспанные глаза протираю. Посмотрел налево — малинник густой стеной колышется. Стебелёк к стебельку наклоняется, шепчутся о чём-то. Птичка уже не поёт, улетела, наверное.

Сверху яблоки свисают, ждут, пока я до них доберусь. А в них солнце переливается и поигрывает веселыми желтыми лучами.

А рядом с моей раскладушкой стоят Наташа и Аннушка смущённо переминаются с ноги на ногу.

— В чём дело? — спрашиваю их. — Что тут стряслось?

— Я только мух отгоняла, — начала оправдываться, Наташа, пряча за спиной хлопушку. — У тебя муха на лбу сидел а.

— Она нечаянно, — вступилась за Наташу Аннушка. — Слишком уж приставучая муха была, никак не хотела улетать.

Ну что за народ пошёл! Разве дадут отдохнуть уставшему человеку!..

Я сердито посмотрел на них, молча сложил свою раскладушку и отправился в комнату.

Ежики

Вечером Наташа хотела увязаться за нами, но бабушка не разрешила.

— Спать пора, десятый час, — сказала она и принялась взбивать постель. — И не хнычь, ничто тебе не поможет.

Мама моя хотя и добрая, но слово у неё твёрдое. Это я знаю хорошо, когда-то и сам был ребёнком.

И Наташа, наверное, тоже знала об этом, потому что хоть и похныкала, но всё же быстро забралась в свою кроватку.

А мы с Аннушкой отправились изучать таинственные места. Есть у нас такие. Сразу же за соседней улицей и начинаются. Только нужно обойти сначала школьную мастерскую, в которой отдыхало несколько разобранных тракторов и автомашин. Потом свернуть на узкую дорожку. Никаких зданий поблизости нет, и вечерами здесь никто не ходит. С двух сторон. раскинулся школьный сад. Между деревьями проглядывало несколько высоких могил — когда-то давно здесь казаки хоронили своих убитых товарищ.

Интересно Аннушке в этом саду и немного жутко. Начало смеркаться, и ей время от времени казалось, что в тёмных зарослях смородины и крыжовника кто-то прячется, наблюдая за ней. Какой-нибудь татарин с саблей наголо…

А мне здесь совсем не страшно, всё мне здесь знакомо, каждое деревцо я помню… Вот клёны — выстроились вдоль дороги, сад сторожат. Между ними с писком носятся летучие мыши, и Аннушка робко вздрагивает, когда какая-нибудь из них подлетает совсем близко — вот-вот вцепится в лицо. И глаз с них не сводит: она никогда раньше не видела столько летучих мышей сразу.

Неподалёку от клёнов растёт моя любимая груша. Увидев нас, ласково закачала ветками, зашелестела листьями.

— Здравствуй, — сказал я ей и погладил толстую шершавую кору.

Аннушка даже подпрыгнула от неожиданности.

— С кем это ты поздоровался? — испуганно озираясь, спросила она шёпотом. Наверное, в этой тишине моё «здравствуй» прозвучало для неё будто гром.

— Со своими старыми знакомыми, — ответил я. — С грушей, с яблонями, абрикосами… Мы ведь, Аннушка, высаживали здесь самые первые деревья… А с этой грушей, с которой я только что поздоровался, у меня приключилась самая весёлая история.

— Ты мне расскажешь об этом, правда? — осмелевшим голосом попросила Аннушка. — Я никогда не слышала весёлых историй с грушами.

— Когда-нибудь потом, — согласился я. — А сейчас давай просто погуляем…

Мы уже возвращались домой, когда Аннушка, схватив меня за рукав, прошептала:

— Ой, что это?

По дорожке, навстречу нам, катил ось три серых колобка. Один, побольше, — впереди, а два, совсем крошечных, — чуть сзади.

— Ежики! — ахнула Аннушка.

Ежиха, почуяв нас, свернулась в комок. И своим детишкам велела сделать то же самое.

Один сынок послушался, а второй — не совсем: будто бы и свернулся, а из-под колючего комочка всё равно поблёскивают любопытные глазёнки.

— Можно, я их поглажу? — спросила Аннушка. А сама не то что гладить — целовать их готова.

— Только осторожней, а то уколешься, — разрешил я.

Погладила Аннушка.

— И совсем не колючие!.. Даже наоборот.

Не поверил я, сам дотронулся. И правда, иголочки у ёжиков хоть и тугие, но вовсе не колючие. Совсем ещё малыши.

Самому маленькому надоело, видно, нас опасаться — распрямился он и носиком пошмыгивает — изучает наши руки. Осторожная мама-ежиха чмыхает что-то ему на своём ежином языке, да не слушается сынок. Ему куда интереснее познакомиться с нами.

— Какой хорошенький! — сказала Аннушка, — Можно, мы его возьмём с собой?

— Нет, нельзя, он же совсем ещё маленький, — запретил я. — Вот если бы тебя насовсем забрать от мамы, как бы ты себя чувствовала?

— Очень плохо, — сразу загрустила Аннушка. — Совсем-совсем плохо.

Пошли мы своей дорогой дальше.

— Смотри, смотри! — горячо прошептала Аннушка. Она шла задом наперёд. — Смотри, что он делает!

Я оглянулся и тоже застыл.

Мама-ежиха и один из её детей осторожно высунули носы и начали принюхиваться, не миновала ли опасность. А наш знакомый малыш, самый маленький и потешный, за нами припустил. Наверное, очень уж мы понравились. ему.

Совсем жалобно посмотрела на меня Аннушка.

— Никак нельзя, — говорю ей. — Я бы сам его с удовольствием взял, да маленький он ещё, погибнет без маминого молочка.

Отнесли мы непослушного несмышлёныша к маме-ежихе.

Положили рядом с ней, а сами быстро разбежались в разные стороны. Чтобы не знал он, за кем бежать.

Спрятались за кустами и осторожно, чтобы он нас не заметил, выглядываем, оттуда.